Танец троих

Маму я провожал один. Билеты в Париж покоились у нее на коленях, рыжие волосы пышной грудой лежали на плечах, в руке дымился пластиковый стаканчик с латте из автомата. Мыслями она была уже в подвенечном платье, так что ждать многого не приходилось, тем более слез или каких-то эмоций. И потому я тоже был спокоен. — Я так рада, — сказала она, зачем-то стирая след помады с края стаканчика. — Ты теперь совсем самостоятельный. Уж присматривай за этими балбесами, хорошо, Эммет? Быть самым младшим в семье непросто. Но быть младшим и при этом ещё и отвечать за две дурные головушки — непросто вдвойне, особенно если учесть, что они еще и дырявые. За что мне такое счастье, мам? — Куда я денусь? — Только тебя они воспринимают всерьез. Сколько лет я пыталась пробиться — всё словно в пустоту… Табло мигнуло, сообщая, что началась посадка. Мама отставила стаканчик и ласково чмокнула меня в щеку. — Я люблю тебя, милый. Береги себя. И ушла, как всегда, не сказав ни слова прощания и ничего не объяснив. Но на этот раз я точно знал... назад она уже не вернется. *** Дверь мне открыл Сид. Как обычно, полуголый и с нездорово-шальным блеском в глазах. — О, — глубокомысленно высказался он. — Позови их, — отрезал я, стараясь напустить на себя строгий вид. — Да заходи, чего ты как неродной… Калеб возник в поле зрения первым. Взъерошенный, в черной толстовке поверх белой футболки, с небрежным пучком на затылке. В губе появилась новая дырка и, соответственно, новая сережка. Действительно, нагромождения металлолома в брови, носу, ушах — уже маловато. — Мелкий, — удивленно выдохнул он, разглядывая меня, словно восьмое чудо света. — Спустился с небес в наш бесовской притон? Маман уехала? — Ты же говорил, что тебе плевать, — недружелюбно заметил я. Видимо, услышав мой голос, в поле зрения возник и Джейк, татуированный где можно и нельзя, в бесформенной красной майке, с пиздецом на голове и с сигаретой в зубах. — Хорошая была дурь, — сказал он, недоверчиво косясь в мою сторону. — Мне мерещится наш зануда… Притон за их спинами шумел, словно пчелиное гнездо. Грохотала музыка, где-то звенел женский смех, из дальней комнаты шел пышный кумар. Следом за моими братцами-красавцами на горизонте появился какой-то укурок и заулыбался во всё лицо. Джейк прижал его к стене. — Что стряслось? — Калеб подошёл впритык, и мне стало вдвойне неуютно. Он был на две головы выше меня, на голову выше Джейка. Потому я старался в любой ситуации держаться хотя бы на расстоянии пары шагов. — Ключи дома забыл. Одолжи свои. — А что нам за это будет? — вклинилась золотая середина. — Скажи спасибо, что ничего, — ответил я. Да, в итоге мне удалось заполучить несчастные ключи. Одно приключение закончилось, но тут же началось другое — безболезненно покинуть штаб-квартиру этих сказочных долбоебов с Сидом во главе мне, естественно, не позволили. Кто-то, став свидетелем подобной красноречивой сцены, может подумать: ужас, три брата, два из них — бунтари, а младший — ублюдочный зануда. Не самый приятный расклад для любого родителя. Потому маман и свалила, не так ли? Нет-нет, самый цимес не в том. Младший — хиляк, ублюдочный зануда и гей, влюбленный в собственных братьев. Вот теперь становится ясно, насколько всё плохо. Я всегда старался находиться от них как можно дальше. Неустанно избегал тусовок, не соглашался на походы в кино, аква-, зоо- и прочие парки, не ходил на прогулки-свидания, не проводил время за играми в станцию и коробку. Они уже привыкли к моей отстраненности, приняли её, как данность, но никогда не упускали возможности поиграть на нервах. Для них я забавный младший