Храм Плачущего бога

Я иду, и моя тень рывками движется впереди меня. Завтра я достигну Храма Плачущего бога, если не остановлюсь на ночь. Мне нельзя задерживаться и нельзя спать. Будет глупо, если я сдамся в последние часы. Добрая женщина из последнего селения вынесла мне хлеб, но я бросил котомку, когда бежал через лес. Нет, там не было хищных зверей, и за мной никто не гнался. Я просто ничтожный трус, испугавшийся деревьев и темноты. Один из корявых сучьев и вырвал у меня сумку, но я даже не оглянулся. Я с разбега прыгнул прямо в заросли ежевики и тихо плакал, скорчившись между упругими ветками. Ладони дрожали и горели от царапин, и слёзы смывали кровяные капли с лица. Мне показалось, что на меня кто-то обрушится сверху, и я упрямо рванулся вперёд, выставив руки. Наверное, знак паломника уже стёрся. О, страшные мысли вызывает этот символ у жителей деревень! Словно не раскаявшийся человек идёт без сна к великому Храму, а убийца и поджигатель тревожит покой добрых людей! Когда несчастный проходит между домов, все молча стоят и смотрят. Со двора. Из окон. Кладут ладони на плечи детей. Тяжело вынести волну презрения и ненависти, трудно не смотреть в стальные глаза! Я прошёл три деревни. Во второй я упал в пыль посреди улицы и не мог застонать, чтобы не нарушить обет. Лежал, задыхался и клял слабые руки. И чувствовал, как прибивают к земле тяжёлые взгляды. Перекатился на спину, кашляя. Подумал, что можно ползти, но устыдился одной лишь мысли о том, как я червём извиваюсь на утоптанной земле. Во всей деревне стихли голоса, и над домами разносился лишь мой надсадный хрип. О, как же они презирали меня! Я должен быть сильным, чтобы вынести этот путь без еды и отдыха! Но вместо этого я смущал их взгляды своим непотребным и жалким видом. Должно быть, я стал поучением, мерилом дна жизни для опрятных крестьян. А потом я полз. Неловко. Уродливо. И дорога была пуста: никто не хотел осквернять подошвы своих ботинок пылью с моих тряпок. Я добрался до ворот и впился ногтями в деревянный брус. Резко проступили кровавые ободки на кончиках пальцев. После я скатился с холма и уткнулся носом в мятые травы. И плакал, вытирая лицо о надломленные стебли. Как же я жалок. Через некоторое время я смог подняться. Храма не было видно даже на горизонте. А я перемазался в пыли, грязи и травяном соке. По третьей деревне я шёл, шатаясь, смотрел в землю и снова слышал лишь своё дыхание. - Возьми хлеба, бедный человек! Я резко остановился от этого звонкого окрика. - Я не могу видеть, как страдаешь ты и подобные тебе! - Оставь, Марта! – сердито прикрикнул кто-то. – Не сбивай его с пути. Он заслужил этого, поверь! Хороший человек не потащится с этим клеймом через добрые земли! - Я не могу! – выкрикнула Марта и выбежала на дорогу. Я не смотрел на неё даже тогда, когда она накручивала на мою руку сумку с хлебом. – Тебе осталось немного… там нет хлеба, поешь после того, как… А я потерял этот хлеб. Бросил в лесу. Если я не упаду, то достигну Храма уже завтра.

***

Священник окунает палец в синюю краску и ведёт мне по лбу проклятый знак. Дугу и опущенные линии. Его ладони обмотаны тканью, он не может прикасаться ко мне. Я задыхаюсь, в голове звенит, и я падаю с колен на вытянутые руки. Я ведь и вправду убил её. Сестрёнку мою. Маленькую. Топором. Разрубил голову вдоль. Она разозлила меня. Сделала что-то неверное. Сказала. Сколько ей было? Десять? Теперь у меня нет ничего, кроме грязи и греха. И страха. Ни еды, ни посоха. Я не должен говорить и спать, пока не достигну Храма. - Я говорю не с тобой, человек, но с твоим разумом. Священник прекрасно знает, как меня зовут, но отныне я лишён и имени. - Ты не услышишь ни доброго, ни злого слова, пока не пройдёшь свой путь и не очистишься в слезах Плачущего бога. Твой грех безразмерен. Через боль, голод и презрение – иди к Храму. Не останавливайся.

***

Холм, на котором стоял Храм, был невысок, но я, жалкий и уставший, мог лишь тихо взвыть, едва увидев его. Серебром на вершине блеснули одеяния служителей Плачущего бога. Они заметили меня. И наблюдали. Я вонзал пальцы в мягкий дёрн, ибо не мог больше идти, в открытый рот лились слёзы и сыпались земляные комья. Я задыхался и ненавидел себя. Не за грех. За слабость. Они расступились передо мной, когда я взобрался на мощёную площадку. И бесстрастно смотрели, как пальцы путаются в волосах, как знак плывёт синими полосами от пота. Как я ничтожен. Больше всего я хотел стонать и хрипеть, умолять о помощи спокойных монахов. Но я молча дополз до входа и беспомощно посмотрел на них. Ничего не отразилось на их лицах, и я стал взбираться по ступеням, оставляя за собой грязную полосу. Статуя Плачущего бога поражала. Я вцепился в ступни окровавленными ногтями и несмело взглянул наверх. Его слёзы льются столь давно, что прочертили в камне борозды. Опустив голову, он смотрел на жалких грешников, и капли срывались с подбородка. - Остановись! Ты принёс дары для Плачущего бога? Я замер. Марта. Хлеб… лес, ветки и моя трусость. Они цепко схватили меня руками, бережно замотанными тряпками, и рывком вздёрнули на ноги. - Драгоценности? Благовония? Пища? Что ты принёс с собой?

***

Они вышвырнули меня с холма. Я лежу лицом вниз на острых обломках сухого вереска и смотрю, как среди мёртвых палок нежно и упруго покачиваются свежие цветы. Как же я ничтожен. Как же глуп и труслив.