Зимняя охота

Зимняя охота A Frustration Это случилось перед тем Рождеством, когда Корвина посвятили в рыцари. Празднества – пиры, охоты, маскарады – начались еще до окончания адвента, и в тот день ради дамуазо подняли великолепного рогача-оленя: ловитву мой мальчик любил со всей страстью. «Весь в отца», - гордо говорила герцогиня Нейде, лаская каштановые кудри своего первенца. На что я только улыбался, опуская глаза. Недавно выпавший первый снег отчасти стаял. Такой снег часто называют «предательским», так оно и оказалось в моем случае: когда все бросились за мелькнувшим в кустах «зеркальцем», я свернул налево, в неглубокий овраг - так я быстрее оказался бы в распадке, куда непременно загонит оленя охота, - но на дне лощины мой Серый вдруг захромал и перешел на шаг. Я спешился и осмотрел его ногу: оказалось, конь наколол стрелку о сучок, скрытый снегом. Оглядевшись по сторонам, я понял, что эта охота для меня закончилась: я был один. Должно быть, все остальные – свита, гости, егеря, охрана – в пылу погони не заметили, что король свернул в сторону. Я покачал головой: я-то добивался от своих людей, чтобы они отращивали глаза на затылке и никогда не теряли из виду тех, кого охраняют. Впрочем, сегодня внимание охраны было отдано принцам. Вдобавок я оделся как егерь: зеленый плащ, зеленый же берет с медальоном, изображавшим чудо святого Губерта, – и, должно быть, меня просто «потеряли» среди остальных егерей. Я постоял, прислушиваясь к удаляющемуся гудению рогов, потом повел Серого вверх по оврагу, благо подъем был пологим. Возвращаться в охотничий дворец пешком было далеко, но рядом проходила проселочная дорога, а на дороге стоял небольшой кабачок, иногда служивший местом сбора охотников. Туда я и решил направиться в надежде, что Андресу Герарду, капитану моей охраны, хватит ума начать поиски с ближайшего жилья. Проселки в этой части королевских охотничьих угодий пустынны, и я не встретил по дороге ни пешего, ни конного. Однажды я заметил в лесу зайца: бедолага уже переменил серую шубку на белую и теперь маялся в сбросившем листву бесснежном лесу. Я громко свистнул, и тот понесся прочь, сверкая задними лапами. И еще дорогу нам перебежала юная лань. Когда мы наконец добрались до кабачка, я не узнал человека, который появился в дверях и при виде меня сдернул с головы колпак и поклонился. - А что с мастером Алиром? – спросил я, поздоровавшись. - Уехал в деревню, у него мать заболела, мессер ловчий, - отвечал тот, почтительно принимая у меня повод. – А я пока вместо него, я ему шурин, Мартином звать. - Тогда вели подать мне горячего вина, Мартин, - сказал я, радуясь возможности немного побыть неузнанным. И прошел внутрь, наклонив голову, чтобы не задеть неизбежный венок омелы. В кабачке было тепло и малолюдно, из кухни тянуло похлебкой из потрохов. Я снял плащ и перчатки, а заодно стащил с пальца и убрал в карман Caput Corvi. Потом отдернул полосатую красно-белую занавесь и оказался в чистой горнице. Здесь сидел всего один человек. Судя по количеству стоявших перед ним бутылок, надирался он с раннего утра. Постоялец, не иначе. При виде меня он пробормотал приветствие и широким жестом указал на скамью рядом с собой. Я кивнул и сел к нему, бросив рядом плащ. Мы обменялись несколькими репликами о погоде и праздниках, потом служанка принесла мне глиняную кружку с дымящимся вином. Запахло анисом и лимоном. Здесь было как следует натоплено, и, прежде чем взяться за вино, я снял теплую куртку, оставшись в одной рубахе. Пока я пил, грея озябшие руки о горячую кружку, собеседник – мужчина лет пятидесяти, с проседью в спутанных волосах, опухшим от выпивки лицом и мешками под глазами - не сводил с меня глаз. Я не удивился: лицо у меня само по себе приметное, и всякий, кто обретается в столице или окрестностях, хоть раз да видел меня. Но у этого человека – он не назвался – взгляд был не такой, как если бы он пытался вспомнить, где видел сидящего рядом с ним королевского егеря. Он повернулся ко мне и, прищурившись, как бы небрежно свел в кольцо большой палец и мизинец левой руки. Я насторожился. Это никак не мог