брат, неразвращенный, непорочный, тот, кого нужно насильно опекать, вне зависимости, хочет он этого или нет. И до смешного печально, что они никогда не узнают главного — самый большой извращенец среди нас… это как раз-таки я. Интересно, как давно мне снятся сны с их участием? То с одним, то с другим, иногда сразу с двумя. Я заворожен ими — наглыми, своенравными, сволочистыми… Нет, я не чувствую себя жалким или ничтожным, просыпаясь с дичайшим стояком от того, что во сне мне отсасывал старший брат. Скорее потерянным и самую каплю — разочарованным. В их окружении несметное количество девушек и парней на любой вкус. Кто угодно скажет: Эммет, попробуй переключиться и повеселись в своё удовольствие. Найди девку или парня — сними напряжение, глядишь, влюбишься в кого-нибудь, и всё это братское дрочилово отойдет на второй план. Было бы прекрасно, если бы было. До этого вечера я верил, что не настолько отчаялся, чтобы кидаться в череду беспорядочных связей. И если бы вы знали, насколько глубоко в меня проникла одержимость этой парочкой, вы бы больше не давали никаких советов, кроме одного: иди убейся и немедленно. Если бы я только мог, я бы уехал от них как можно дальше, чтобы больше не испытывать унизительного чувства зависимости. Думаете, легко? Легко смотреть, как Калеб прикладывается к бутылке с пивом, и выглотав добрую половину — облизывает губы? Легко чувствовать руки Джейка на своих плечах, те самые руки, которыми он десять минут назад зажимал в углу какую-то пьяненькую девчонку? Или улыбаться, замечая, как глубока их связь? Замечая, как быстро и легко они понимают друг друга, как доверяют, и никогда, ни при каких обстоятельствах не видеть ничего подобного по отношению к себе? Так недолго сойти с ума. Но мне не страшно, я уже. — Что будешь пить? — спросил Сид, протягивая мне пустой, наскоро вымытый стакан. — У нас тут пивко, водка, какая-то сладкая дрянь бабская… — Есть безалкогольное? — Сок, — он скинул на пол две пустые коробки и достал из шуршащего пакета новенькую, неоткрытую пачку апельсинового сока. Плеснул в стакан, пряча улыбочку. — Сок, хех… удивительно, что вы родные братья. Может, ты приемный? — Не может, а точно, — Калеб не упустил шанса позубоскалить на больную тему. — Ты просто посмотри на него и всё поймешь. Я знаю, что это всего-навсего безобидные шутки. Всегдашние разговоры в кругу прожжённых друзей, которые знают друг о друге всё и не боятся говорить правду. Но колючий морской ёж, раздувающийся внутри меня до размеров футбольного шара, вгоняет иголки очень больно и очень глубоко. И никто ему не указ, тем более здравый смысл. — Мы не получились, у мамы был последний шанс. И ведь удача! Не курит, не пьет, в аэропорт провожает… — Учится исправно, — кинул дровишко Джейк, стряхивая пепел в банку из-под «сладкой бабской дряни». — Осталось девушку в дом притащить — девственницу-принцессу, и прилюдно попросить её руки. И маме открытку в Париж отправить «скоро станешь бабушкой, люблю-целую, твой самый лучший сын». Всё. Даже у меня бывают такие дни, когда внутреннее напряжение уже некуда девать. Чаша переполнилась. Идите нахрен. — Сид, плесни водки? — Воу-воу, полегче, — рассмеялся Калеб. — Что такое, правда глаза режет? Я не удостоил его ни ответом, ни взглядом. Перебьется. Оба перебьются, а сегодня у меня будет черный день. После двух стаканов Джейк выловил меня в коридоре, по дороге к туалету. К тому моменту в моей голове прибой бился в берега, смывая все запреты. Конечно, до Главного Запрета было еще далековато, зато нравственные принципы уже ослабли, будто струны на расстроенной гитаре. — Давай домой отведу, — серьезно