Перед рассветом

Тихий звук открывающейся дверцы холодильника выпустил наружу слепящий в темноте кухни приторно-белый свет. Съестного оказалось мало, зато на двери стояла пара бутылок пива и прозрачная с зеленцой минералка. Наруто взял ее и закрыл дверцу, снова погружаясь во тьму. Глаза привыкали быстро. Первые серые просветы поманили к окну. Он сел на широкий, ничем не заставленный подоконник, чтобы лучше рассмотреть огромную, охваченную рамой окна картину звездного неба и многоэтажек с редкими крапинками ярких окон, будто огромными четырехугольными копиями далеких светил. Приложился к бутылке, сделал несколько жадных глотков. По телу разливалась блаженная истома. Наверное, это из-за нее навалилась апатия. Сегодня он потерял друга. Или вчера. Не важно. Давно за полночь. Проснулся он внезапно. Вынырнул из темного, тревожного сна без сновидений. Мучил жуткий сушняк. Сколько они вчера выпили? Бутылки две, не так много. По крайней мере, недостаточно, чтобы считать все произошедшее прошлым вечером ошибкой. Бывало, они выпивали вместе намного больше, чтобы потом часами бессмысленно трепаться о жизни, смерти и судьбах мира, а после, насмеявшись и нагрустившись каждый о своем, от души подраться. И утром не было ни стыдно, ни обидно за синяки. Потому, что чувствовали друг друга легко, понимали без слов. Друзья с детства. С первого класса младшей школы. Здорово было тогда. Просто, понятно, весело. Сегодня тоже было весело. Особенно накануне вечером. Да уж, Саске. Кто бы подсказал что плещется в его умной и в то же время до невозможности бестолковой голове, что стукнуло в нее вчера и главное почему он, Наруто, пьяный, к сожалению или к счастью не настолько, чтобы не понимать происходящего, позволил втянуть себя в этот бездонный омут, из которого не спасаются? Понимал ли, что нет обратной дороги. Вчера, сквозь призму алкоголя, то наполнявшего, то покидавшего стакан, все казалось проще. Уже вчера. В пьяном угаре, на который можно было повесить как на вешалку причины своего запоздалого замешательства. Саске был его лучшим другом и черт знает, кем стал теперь. Приложился к бутылке. В чужой непривычной майке было прохладно, словно минуя окно и ее невесомую ткань, полз по коже зябкий ночной сквозняк. Губы тронула странная улыбка. Что он, в самом деле, как будто хоронит. Из мрака незаметного коридорчика донесся бархатный скрип половиц. Шорох. Снова блеснула по полу, ослепив на мгновение, электрическая белизна из холодильника. Тот, кого он оплакивал, сумеречной, тускло подсвеченной и оттого черно-белой тенью мялся у дверцы. Не нашел минералку, взял пиво. Щелкнула крышка, в тишине растаяло несколько жадных глотков. Наруто отвернулся. Вот оно небо. Не высоко, не низко, не далеко, а прямо здесь, сливающееся с крупными созвездиями не спящих окон. Небо повсюду, небо вокруг него. Саске подошел. Неслышно подкрался. Босиком, полуголый, особенно бледный, в чужих свободных спальных штанах. Сменив владельца, эта вещь стала казаться неправильной, как будто предавшей. Стали совсем разбегаться и без того странные, рассеянные мысли. Саске выглядел довольным. От него веяло теплом, сном и немного пивом. А еще вчерашним вечером. Ничто не смущало его и шло так, как, наверное, он мог давно хотеть, и одна эта мысль путала, тревожила запоздалыми обманом и неизвестностью, сбивала с толку. Но не поздно ли теперь… Теперь все плыло сквозь вязкое марево, как плывет. Как должное. И он плыл вместе со всем. Саске смотрел сыто и ласково. По-другому, не так, как еще вчера. Не так, как всю маленькую жизнь, что Наруто знал его. Или не так, как думал, что знает. Опять выплыло из пыльного омута памяти: сегодня он потерял друга. И вот, один остался его оплакивать, потому, что никто больше не узнает, даже сам друг. Единственный, кто ценил и понимал, кому было важно. И страшно позволить немой отрешенности рухнуть в вязкую, легкую, горькую грусть. Это как баланс на канате, когда уже чувствуя, зная, что упадешь, решаешь только в какую сторону. И, в сущности, нет разницы как падать — одинаково замрет екнувшее сердце и захватит дух. А стороны все равно зачем-то две. Не поворачивался, смакуя, продлевая свой опустошенный баланс. Спешить как будто некуда. Повсюду звезды. Совсем маленькие и огромные, в которых все чаще гасят свет. Тепло приблизилось и окутало, возвращая частицу почти согнанной дремоты и тут же окатывая холодком скользнувшей по бедру руки. Так по-новому, интимно, непривычно близко, смущающее. Казалось бы, откуда взяться такому после всего вчерашнего? Но оно есть. Только по-другому: трудно вешать оправдания своего замешательства на минералку. Не вчерашнего, сегодняшнего. Так странно, а еще волнующе. Саске смотрит, и взгляд его ощущается почти физически, пока не соскальзывает мимо, к звездам сонных домов. Горячее дыхание щекочет шею, вызывая волну