Следует помнить, что...

      Известие о смерти отца Снарта застает их в постели.       Следует помнить, что люди смертны. Леонард сжимает телефонную трубку слишком сильно — вены бугрятся на тыльной стороне ладони. Кейтлин переворачивается на живот, смотрит на него с интересом, вначале думая, что все дело в очередной нелепой попытке какого-нибудь наркодилера обмануть систему, кинуть на бабки. Она встряхивает волосами, перекидывает их на правую сторону и наблюдает. Снарт немногословен, ограничивается нейтральными фразами: «да», «нет», «не в курсе», 'буду», произнесенными сквозь плотно сжатые губы. Она хмурится, замечая напряженность его позы, а после легко касается губами лопаток, когда из трубки, которую он все еще держит у уха, начинают раздаваться гудки.       — Мне стоит волноваться? — мурчит Кейтлин: в ее прокуренном голосе с каждым годом все больше хрипотцы, впрочем, придающей шарма и увеличивающей шансы умереть от рака легких.       — Это не связано с бизнесом, — глухо отзывается Снарт, не реагируя на то, как тонкие пальчики вычерчивают контуры позвонков на спине. — Мой отец умер, — его голос не звучит так, как должен звучать голос скорбящего сына; больше похоже на разочарование, словно он должен быть тем, кто убьет его. Кейтлин отчего-то вспоминает своего отца, медленно умирающего от рассеянного склероза, и думает, что стоит выразить сочувствие. Хотя с выражением своих эмоций у нее стремительно растущие в геометрической прогрессии проблемы.       — Это создаст проблемы? — она знает о его отце не особо много, лишь то, что он тот еще мудак, издевавшийся над детьми. Но даже это не отменяет факта кровной связи, которую нельзя игнорировать. Снарт порой слишком зациклен на семье.       — Он был убит, так что проблем будет слишком много, — Леонард усмехается, падает на спину; Кейтлин ложится рядом, подпирает голову рукой, очерчивает белесый шрам от пулевого ранения на его груди. — Ты поедешь со мной в Коаст-Сити на похороны?       — Кто-то должен присматривать за городом в твое отсутствие, — причина притянута за уши, столь же банальна, сколь логична. Лен усмехается, понимая, что ей просто не хочется ехать. Впрочем, может, это и к лучшему: с Лизой они все равно не ладят.       — Я постараюсь разобраться с делами максимально быстро.       — Если ты задержишься, то конец света не наступит, — равнодушно отвечает Кейтлин, пожимает плечами и встает, накидывая на себя шелковый халат, едва прикрывающий ягодицы. — Думаю, тебе стоит начать собирать вещи.       Снарт смотрит ей вслед, отрешенно замечая, что пропасть между ними расползается, миллиметр за миллиметром отделяет их друг от друга. Не то, чтобы он не был к такому готов. #       Кейтлин провожает равнодушным взглядом уезжающий автомобиль, в котором сидят Снарт с сестрой и Рори.       Следует помнить, что порой на плечи заместителя ложится большая ответственность, чем на плечи босса. Кейтлин полноправная хозяйка города на время отсутствия Снартов, и эта обязанность давит плечи, отзывается легкой головной болью в висках. Она порой ненавидит этот город, но не может отказать Леонарду, ведомая странным подобием благодарности и исковерканным понятием долга. Разбираться с отчетами не хочется, на улице постепенно зажигаются фонари; смеркается. Кейтлин решает пройтись.       Возле небольшой кофейни у перекрестка стоит мужчина в костюме хот-дога, из динамика, висящего на его поясе, противный голос на повторе зачитывает прилипчивое рекламное четверостишие. Она на автомате берет у него из рук пару флаеров, даже не смотрит на его лицо, кивает, слыша: «Спасибо». Смешивается с потоком людей, спешащих домой, и со смиреной горечью отмечает, что ей возвращаться, впрочем, некуда: Айрис в Мадриде с сыном и отцом, они живут на два города. Сноу порой кажется, что в этом есть доля ее вины.       Она стоит на светофоре, послушно ждет, пока загорится зеленый, когда вспоминает, что ладонь все еще сжимает несколько листков глянцевой бумаги. Ей не то, чтобы интересно, но таймер показывает, что до того, как потухнет красный человечек, остается двадцать секунд, и она разворачивает смятую листовку.       Сердце замирает. В горле пересыхает. Время словно останавливается.       «Разыскивается особо опасный преступник по имени Хантер Соломон, виновный в массовом убийстве. Просьба всем, кто имеет какую-либо информацию о его местонахождении, связаться с органами правопорядка по телефону…»       На нее с листовки смотрят до тошноты знакомые голубые глаза: лукавые, чуть прищуренные. Ей кажется, что это идиотская шутка. Какой к черту Хантер Соломон?! На светофоре загорается зеленый, и ее толкают в спину, толпа выносит на проезжую часть. Кейтлин идет против людского потока, продирается, расталкивая всех на своем пути, игнорируя возмущенные возгласы. Она почти бежит к тому месту, где несколько минут назад стоял парень в костюме хот-дога.       