сказал он. — Что, стыдишься приемыша? — съехидничал я, за что получил неприятный, осуждающий взгляд. — Так ты из-за этого? — Ещё чего. Я праздную. Так что оставь меня в покое и иди, куда шел. Естественно, так просто от него не отделаться — но я тоже могу быть упрямым. Точнее, я самый упрямый из нас троих. В этот раз упрямство вывернулось неожиданной стороной. *** Ушел я с кем-то по прозвищу Модератор — равнодушным, спокойным парнем, заинтересованным в том, чтобы затолкать в постель мою ординарную тушку. Несколько часов мы слонялись по городу, распивая на двоих дешевое виски, я — для смелости, он — за компанию. Он оказался самым старшим в группе «района», самым опытным и единственным, кому было с высокой колокольни плевать на то, что скажут мои драгоценные братья. Сид говорил, что их побаивались — они умели быть пугающими, если очень хотели, и, хотя я ни разу не видел, чтобы они где-то с кем-то конфликтовали в открытую, я это знал. Несмотря на то, что среди «тусовщиков двора» меня держали за милую зверюшку, мало кто рисковал предложить расслабиться или провести вечер вместе. Чем же выделился конкретно этот герой, встретивший меня на балконе, решившего уединиться со своей злостью, печалью и раздражением? Он сказал: — Хочешь забыться? Я ответил: — Если только совсем. Мы шли по пустой улице, обмениваясь ничего не значащими фразами, и мой телефон вибрировал без остановки. Сбрасывать Джейка пришлось всего четыре раза, но вот Калеб оказался более настырным и расщедрился на десяток звонков — после десятого моё терпение лопнуло и мобильник, мигнув диодом, смиренно отключился. Модератор был не из тех славных малых, которые тащат к себе всех подряд и под грохот отборного рока трахают в интересных позах. Он дал мне время расслабиться, заинтересовал и не позволил нажраться до полного отупения. Но главное — выслушал. — Несмотря на то, что твои братья предпочитают разгульный образ жизни, они никогда не опускались на дно и всегда знают, когда нужно остановиться. — Благородство наркоманов? — едко ввернул я. — Жаль, границ в отношении меня у них нет. Я для них игрушечный. — Не сказал бы, — с усмешкой ответил Модератор, смахивая с глаз светлую чёлку. — Скорее особенный. — Что бы такого сделать, чтобы завтра себя не помнить? — вдруг ляпнул я, остановившись. И тогда взгляд Модератора изменился. *** О боли можно рассуждать долго — человеческое тело способно выдержать целую палитру, от мельчайшей и несущественной, до воистину чудовищной. Я испытал ту, которую обычно называют мучительной — согласился на исследование своих границ и возможностей, не представляя, как далеко можно зайти в этих исследованиях. Модератор был со мной терпелив. Он давал мне передышки, и старался не снимать лицо. Он спрашивал, в порядке ли я, терпеливо следил за тем, чтобы все соблюдали установленные границы. Позже я узнал, что снимать на видео таких, как я — его маленькое хобби. Он брал ориентир на клиента, желающего увидеть не разжиревшего придурка с жопой, растраханной до состояния черной дыры, а неловкого и неумелого пацана, который даже сосать толком не умеет. На того, кто согласился добровольно, и едва терпит то, что с ним творят, но терпит. А ещё Модератор оказался специалистом в вопросе забытья — истинного, кристального, такого, о котором иной раз и заикнуться страшно. Наверное, я томился на медленном огне несколько часов, наверное, был развратен и отвратительно-покорен, когда мне предлагали попробовать что-нибудь ещё. Хочешь в рот? Хочешь вставить кому-нибудь? Хочешь в задницу? Давай-ка тебя подготовим… нормально? Тут-то я понял, почему он не дал мне