Где я?

    В этом году была странная весна. Холодная, просто замогильная, но в то же время летняя. Такой оксюморон нисколько не забавил Припять, бродившую теперь целыми днями по городу, и от мыслей о погоде, при которой всем жарко, а ей холодно, становилось только хуже.     Уже не меньше месяца Припять ловила себя на мысли, что начинает сходить с ума.     Всюду ей мерещилось то, чего уже давно не было. То пробежавший ребенок, то молодежь, толпящаяся у кинотеатра, то, ещё хлеще, работающее колесо обозрения. Припять, сколько могла, пыталась сохранить рассудок, но потом вдруг поняла, что это вовсе не обязательно и вообще ни к чему. И пустила всё на самотёк.     Но весна всё равно была невыносимой. Над городом постоянно кружили тучи, зависнув именно над ним и никогда никуда не уходя. В то время как у Чернобыля половина зоны загорала и каталась по реке на лодках, у Припяти шли бесконечные дожди, словно бы решившие в этом году в честь памятной даты (юбилея, как никак!) смыть то, что не смогли ни дезактивационные растворы, ни людские слёзы.     От этого хотелось тоже зарыдать. Или засмеяться. Как получится. Припять призраком бродила по пустым улицам, слыша зовущие её голоса, видя чьи-то лица и раз за разом отмахивалась, мотая головой из стороны в сторону и закрывая её руками.     «Прочь, прочь, прочь, прочь…» — шептала она не то вслух, не то про себя, и всё ненадолго стихало, но потом возвращалось вновь, зачастую почему-то жаркими днями или особо сильными ливнями. Как получится.     Иногда всё становилось настолько реальным, что Припять действительно начинала теряться, не разбирая, где правда, а где — её мнимые воспоминания. Ведь ей и помнить-то такого не с чего, но почему же всё было настолько настоящим? И когда её в очередной раз окружали толпы детей или приветствовали работники станции, она бежала от них, вихрем проносясь по всему городу, и долго над ним ещё летал её отчаянный крик: «Где я?»     Где я? Где! Я!     Потом ей начинало казаться, что именно так она и умрет — заблудится в хитросплетениях собственного фонящего разума. И надтреснутый, дикий смех по целым дням раздавался из развалин школы или магазина.     Так бывало уже не раз, но сегодня Припять не могла да и не хотела забыть обо всём, сегодня на стадионе должен состояться футбольный матч, про который ей всю последнюю неделю твердил Пашка Акимов, буквально умоляя сходить и поболеть за него. Как бы Припять не любила футбол, расстроить друга никак не могла, и поэтому теперь она со всех ног бежала к «Авангарду», запинаясь об кочки и путаясь в высокой траве. Вот уже были слышны крики болельщиков, гремела музыка, игра почти началась, и, не рассчитав силы, Припять выбежала в самую гущу людей, остановившись только посреди стадиона.     Встретила её мёртвая, гробовая тишина и тоскливо качающиеся на ветру травинки, давно занявшие все места зрителей. Стадион был пуст, авангард давно пал первым, и на так и не состоявшемся майском матче был только один зритель, болельщик, участник — Припять, но некому было поприветствовать её. Давно уже некому.     Всё ещё стоя в самом центре поля, Припять озиралась по сторонам, ища хоть что-нибудь, что поможет ей вернуться в тот жаркий майский день с музыкой, футболом и людьми, но всё было мертво и тихо. И даже ветер пропал, перестав тревожить ещё прошлогоднюю траву.     Сокрушенно опустив голову, Припять медленно поплелась со стадиона, запинаясь, падая, но снова вставая и продолжая неясную дорогу. Конечно же… какой матч? В мае? Ну да… Его отменили ещё тридцать лет назад, а Пашка Акимов умер в восемьдесят восьмом, и чего это она вдруг? ..     Снова налетел ветер, погнав тучи, которые сменились точно такими же, серыми и тяжелыми.     «Как крышка саркофага. Или гроба», — заметила Припять, но сил не осталось даже чтобы усмехнуться.     Ноги несли её вдоль по Спортивной улице, мимо серых и безликих зданий, когда-то бывших магазинами, киосками, школами или вот клубом, в котором снова ставят «Пять романсов в старом доме» при участии… Нет, лучше теперь об этом не думать.     Внезапно до Припяти вновь долетели чьи-то голоса. Она остановилась, но тут же замахала руками, прогоняя их точно мух. Голоса были настойчивы и упрямы, с каждым словом становясь реальнее, и, не выдержав, Припять всё же сдалась, зашагав к подъезду какого-то дома, почему-то ставшего прибежищем очередных воспоминаний.     — А вот гляди, это ж моя машинка. Ты помнишь, ну, я ещё в школу постоянно её таскал, пока Диман не отвинтил ей колёса?     — Положи её… Она ж радиоактивная, зачем хватать. Я и так вижу, всё-всё-всё, перестань! Убери её от меня, не тыкай мне тут, я вижу, хватит!     — Радиоактивная «Волга» на двух колёсах несет смертельную дозу рентгенов товарищу Мухину, желая бомбардировать его прекрасное личико тысячей радиоактивных веществ прямо сейчас! ..     — Перестань!     В квартире раздался одинокий смех, который быстро стих, и Припять насторожилась: опять нелегалы балуются? Или мародёры? Но ведь тут уже нечего воровать… Снова призраки? Постоянные нашествия потусторонней силы, в которую она хотела не верить, но которая прекрасно верила в нее, начинали надоедать и, постояв ещё немного и послушав странную перепалку, Припять всё же решила показаться и твёрдо шагнула внутрь, сразу же прерывая спор. Перед ней предстали два замерших парня, один из которых держал перед лицом другого игрушечную машинку, а другой пятился назад. Оба были удивлены встречей и, не зная, что предпринять, замолчали до поры до времени, удивленно рассматривая Припять. Ни у одного из них не возникло четкой мысли, откуда здесь могла взяться молодая девчонка лет шестнадцати, но оба единогласно решили не удивляться, не спрашивать и ни о чем не думать. В конце концов, сами они здесь тоже не на очень законных основаниях.     — Вы кто? — наконец, тихо спросила Припять, и пятящийся отступил ещё дальше. — Мародёры?     — Не-ет! — тут же замахал руками тот, что оказался посмелее. — Мы здесь раньше жили. Ну, я, это моя квартира, а Сашка в соседнем доме, во-он и окна его. Ты же не скажешь этим, со станции, что мы здесь, а?     Он кивнул куда-то в сторону, но Припять не перевела взгляд, по-прежнему упираясь им в незваных гостей. С минуту все трое молча стояли, словно бы ожидая чего-то, что разрешит их недопонимание, а потом лицо Припяти разгладилось, и она, моргнув, уже с удивлением посмотрела на Харитонова.     - Вы? — едва проговорила она одними губами. — Так это вы?     От вдруг нахлынувшего отчаяния она чуть не принялась биться головой об стену, но только ловко стукнула ту локтем. Что за шутки, это уже не просто не смешно, это невыносимо! Так нельзя! Привычная легкая боль появилась, но вместе с ней видения не пропали. Парни по-прежнему стояли перед ней, с недоумением глядя на странные махинации.     — Харитонов? — наконец, смогла сказать Припять, неверяще глядя вперед. — И Сашка Мухин? Ребята, вы?     Болезненная улыбка появилась на её лице, и она явно испугала парней, но стоявший впереди вдруг ни с того, ни с сего хлопнул себя по коленям и бросился вперед.     — Узнал! — закричал он на всю округу. — Ты же та самая странная девчонка с чёртового колеса! Как тебя ж звали…     — Припять, — загробным голосом подсказал из-за его спины Сашка. — Теперь-то ты понял. Теперь ты веришь!     Но Харитонову было не до него. Широко раскинув руки, он явно намеревался обнять хрупкую и нисколько не повзрослевшую Припять, но та шарахнулась от него, как от огня, попутно зацепив ногой кусок табурета.     — О нет-нет, не трогайте меня, пожалуйста, — сказала она, держась за дверной косяк. — Я же всё-таки… грязная, понимаете?     Понимание с лихвой обнаружилось в испуганном взгляде Сашки, отошедшем ещё чуть дальше, а вот Харитонов только разочарованно вздохнул, с сожалением посмотрев на Припять. И пусть он так и не смог прикоснуться к ней, но этот взгляд и приободряющая улыбка заставили ей забыть все сомнения и даже улыбнуться в ответ.     — Ну и что делать тогда будем? — спросил он, оглядывая в поисках ответа бывшую квартиру.     — Может, сходим куда-нибудь? — робко предложила Припять, всё же отпустившая стену. Она не верила ничему из увиденного, но раз кто-то решил ей славно приврать, так пусть врёт и дальше. Сегодня можно. Сегодня она даже рада. — Я так редко вижу тут… таких людей… Можно же?     — Конечно можно, даже нужно! Может, в кино? Там как раз обещали какой-то новый фильм в прокат пустить. Сашка, ты с нами?     Не дожидаясь ответа друга, он схватил того за руку и потащил за собой, сразу же начиная какую-то историю. Мухин сопротивлялся недолго, и вот они оба, перебивая друг друга, старались донести до Припяти суть уже давно никому не важного спора, имевшего место случиться в этой квартире. Припять несмело и будто бы смущаясь, улыбалась, поминутно отводя взгляд куда-то в сторону и тут же возвращая, боясь, что старые знакомые вдруг пропадут. Но они не пропадали, рассказывая ей свои прошлые, совсем другие жизни, оставленные здесь, а она слушала и не слышала, всё никак не веря. Втроем они прошли всю квартиру, вышли на лестничную площадку, весело шутя, спустились вниз, вышли из подъезда.     