быть знак Гильдии, даже мне незнакомый, но что это? Мутные глаза соседа, спрятанные под набрякшими веками, по-прежнему обегали мое лицо, и мне вдруг стало жарко. От вина, конечно, но как-то вдруг. Мой собеседник уронил руку. - Ты разве не знаешь этого знака? – удивился он. «Ты»! Но, конечно, человек постарше мог подобным образом обратиться к человеку помладше, если тот всего лишь королевский егерь, даже не придворный. Я подавил легкое раздражение и покачал головой. - Нет, - ответил я и на всякий случай спросил: - А должен? Мой собеседник коротко хохотнул – звук получился похожим на лай. - Это братство - оно для пташек вроде тебя. Он явно меня подначивал. - Коль скоро я ношу знак Ворона... – я пожал плечами. Собеседник усмехнулся. - Да уж, наш король тоже из этого братства… только из другой половины… - и, пристально на меня глядя, со значением добавил: - Как и я. Я опешил: услышать от незнакомого человека о собственной принадлежности к неизвестному мне братству! - Давай в загадки поиграем? - продолжал собеседник. - Речь идет не только о пташках, но и о зверюшках и цветочках. Какие зверюшки и цветочки, он вообще о чем?! Он посмотрел в мои изумленные глаза, вздохнул и пояснил, как дурачку: - Это знак курочек. Козочек. Пеструшек. Розочек. Ну, милашек. Ты ведь даешь мужчинам? Я едва не спросил «Что даю?». Потом до меня дошло, и я похолодел. Кто этот человек, откуда он знает…?! Собеседник опять хрипло рассмеялся. - Не хватайся за оружие, красавчик. Не надо бояться: у меня просто нюх, чутье, на таких, как ты. Я понял, что моя правая рука стиснула рукоять охотничьего кинжала. Я разжал пальцы и медленно положил руку на стол. Радуясь, что снял Caput Corvi. Нет, этот человек меня не знал и не узнал. Иначе бы не смог говорить так спокойно, так покровительственно. Но по спине у меня бегало целое стадо мурашей. - Я за такие слова в морду даю, - выговорил я наконец. Прозвучало это чертовски неубедительно, и мой собеседник усмехнулся. - Раз в морду не дал, значит, соврал, - сказал он. И спокойно положил руку мне на талию. Я обмер. - Полно, не запирайся, я тебя раскусил, как только ты вошел… Его рука гладила мою поясницу, пальцы потихоньку вытягивали рубашку из штанов. - …я сразу понял, что ты с червоточинкой. Как самое сладкое яблоко… Я застыл, как статуя, и даже забыл дышать: такого со мной не было, никогда. - С червоточинкой… - повторил он, дохнув мне в лицо перегаром. Его ладонь уже нырнула мне под рубашку и легонько надавила на крестец. – Какой нежный мальчик… Мальчик, ты чей-нибудь? - Нет… - выдохнул я шепотом, подаваясь под его ладонью. Голова у меня шла кругом – и от прикосновений, и от слов: к четвертому десятку отвыкаешь от того, что тебя зовут «мальчиком». - Тогда подвинься назад. - Что? - Сдвинься назад со скамьи. Я понял и послушался – и его рука немедленно сползла ниже и сжала мою ягодицу. Штаны сидели тесно, и я почувствовал, как натянулась материя. - Погоди… - прошептал я сквозь зубы. Он вытащил руку, и я ощутил острое сожаление. Я привстал и ослабил завязки штанов и гульфика: он тоже потрескивал от напряжения. Снова сел, глядя на соседа и тяжело дыша. Левую руку он уже засунул себе в штаны, и между завязками его гульфика я увидел немаленькую красную головку. - Хочешь, покататься? – вежливо предложил он. – Садись ко мне на колени. Я сглотнул. - Нет. - Поерошить твоего петушка? - Нет. - А чего же ты тогда хочешь, мальчик? Я молчал. Я хотел всего, что он предлагал, и гораздо больше, но не в кабачке, где иногда бывал, не за незадернутой до стены занавеской, из-за которой доносились шаги и голоса, и не тогда, когда здесь в любое мгновение могли появиться мои люди! Но встать и уйти я не мог: в ногах не было никакой силы. - Ладно, - сказал он. Опустил пальцы в стоящую перед ним тарелку зимнего шпината с оливковым маслом, стряхнул лишнее масло – и снова засунул руку мне в штаны. Я вздрогнул, ощутив, как липкие и скользкие пальцы забираются между моими ягодицами. - Робкий мальчик… с нежной кожей… с такой задницей… - его мутные глаза и тяжелое дыхание были уже близко, а палец… Я охнул. - Ш-ш-ш… Какая узенькая