напиться до бессознательного состояния — добровольность была очень важным пунктом для всех присутствующих. Почему-то мне хорошо запомнился тот момент, когда мы пришли на его съемную квартиру, и Модератор сказал ровным, спокойным тоном: — Я могу уничтожить твою тоску. Я уже понимал, к чему он клонит, а потому спросил: — Сколько будет человек? — Сколько ты разрешишь. Я разрешил троих. С Модератором получалось четверо, но он почти ничего не делал — только снимал и иногда засовывал руку себе в штаны. Двое были значительно больше, старше и явно опытнее меня. Третий — весельчак, обсмеивающий всё на свете. Их имен я не спрашивал, как они — моего. Угрозы не чувствовал, неловкости тоже. В этой компании все понимали, что и зачем. Для начала меня засунули в душ — и там тот, что весельчак, провел ненавязчивое анкетирование. Что я, как я, пробовал ли, боюсь ли. Я отвечал — нет, не боюсь. Отвечал — не пробовал, совсем, абсолютно. Смеялся нервно. Весельчак, беспечно улыбаясь, заметил: — Хорошо, что ты позвал нескольких. Если вдруг пойдешь на попятную, сбросим напряжение. Давай я тебе отсосу для начала? Так началось моё погружение в бессознательное. И я перестал думать о чем-либо другом, кроме проблем насущных. Модератор меня поощрял. Гладил по волосам, целовал и дышал в ухо. Когда я согласился на двойной — пытался отговорить, но я уперся рогом, потому что хотел знать, каково, когда там двое. Конечно же, с первой попытки ничего не получилось. Оказалось, что два члена — это адски больно. Но к тому моменту мне стало интересно изучать боль, прощупывать её, бороться с ней. Играться с ней. Я взял перерыв и, давясь кашлем, выкурил на кухне две сигареты. Чувствовал себя как минимум самим Люцифером — в моих венах текла порочная черная кровь, мне оказалось легче легкого отказаться от своего нимба и пасть на самый последний круг ада. Задница ныла, член тоже, потому что я кончил уже трижды, к чему совершенно не привык. И да, всё верно, я себя уже не помнил. Черное злое небо стелилось над головой, скупое на звезды, щедрое на холод. Модератор сделал мне крепкого чайку и предложил таблеточки от всего, но я отказался. Следом за ним в кухню завалился один из тех, что постарше — рыжий, с проколотым соском. И мы неожиданно разоткровенничались. — Что такое могло случиться в жизни, чтобы девственник решился на всё сразу в одну ночь? — У меня две проблемы, — прохрипел я, почесывая одну лодыжку другой. — Одна постарше, вторая потупее, но тоже здоровая. Эти проблемы довели меня сегодня до белого кипения… каления. — Любишь двоих? — рыжий взял из пачки табачную палочку и тоже присоседился, крепко прижавшись теплым обнаженным боком. — Херовая ситуация… — Любить двоих — это ещё терпимо. А если ещё и родных братьев? Модератор слушал и мотал на ус, допивая виски. — Вдвойне хреново. — Ага. — Устал? — внезапно он завел руку и провел пальцами между моих ягодиц. — Крови вроде нет. — Устал, но попробуем ещё раз, — я отклеился от подоконника и вернулся в комнату. Со второго раза дело пошло чуть-чуть легче. Порнозвезды из меня не получилось и действо вышло скорее декоративное, но зато я достаточно хорошо уяснил, что это мой край. Хорошо, что эти трое руководствовались моими желаниями, а не реакциями — потому что я был рад хлебнуть суровой реальности, такой далекой от моих наивных голубых фантазий, но выл, словно меня режут наживую. Тут стоит заметить, что в особо мрачные дни я развлекался наедине сам с собой, и пару раз перебарщивал. Но это было хуже. Намного. Модератор, однако, довольной тенью шнырял поблизости. А весельчак поступал лучше всех — он юморил мне в ухо, одновременно