И сонм яркого света ослепляет Припять, резанув по глазам своей непростительной здесь жизнью.     Тут же приходит оглушительный после долгого молчания шум улицы, совершенно обычный, но тем ещё более странный. А следом закружились вокруг тысячи забытых запахов, и весь этот хоровод праздника жизни, кощунственный чуть более, чем полностью, открывает Припяти улицу, какой она, быть может, никогда и не была. Аккуратные деревья, дорожки, машины и люди, люди, люди! Десятки, сотни их. Она стоит около двери подъезда и не может даже спуститься вниз, широко раскрытыми глазами смотря на всё, что происходит вокруг. Слёзы ручьями льются по лицу, она улыбается и не понимает, что это, от чего так, как теперь? .. Вот кто-то простит её посторониться, кто-то помогает спуститься во двор, Припять не верит, отчаянно не верит, видит, слышит, чувствует, но всё равно открещивается, едва заметно качая головой. Ноги сами несут её обратной дорогой, и вот уже Спортивная, вот приевшееся «Чертово колесо». Работающее!     Она чуть не падает, но рядом оказывается лавочка и двое незнакомых парней, с тревогой предлагающих прохладную газировку. Но ведь было так холодно, пасмурно, и моросил дождь, какая газировка? Припять смотрит вверх и видит безоблачное небо, и от этого к горлу снова подступают слёзы, но она сглатывает их и спрашивает у всех и сразу, надрывно крича:     — Какое число? Какое сегодня число?!     Но почему-то никто не спешит ответить, а перед глазами проносятся красные флаги, портреты, музыка, мир, труд, май, о, май, неужели… Неужели она дожила до него? ..     — Да где же я, черт возьми! Где! Что это всё вокруг, где правда, где я, где?!     Красные штандарты сменяются деревьями парка аттракционов, и Припять уже не идет, бежит к колесу. Скорее, ей нужно увидеть всё своими глазами, того, что уже было, недостаточно, нужно ещё больше!     Она чуть не расталкивает очередь на переполненный аттракцион, но люди сами расходятся, видя её взволнованное лицо. Что-то спрашивают, отвечают, но всё это ничто, когда Припять понимает, что она не только влезла без очереди, но и хочет прокатиться без билета. Да какой к черту билет! Их никогда и не было, этих билетов, садись да езжай, только гляди не разбейся да не нахватай рентгенов. Она уже готова уйти в кассу, но какой-то мужчина с кустистыми бровями добродушно улыбается и протягивает священную сейчас бумажку, Припять рассеянно благодарит и залезает в кабину. Медленно, как же медленно. Сверху всё то же, что и внизу, а то, что нужно, не видно из-за высоких домов — проклятье — и ей с трудом удается удержаться от того, чтобы не спрыгнуть вниз с тридцатиметровой высоты прямо в толпу людей.     «Эй, хватит, только подумай, что они скажут!» — одергивает себя Припять, дожидаясь, пока ее кабинка спустится на землю. И понимает, что уже давно разучилась так думать.     А дальше — бесконечные улочки, слишком людные для того, чтобы быть правдой, слишком странные и непривычные, но — о господи — такие желанные. Петляя между домов, Припять всё же находит подходящий, достаточно высокий, чтобы увидеть. И опрометью бросается в подъезд. Всё дальнейшее становится сплошной неразборчивой серой полосой, и только одна мысль настойчиво бьется в голове: «Вверх». Выше, выше, выше, она должна проверить, должна убедиться. Что ей кажется, что всё это какая-то шутка…     Лифт никогда еще не ехал так медленно.     Вырвавшись из буквально удерживающей ее кабины, Припять выбегает на последний этаж и, не проверяя даже, есть ли люди, летит на чердак. Дверь оказывается заперта, Припять выламывает ее, не успевая удивится взявшейся из ниоткуда силе, и лезет по лестнице вверх. Ну же, скорее, скорее, она должна увидеть, своими глазами увидеть!..     Люк чердака откинут в сторону, Припять задыхается от чувств и бега, стоит и поворачивается в разные стороны, не зная, плакать или смеяться, радоваться или грустить. Она отчаянно всматривается в юго-восток, ища глазами свою смерть и спасение. Она ищет, видит лес, тёзку-речку, рыбаков на ней, какой-то завод… Ищет и не находит.     Станции просто нет.     В трех километрах от города стоит сплошной лес и Семиходы, и это не конечная остановка электрички, не промплощадка, — это село, и никакой станции рядом, даже ни единого намека на нее.     С минуту Припять, держась за какую-то высокую антенну, стоит и смотрит вдаль.     А потом разбегается и прыгает вниз.