Мо

Когда млеет закатом техасское солнце, на улицах города Мо пробуждаются скабрезные запашки гнили и рвоты. Из дальних уголков гетто вылезают дряхлые желтые старики и, скармливая тухлое мясо из человеческих консервов своим облезлым псам, ползут к таверне жирного святого Патрици. Сам Патрици, тряся обрюзгшими бородавчатыми боками, ежевечерне разливает ликер, вино и пиво. Патрици знает, что людям города Мо не нужно ничего, кроме возможности надраться, и радушно приветствует каждого приходящего в его скромную вонючую часовенку. За американской (пусть и гнилозубой) улыбкой, чудом еще не стертой временем и обстоятельствами, скрывается язвительный язык, лениво мешающий смыслы слов в общую кучу. Патрици — приспособленец, слушатель и мразь. «И сколько еще можно терпеть эту чертову засуху? Скоро мы здесь собственную мочу будем пить», — сипло вещает бывший оратор Джонси и опрокидывает стакан, зычно полоща горло. Когда-то он был чертовски богат, когда-то он хотел изменить Америку, притом, вроде как, даже к лучшему, но город Мо меняет людей. Чистый английский Джонси похерился испанскими нотками, а убедительный громкий голос пьяно заглох среди сохлых кустиков придорожной травы. Джонси — демагог, врун и придурок. «Дело дря-я-янь», — по-обыкновению блаженно произносит Бэлла, кокетливо приглаживая рукой плешивую полулысую голову. Ее вялые груди плюхаются на барную стойку, и Патрици одобрительно хмыкает. В голове у Бэллы решительно пусто, это все знают: три года назад она забеременела от старика Лучо, обнаружила это лишь на седьмом месяце и попыталась выскоблить младенца кипяченой водой. Завывая от боли, она каталась по крыльцу своего дома, умоляя о помощи, но всем было слишком смешно тогда: хорошие шоу ценились больше отличного пойла. Бэлла — шлюха, детоубийца и тварь. Бэлле уже за сорок, но по меркам города Мо она еще молода, ведь сюда уже двадцать лет никто не приезжает: проезд завалило, а правительство большой и свободной Америки с грацией Патрици, харкающего в кружку задолбавшему всех Джонси, наплевало на маленький запертый в каньонном кругу камней городок. В нем не дохнут ежечасно и не харкают кровью на прохожих, в нем монотонно смердят и разлагаются, а мухи, садясь на тела местных, прилипают, пойманные потными и алкогольными пятнами. Впрочем, если бы жители города Мо хотели выйти из заточения — они бы смогли. За двадцать лет уж точно.