надрачивая член. — Ать-два-три-четыре, ноги шире, ещё шире… если ты хоть чуть-чуть не расслабишься, то отрубишь кому-нибудь чего-нибудь, мелкий. Чует моё сердце, и моя головка, добром это не кончится… Я заливался хриплым смехом, стирая слезы запястьем. Когда мы выдохлись, то засели на кухне все вместе. Я был близок к состоянию «земля в иллюминаторе» и болел весь, от кончика носа до левой пятки. Мне было смешно и горько — но намного легче, чем раньше. Я напросился остаться у Модератора на ночевку и спал с ним на одном диване. А утром ушел под непрекращающиеся зевки и предложения повторить. Я думал, что пережил свой маленький катарсис, что кошмар уже позади — но на деле он только начинался… *** Калеб встретил меня в коридоре — невыспавшийся и злой, как тысяча голодных волков. Бахнул ладонью над моей головой, посмотрел сверху-вниз. По-другому он не умел. — Где ты шлялся? — Хорошенький вопрос для того, кто может пропадать неделями. Отвали, я устал и мне нужна горячая ванная. Джейк, к моему величайшему удивлению, тоже подорвался и материализовался в коридоре. — Мы тебя искали. Где ты был? — Снимался в гей-порно, — с самой идиотской улыбкой из возможных, ответил я. Это был тот случай, когда правда настолько невероятна, что её можно говорить прямо. — Вам двоим какая разница? Пустите приемыша в ванную, мне бы сперму из подмышек вымыть. — Я же говорил, что он из-за той чуши свалил, — сказал Джейк, неодобрительно поглядывая на Калеба. — Эммет, ты серьезно? Обиделся на такую ерунду? Когда я снял куртку, Калеб вдруг приостановил меня за плечо и оттянул ворот свитера. Его взгляд потемнел, а я вдруг начал возвращаться к своему привычному едко-обиженному состоянию. — Целебный перепих залечил мои душевные раны, — пришлось пригнуться, чтобы выкрутиться из его цепкой хватки, но ничего не вышло. Калеб прижал меня к стене поперек груди. — Что ты сделал? — Ты не годишься на роль моралиста, Калеб. Эту роль всегда играю я, поэтому давай сразу пропустим ту часть, где ты говоришь, что так делать нехорошо? Не тебе меня упрекать в чем-либо. Не тебе указывать мне, где мое место в этой семье. — Я не указывал тебе… — он всё-таки отступил на шаг, обжегшись о яд в моих глазах. — Почему ты, после того, как отстранился и убегаешь, ведешь себя так, словно тебе важны наши слова? Его вопрос поставил меня в тупик. — Потому что тебе не понравится то, что я чувствую на самом деле. Вам обоим. Так что оставьте меня в покое, наконец! Едва мне удалось отделаться от них и закрыться в ванной, в коридоре началась ругань. Мне не хотелось слушать — поэтому я сразу включил воду на полный напор и, наконец, дал себе возможность прийти в себя. Тело за ночные развлечения не поблагодарило. Кое-где начали проявляться синяки, на запястьях выделились красным следы от веревки, которой я попросил связать себя в самом начале. Запоздалое смущение накрыло с головой. Я провел в ванной целый час, на полном серьезе пытаясь раствориться. Раствориться не смог, вылез вялый и расстроился окончательно. Джейк сидел на кухне, бездумно щелкая каналами и уплетая бутерброд с огромным куском колбасы. Пододвинув мне тарелку, заметил мои отметины и вдруг посмотрел так, словно я направил на него пистолет. — Ты в самом деле… был с кем-то? И тут меня пробило на чернющее веселье. Видимо, Люцифер пока что не собирался покидать мою несчастную тушку. — В самом деле, с кем-то. Джейк нахмурился и сжал губы. — Мог бы и узнать имя. — Их имена? Прости, их было слишком много. Я был неосторожен и весел — наконец, у меня получилось разрушить неприкосновенный образ непорочного младшего братишки, который даже