у тебя… червоточинка. Ничего… папочка осторожный, он ничего плохого не сделает… своему мальчику. Иисусе, пронеслось у меня в голове, знал бы ты про моего папочку и что он делал с мальчиками. - Давно не скакал на красном коне? - Давно… - выдохнул я, выгибаясь от полузабытой боли и наслаждения. Его палец и в самом деле походил на покрытого слизью червяка, неторопливо протискивающегося в узкую червоточину. Он тихо присвистнул. - Такого красавчика – и никто не ублажает? Куда только наш Ворон смотрит! Неужто такой егерек ему не по вкусу? - Я… он не любит темноволосых, - с трудом ответил я. Он вдруг остановился. - Ты ведь дрожишь весь, как хочешь. Когда тебя последний раз драли – полгода, год назад? Пойдем ко мне. - Нет, - я двинул бедрами, насаживаясь на его палец. – Я не могу. Давай быстрее. - Да уж, в таком разе придется постараться… - произнес он – и воткнул мне в зад второй палец. Я вцепился в край стола, кусая губы. В паху пекло, но все, кроме этих развратных пальцев, нагло, по-хозяйски растягивавших мою дырку, было как за пеленой. - Какой робкий… сколько любовников у тебя было? - Слушай, ты меня исповедуешь, что ли? – не выдержал я. Сердце колотилось в горле, и я испугался, что расплачусь. Тот усмехнулся. - Нет, скорее милостыню подаю. И я выгнулся, когда он добавил третий палец. Все вместе эти пальцы были толщиной с нормальный член, и я едва успел сдержать стон. - Тихо, тихо… поцеловать тебя, чтобы не кричал? – он снова дохнул мне в лицо перегаром и шпинатом, и я отвернулся. - Н-нет. Не останавливайся! Но он не мог засунуть пальцы глубже. Мне уже было все равно. Я встал, оперся о стол, раздвинул ноги пошире и отставил зад. Он тоже поднялся, одной рукой дроча свой член, а вторую засовывая все глубже. Если бы кто-то прошел мимо неплотно задернутой занавески, он бы ничего не заметил, но тот, кто заглянул бы внутрь, все бы понял. Но я не мог думать об этом, потому что его пальцы добрались до волшебного места. - Да… да… молодец, хороший мальчик… Все мои силы уходили на то, чтобы не закричать. Я весь дрожал и подмахивал так, как будто внутри меня и в самом деле скользил член. Он покусывал меня за мочку, потом засунул мне в ухо язык – я такого не люблю, мне противно, я тряхнул головой. Но когда я кончил, он успел поцеловать меня в шею – быстро, но крепко. Потом, когда мы привели себя в порядок и уселись обратно на скамью, он положил руку мне на колено и снова зашептал: - Пойдем наверх. Клянусь, я тебе до утра спать не дам! А если хочешь еще и девочку, позовем служанку. А еще лучше – здешнего конюха: он полоумный, я видел, как он трахал козу... Его рука медленно ползла к моему гульфику, а шепот обжигал ухо. - И если ты возьмешь у него в рот, он примет тебя за овцу или козу и залезет на тебя. Будет затыкать тебе рот, как козе, и держать за волосы, чтобы ты не вырывался… а ты будешь вырываться, потому что член у него… длиной и толщиной с мою руку, наверное. И кончит в тебя пару раз подряд, даже не вынимая члена: я видел, как он сделал это с козой. Так что тебе придется врезать ему под дых, чтобы он выпустил тебя и дал опростаться, пока ты не лопнул. А пока ты будешь это делать, он будет тыкать своим членом тебе в лицо. Мой собственный член снова поднялся даже не от его прикосновений, а одних только слов. - …А вечером, когда стемнеет, он устанет и захрапит, я возьму тебя, как мужчина берет женщину, и тебе будет больно, потому что конюх порвет тебя, и будет темно, и ты сможешь представить, что с тобой тот мужчина, которого ты желаешь, и я буду целовать тебя в губы, и ты будешь называть меня его именем, и скажешь ему все, что ты хочешь и не можешь ему сказать, и мы кончим одновременно… Тут с улицы донесся топот копыт и знакомые голоса. Я сбросил его руку, вскочил, подхватил свои вещи и выбежал на двор, где спешивалась моя охрана. - Сир! – воскликнул Герард с облегчением. – А мы уже начали… - В наказание за то, что вы меня потеряли, поедем отсюда немедленно, - перебил я его, натягивая куртку непослушными руками. Отъезжая от кабачка, я не смотрел назад. И больше никогда не видел того человека.

2013-2016