горячих мурашек. Все не так. Как будто это дышит, ходит рядом, касается вовсе не Саске. Не тот, которого он знал, а тот, кто остался с ним ночью. Этот человек ощущался и так же, и совсем иначе — болезненно, настороженно. Как пугливым зверьком, заново узнающим по запаху, на вкус… такой знакомый, такой чужой. Такой, какого он никогда не должен был узнать. — Ты тут замерзнешь, — шептало в тусклые от темноты светлые волосы за ухом вкрадчивое тепло, — пойдем? Наруто отрицательно качнул головой – нет, здесь лучше. Ему нужно побыть… одному? — Не хочешь… — мягко, касаясь едва шепчущими губами краешка уха, вызывая новые волны дразнящих смутно ясной неизвестностью мурашек, — хорошо, не пойдем, — обманчиво потеплевшие руки невесомо заняли под майкой место пугливого сквозняка, — здесь тебя согрею… Наруто машинально зарылся пальцами во тьму его волос, поддаваясь мимолетным ласкам спускающихся на шею и ниже, на грудь, невесомых поцелуев — то раскаленными всполохами по коже, то едва ощутимыми сквозь ткань. Саске неторопливо опустился на колени перед небом, которое повсюду, и забытым сквозняком подоконника. Он то ли боролся с ними своим теплом, то ли дополнял, делая по-настоящему ощутимыми, значимыми. Пока трудно сказать — баланс. Саске устраивался удобней, не мешая почти привычно перебирать свои длинные пряди. На мгновение открыл холоду беззащитный живот и тут же заслонил, спрятал, прильнув щекой к покрывшейся мурашками коже. Наруто прикрыл глаза, лениво принимая размеренную ласку. Сонно, сквозь пелену, отдаваясь за ней остальным. Поступательным, осторожным, едва уловимым и оттого особенно остро отдающимся по оголенным нервам импульсами мельчайших невидимых зарядов. Без напряжения, почти спокойно постепенно принимал неизбежность, сдаваясь перед бархатным теплом ее напора. Незнакомый Саске знал, что делает, срывая с похолодевших губ в темноту судорожный выдох. А Наруто как будто не знал, многое произошло вчера как впервые: расслабленно-откровенно, почти легко. И вот, сейчас происходило заново, словно не было еще ничего. Медленно, неотвратимо он выбрал сторону падения. Этот Саске ловкий, вкрадчиво уверенный, весь обратившийся в прохладные кончики то быстрых, то мучительно неторопливых пальцев и влажный, нежный язык, ощупывающий такую же влажную головку. Мир слегка закружился от душной прохладной темноты и проплывших вскользь мутного зрения окон. Тень ядовитой ревности к его уверенной ловкости, тоже безнадежно запоздавшая, скопилась в уголках души, на мгновение смешиваясь с сомнениями и пропадая, обращаясь вместе с ними в один из пикантных отзвуков нарастающего наслаждения. Безумно захотелось впутать пальцы сильнее и сжать бессознательно, жестоко, ведь Саске так не может, он бы не стал, даже не задумался бы о подобном. Рука сжимается сама собой и мягкие губы покорно раскрываются, неторопливо скользя все дальше — до уютного тепло, влажно, до удивления и мимолетного испуга глубоко. До ощущения вплотную чужого тяжелого дыхания, размеренно опаляющего волосы внизу живота. Щекочущее по позвоночнику вдоль затылка чувство, из комфортного полумрака вырывающее прямо в объятья ожидаемой и внезапной сладкой судороги напрягшихся под кожей мышц. Так, что еще немного и можно рухнуть с упругого каната в пропасть, утратив желанную пытку баланса, и держит его совсем немного — неуловимо и безумно долго для того, чтобы продержаться дольше мгновения конца, который сам по себе достаточно хорош, чтобы остаться таковым. Но смутно и многообещающе что-то внутри пророчит только начало. Баланс утрачен, и он сорвался, коротко захватив ртом бесполезного воздуха, запрокинув голову, и тут же прочертили, ухнув следом, полосы огромных и едва различимых звезд сквозь черные небеса многоэтажек. В уютном мраке кухни, покинув подоконник, блуждал холодящий разгоряченную кожу сквозняк. Среди него на коленях, устроившись удобней в кругу успевших немного просветлеть теней, сидел довольный то ли им, то ли собой Саске, которого Наруто знает еще недостаточно хорошо. Но сторону падения он выбрал сам. Быть может, заранее ее наметив. На светлую, пьяную не от алкоголя голову. — Было так хорошо? — со знакомым до невозможности и таким же по-новому аккуратным ехидством. Да. Так хорошо было сидеть посреди ночного неба рядом с открытой, выдыхающейся минералкой и Саске, с которым они очень скоро заново узнают друг друга и, наверное, подружатся, ведь как они теперь без перепалок и бесконечных разговоров по душам. С первого класса младшей школы. Растворятся понемногу сонные звезды и, поглощая тени, скрывающие их взаимные, понятные только друг другу улыбки, наступит утро, в котором все изменится. И в глубине отмершей от оцепенения души Наруто начинал чувствовать как. Сегодня он потерял друга. А, может, вчера — не важно. Ведь никто не сказал, что нельзя обрести его по-другому.