на сиськи не заглядывается. Не сказать, что я делал это легко — скорее наоборот, но зато мрачное ликование заполнило мою душу до самых краёв. — Эммет, это не шутки. Дурить в квартире среди знакомых — это одно, а влезать в какие-то приключения, вот так — совсем другое. — Мне понравилось, — пожал плечами я. — Так что вполне возможно это развлечение перейдет в разряд «дурить в квартире среди знакомых». — Шлюх, что ли, снял? Он всё еще не верил ни единому моему слову. Скоро на кухню забрел Калеб, тоже недовольный, но до сих пор не прочувствовавший всю глубину моего изящного падения. Они переглянулись. Что-то передали друг другу одним взглядом. Заметив это, я так разозлился, что из глаз едва не посыпались искры. И уже всерьез взялся за разрушение образа брата-феечки, который «не пьет, не курит и в аэропорт провожает». И стал чертовски убедителен: — Я ушел с вашим дружком. Он предложил мне забыться, и я согласился, потому что хотел. Забывались мы в компании четырех парней и одной камеры, забывались весело-задорно и долго, почти всю ночь. Я ебал, но меня ебали больше, даже вдвоем. Это было чертовски увлекательно — и чтоб вы знали, я не белое пятно на вашей черной репутации, просто до этого дня находил способы развлечься по-другому. В этот раз таких не нашлось. Да, у меня голубые наклонности. Всё. Рассказ окончен, снимаем шляпы. Как только у меня появится возможность, я съеду. Вам будет лучше остаться вдвоем, с этими вашими развлечениями и безграничным доверием друг к другу. Калеб отлип первым. Отлип, тяжело шагнул навстречу и ударил меня так, что мир на мгновение разбился на грани и тени. От еще одного удара Джейк его удержал, хотя и выглядел в этот момент ещё свирепее. — Да ты… ты хоть знаешь… что ты знаешь вообще… — шипел Калеб, не находя слов. Джейк дышал урывками и бестолково сжимал кулаки. А моя душа пела, наблюдая за этим — наконец-то они тоже что-то чувствуют. Наконец-то я задел их сильнее, чем они меня. Наконец-то покончено с «приемышем» — я вступил в соревнование за титул Днища Сатаны и тут же победил. Как сказал Модератор — эти двое знают, когда нужно остановиться. Но я третий и ко мне это не относится. — За что ты так ненавидишь нас? — вдруг спросил Калеб, медленно опустившись на стул и закрыв лицо ладонью. В его голосе я услышал что-то надломанное — вперемешку с удивлением, разочарованием и едкой злостью. — Я ненавижу? — Это ты отказался от нас, Эммет, — глухо сказал Джейк, стараясь не смотреть в мою сторону. — И всегда находишься по другую сторону баррикады. Я уже не помню, сколько раз мы пытались наладить отношения… без толку. Тут мои шестеренки с треском загудели и пришло понимание — это правда. Это я виноват в том, что они так сплотились. Я виноват в том, что меня не понимают, и в том, что я третий лишний. Я сам воздвиг стену между нами. Но тому есть причина и больше я не мог молчать: — Я вами одержим, — тихо сказал я, понимая, что съезжать придется буквально завтра. Отвращения и презрения точно не выдержу, так что катись оно всё пропадом. — Не как братьями, ясно? И это у меня давно. Глупый младшенький — золотой самородок. Точнее голубой самородок. Вот и всё. — Ты что, просто избегал нас? — спросил Калеб, не убирая рук от лица. Затем он резко поднялся, но Джейк снова спас меня от взбучки. — Вот теперь я точно верю, что он наш брат… — уткнувшись носом в плечо старшего, прошептал он. — Калеб, я его сейчас убью. Я серьезно. — После того, как мы договорились, что ты не достанешься никому, ты говоришь, что нами одержим? После того, как мы… — Черт. Они оба замолчали, дыша так, словно в легких застряла сухая бумага. Я