cross my heart and hope to die

Пять лет назад имена Ледибаг и Кота Нуара для Парижа стали синонимом героизма. Мари ухмыляется их глупости. Двое в латексных костюмах, прыгающие по крышам — фрики, а не герои. Люди, поверившие им, ничуть не лучше. Маринетт крутит на пальце с тонким золотым кольцом красную маску с черными пятнами. Когда Тикки оставила ее, маска стала не больше, чем напоминанием, позже — трофеем победы над псевдогероическим прошлым. Сейчас в костюме Ледибаг нет ни капли магии удачи, да и сам костюм больше броня, чем спандексный купальник. Да и йо-йо давно уже сменился пистолетом, издевательски выкрашенным в красно-черные цвета. Два года назад Маринетт поняла, что у любого героизма рано или поздно истекает срок годности. Она распускает волосы, снимает серьги и цветные линзы, смывает с лица гротексный макияж, прячет в ящик стола рыжий парик. Времена, когда ее от Ледибаг отличали лишь ленты в волосах, прошли. Впрочем, у старой Ледибаг и крови на руках не было. *** — Ты не представляешь, через какой ад я прохожу последнюю неделю, — жалуется Алья, не поднимая лица со столика. Рядом с ее головой стоит пять чашек для эспрессо и нетронутый чизкейк. — Я в последний раз нормально спала... не помню когда. Вчера я уснула, когда в магазине выбирала кофе. Если бы не Нино, так и упала бы. Маринетт хмыкает и стягивает у Сезер ее десерт. — Этот журнал тебя убьет. — Но-но, — возмущенно возопила Алья, являя миру лоб с отпечатавшейся на нем фактурой скатерти. — Любой журналист моего возраста об этом только мечтать может. Я лучше в университет завтра не пойду. — Ну и о чем статья, которая убивает мою лучшую подругу? — Ледибаг. Нуар. Снова. Как будто и не вылезала из Ледиблога. Ненавижу все это. До сих пор не понимаю, как двое героев смогли опуститься до грабежей, — она уронила голову на руки, — пусть и таких масштабных. Когда все, чем ты жил, покидает тебя, и не до такого опустишься. — Кстати, ты похудела. Гимнастика? — Ну... что-то типа того. Мари смотрит на тонкую цепочку на шее подруги, на лисий хвост кулона, и улыбается. Такое же ожерелье в какой-то старой, другой жизни носила Лила. Только вот этот камень — настоящий, а не пристанище акумы. Потому что Хищная Моль мертв. *** Маринетт находит его там, где обычно. Маленькая квартира на окраине Парижа, купленная за деньги из их первого пустого банка. Он сидит за компьютером, лениво кликает мышкой, листая новости о недавнем ограблении, переводя деньги с одного счета на другой. Когда она входит и снимает туфли, он поворачивает голову в ее сторону и криво улыбается — одним уголком губ. — Моя Леди. — Котик, — делает она шутливый реверанс и, проходя мимо, мимолетно целует парня в губы. Адриан хмыкает, смотря, как она открывает холодильник. — Мы держим в страхе весь чертов Париж, — скорбно стонет Маринетт, — но у нас нет молока. Серьезно, Агрест? — Прости, милая. Забыл купить. — Нет тебе прощения, серьезно. — У меня есть пара идей насчет того, как я могу его заслужить, — ухмыляется Адриан, закрывая холодильник и прижимая Маринетт к стене. Она знает, что к двум вещам никогда не сможет привыкнуть. К дикой, странной эйфории в груди, когда она спускает курок, и к восхищению в глазах Адриана за секунду до того, как он поцелует ее. Она пытается привыкнуть к этому уже два года. — Давай, стреляй, — мерзко смеется Габриэль, а кровь пузырится на его губах. — У тебя ведь никогда духу на это не хватит. Адриан целует ее в шею, а Мари расстегивает пуговицы на его рубашке. — Ты не обязан делать это, Кот. — Прости, моя Леди, но сейчас ты понятия не имеешь, что на кону. Маринетт стонет громко, впивается ногтями в его спину, чувствуя, как его рубашка намокает от крови. — Мы же не будем устраивать сцену в стиле "Звездных войн", а, сынок? Люк, я твой отец? Ледибаг сжимает в пальцах маску Хищной Моли, а Кот Нуар стоит, нацелив пистолет в лоб своему отцу. — Стреляй. Габриэль срывается на крик. — Ну же, стреляй, или брось пистолет к черту, если не смеешь! — Кот... — Я знаю, что я делаю, Ледибаг. Адриан спускает курок. Маринетт кричит. *** Она нагло сгоняет Агреста с компьютера и садится листать новости. Искать приходится недолго. — У Парижа новые герои, — сообщает она, выводя на полный экран фотографию двух людей лет двадцати. Они одеты в костюмы лисы и черепахи — и выглядят чертовски знакомо. — Идеи? — лениво уточняет Адриан. — Попытайся представить лису в клетчатой рубашке и очках, а черепаху — в кепке и с наушниками на шее. Он вообще когда-нибудь ими пользуется? — Только не говори мне, что... — Видимо, мы на них как-то неудачно чихнули или что-то типа того. Игры в супергероев — это вообще заразно. Маринетт открывает диалог с Альей — та вечно в сети. [Как дела со статьей?] [господи, просто не спрашивай меня об этом] [я умираю от боли в мышцах и недосыпа, а у Нино опять обострение и музыка на весь дом] [Сочувствую. Знаешь, у меня к тебе есть разговор, но — только лицом к лицу. Посплетничаем, как в старые добрые.] Маринетт отправляет ей фотографию из статьи. Обычно лисы любят поиграть.