подпер голову рукой и уставился в пустоту. Мой мир разбился на сотню мелких фрагментов. Всё пошатнулось. Выходит, я не игрушечный, а хрустальный? Выходит, мы все измучены тягой друг к другу? Выходит, я вел себя как полный кретин… — Жрать будете? — со вздохом спросил я. И тогда Калеб снова попытался меня убить, но Джейк его остановил. Интересно, сколько раз я мог умереть этим сказочным утром? *** Модератор показался мне славным малым. Ну правда, он поступил со мной довольно ласково, хотя мог, к примеру, напоить, устроить кошмарную оргию, а потом порезать на кусочки и вытряхнуть в какую-нибудь канаву. Так что я даже радовался, что отделался только… — Блядь! — яростный ор в гостиной не предвещал ничего хорошего. Следом раздался грохот разбившейся посуды. Мамин сервиз, что ли? Я щелкнул замком на двери и стал ждать, когда утихнет буря. Само собой, Модератор не стал жопить видео с моим участием. Я такому раскладу не удивился — закономерный исход, но я надеялся на другую реакцию. Дверь сотряслась от ударов. — Сука, только попробуй выйти оттуда! Я с хрустом согнул учебник по высшей математике. Что у нас там на лекции было… криволинейный интеграл? — Калеб, угомонись! Бах. — И это ты мне говоришь — угомонись?! Ты посмотри! Посмотри повнимательнее! Кривая заданная параметрически… рассмотрим часть… — Блядь! — Эммет, открой чертову дверь! — А о чем ты хочешь поговорить? — спокойно поинтересовался я. — О трусливой душонке, которую я вытрясу из твоего тела! Дверь всё-таки не выдержала. Я отложил учебник — как раз вовремя. Калеб мотнул кресло на котором я расположился и навис сверху. Этот взгляд был мне незнаком, поэтому я вглядывался с интересом. Было приятно, конечно же, почувствовать, как сильно он разозлился. Джейк тоже не выглядел счастливым. Он расположился слева, скрестив руки на груди. — Что было, то прошло, — осторожно, ласково и дружелюбно начал я. — Ребятки, всё это случилось две недели назад. Зачем вспоминать былое? Калеб продолжал нависать. Мне пришлось опрокинуться на спинку, чтобы не столкнуться с его лицом. — Если ты ещё раз… — могильным голосом заговорил старший братишка. — Если ты ещё раз посмеешь туда пойти, я тебя размажу по стеночке ровным слоем. Ты меня понял? — Понял, но представляю с трудом, — прошептал я, почувствовав его дыхание на своей щеке. И потом случилось это. Он нагнулся ещё ниже и поцеловал меня. Моё сердце перевернулось в груди и побежало к мозгу в гости, но споткнулось и распласталось в горле. Страх потянул жилы, возбуждение накрыло невыносимой тяжестью и всё сгладилось, уравнялось до двухмерного пространства. Пространства, в котором у меня осталось всего две меры: время и чувства. Я любил их так долго и безнадежно, что не верил в реальность. Не верил, что это Калеб обхватил меня руками. Что это Джейк оказался у меня за спиной, отпихнул стул и зарылся носом в мои волосы, пряча румянец стыда и дрожащими пальцами касаясь шеи. Что всё происходит в этой, чертовой, странной, невозможной реальности… Я утонул в нежности, с которой мои старшие братья — два идиота, облепили меня с двух сторон, и я едва не сгорел в пространстве между ними, насквозь пронзенный напряжением. Джейк прижался ко мне бедрами, Калеб — всем телом, комната закачалась и расплылась кляксами. В голову лезли настырные картинки: я играю в кубики, они — в компьютер. Я прошу погулять со мной, они гуляют с девчонками. Я боюсь оставаться один, а им пора в школу. Я ненавижу ужастики, а они смотрят их все выходные… Но здесь же было кое-что ещё: я клянчу ролики. Они скидываются и покупают — самые дорогущие и навороченные. Я болею, и у моей постели обязательно кто-то сидит, не смыкая глаз. Я увлекаюсь книгами и забываю лечь спать, и они оба по очереди ходят в мою комнату и выключают свет. А потом, словно кто-то отрезал одну ленту и прилепил другую: они возвращаются пьяные, я слушаю крики матери. Они дерутся и кричат друг на друга, я лишь беспомощно наблюдаю и плачу. Я услышал в своей голове миллион злых фраз, которыми мы перекинулись друг с другом и выстроил их в ровный ряд. От меньшего — к большему. История о том, как я на живую оторвал себя от тех, кого полюбил слишком сильно. Тем ярче сейчас я чувствовал, что возвращаюсь на своё место. Калеб опустился на колени, задрал мою футболку и спрятался под ней от взгляда, потому что он тоже был смущен. Он целовал и гладил — как придется, где придется. Довел до легкого головокружения, и остановился где-то на уровне живота, борясь с последними ограничениями. Странно было вспомнить то, что случилось со мной после знакомства с Модератором. Меня тоже обнимали вот так, но я не чувствовал почти ничего. Не было трогательной заботы и нежности, не было всепоглощающего страха. Не было ощущения падения в бесконечную пустоту. — Дурак. Какой же ты дурак… — прошептал Джейк, оглаживая мою шею и запрокидывая голову назад. Совершенно внезапно оказалось, что он куда более распущенный и рисковый, чем Калеб — хотя мне всегда думалось, что именно он первым встает на скользкие дорожки. — Нас тут трое таких, — огрызнулся я, медленно плавясь в его руках. И то, что они натворили дальше, почти лишило меня рассудка. Калеб содрал домашние бриджи и трусы — самые нелепые из коллекции нелепых, с рожами m&m's, и засмеялся в живот. А потом обхватил ладонью мой член и мир зашатался, словно я был на Титанике, а не в собственной комнате. Если бы я не чувствовал это здесь и сейчас, я бы ни за что не поверил, что так может быть. Чтобы захлебывалось сердце, чтобы на груди обычного, живого человека жгло, как на раскалённой решетке, чтобы удовольствие вспыхивало в каждой клеточке тела. Я застонал, и Джейк прижался ко мне сзади. — Я больше не могу, — признался он мне по секрету на ушко, так, чтобы Калеб не услышал. И в его тоне я распознал столько смешанных эмоций, что завис на целых пять минут, превратившись в бестолково подставляющуюся куклу-марионетку. Калеб дрочил мне, всё ещё прячась под футболкой, пока Джейк ненавязчиво гладил ягодицы — и я понял, что даже во сне боялся думать о том, каково это на самом деле, развлекаться с теми, кого знаешь всю жизнь. С теми, кто знает тебя с пеленок, кто видел, как ты ноешь, и знает, каков в гневе… Я понимал — они катятся в пропасть. Они катятся очень давно и очень, очень, очень обреченно. Я должен стать тем, кто прыгнет следом. — Боже, я ваш, я весь — ваш, вы, два идиота! — выпалил я, отчаянно краснея. — Хватит бояться! Докатились. Калеб вылез из-под футболки — румяный, лохматый, с дикими голодными глазами. Я стащил резинку с его волос и зарылся в мягкие пряди, теряясь в ощущениях, которыми бредил по ночам. Последней моей адекватной мыслью, была мысль о том, что мама уехала вовремя. Смотреть ей в глаза после всего, что мы дружно натворили, я бы не смог. А потому был рад, что и не придется. — Я тебя люблю, — шепнул Калеб, стискивая меня в объятиях до треска в ребрах. Джейк рухнул сверху и, оттолкнувшись поясницей от стола, создал гамбургер из наших тел. От их общего нервного смеха меня слегка повело — жизнь заиграла новыми красками, и сладко заныло в груди. И за что мне такое счастье, мам? — А я вас обоих, говнюки, — усмехнулся Джейк, поцеловав меня в затылок, а Калеба — в запястье. А я, наконец, смог искренне им улыбнуться.