Возле небольшой кофейни у перекрестка никого нет. У Кейтлин дрожат пальцы, когда она достает портсигар с гравировкой в виде дракона и нервно щелкает зажигалкой. Рассматривает листовку, выпуская сизоватый дым сквозь нос. Фотография явно старая, номер для связи с полицией не местный, возможно, даже относится к другой стране. Сноу автоматически делает мысленную заметку о том, что нужно попросить Циско узнать, на кого зарегистрирован этот номер. И тут добавляет пометку о том, что номер может оказаться простым набором ничего не значащих цифр.       Голубые глаза продолжают смотреть на нее, высверливают дыры; Кейтлин делает глубокую затяжку, а после небрежно сминает флаеры, засовывает в сумочку.       По дороге домой ее не оставляет чувство, что за ней следят. Этой ночью она не спит: сидит в темноте, смотрит в одну точку перед собой и курит. #       Кейтлин вжимается спиной в стену, чувствует неровность кирпичной кладки лопатками и часто дышит, подозревая у себя паническую атаку.       Следует помнить, что разум порой играет в жестокие игры. Кейтлин аккуратно выглядывает из-за угла (прячется в переулке между домами): никого нет. Но она чертовски уверена, что он по-прежнему где-то там: смотрит ухмыляющимися глазами, прожигает взглядом затылок.       Она видит его перед собой: темная куртка, небрежно уложенные светлые волосы, уголки губ приподняты в улыбке, вкус которой она забыла давно. Между ними людское море — в центре города в час пик сложно протолкнуться. Он стоит на другой стороне улицы, салютует ей, а после проезжающая мимо машина скрывает его из виду. Ей становится трудно дышать, легкие сжимаются, выплевывают воздух.       Кейтлин думает, что в ее жизни слишком много призраков: Ронни, Эдди, теперь он. Кейтлин думает, что ее сдавливают стены, она в этом городе, как в ловушке. Она закрывает уши ладонями — слишком много машин, людских голосов, накативших большим слипшимся от времени комом воспоминаний — зажмуривается и сползает по стене вниз, вслушиваясь в бешеный стук своего сердца. #       Кейтлин медленно цедит кофе — у нее третий день бессонница и стремительно прогрессирующая мания преследования.       Следует помнить, что порой психические заболевания возникают неожиданно. Кейтлин думает, что она сходит с ума, медленно уподобляется Барри, который перманентно маячит на периферии сознания. Ей кажется, что будь он рядом — мигом бы развеял все ее опасения, обнаружил слежку или ее отсутствие, заставил забыть о страхах. И уж совершенно точно рядом с ним ее бы не мучили кошмары, не дающие спать.       На улице идет дождь, она сидит у окна и смотрит на торопливо разбегающихся людей; особо предприимчивые достают зонты, и улица превращается в разноцветное пятно с островками в виде тех, кому наплевать на воду, льющуюся с неба. Она не обращает внимания на официанта, ставящего поднос с ее заказом на стол.       — Спасибо, — подчеркнуто вежливо, больше из въевшихся в подкорку манер благодарит она, поворачивается и роняет кружку с кофе себе на колени. Не чувствует, как горячая жидкость заливает колени, оставляя после себя красные пятна на коже, как капли падают на пол, как белоснежная юбка окрашивается в грязно-коричневый.       Перед ней лежит аккуратно разложенный общий набор хирургических инструментов: четыре скальпеля, несколько видов пинцетов, ножниц, крючков, иглодержатели, зонды. Она вжимается в спинку стула, протягивает руку и касается полированной металлической поверхности — холодная. Скальпели наточены так, что с легкостью режут пальцы, касающиеся кромки. Кейтлин почти не чувствует боли, смотрит на выступающие красные капли с удивлением, словно не понимает, как их получила.       — Мисс? С Вами все в порядке? Мисс, какой ужас, Вы облились! Сейчас я принесу полотенце! — официант не замечает подозрительного подноса, полностью сосредоточенный на облившейся посетительнице. Кейтлин чувствует чужой взгляд, липкий, как раскаленная смола, которой со стен крепостей поливали захватчиков. Медленно поворачивает голову, но замечает лишь широкую спину, светлые волосы, руки спрятаны в карманах темной куртки. Вскакивает, забывая про сумочку, про начинающие болеть от ожога ноги, выскакивает на улицу.       Вокруг множество зонтов, она высматривает его в толпе, пока ее блузка промокает, прилипает к телу. Его нигде нет. Когда она возвращается в кафе, на столе больше нет подноса с инструмента. О том, что все это было реально, напоминают лишь тонкие порезы на пальцах.       Кейтлин уверена: она сходит с ума. #       Айрис смотрит на Кейтлин с возрастающей тревогой: она непрестанно кусает губы, постоянно пристально высматривает кого-то в толпе, у нее мелко дрожат пальцы.       Следует помнить, что паранойя заразна. Айрис начинает чувствовать себя так, словно за ними следят, когда Кейтлин сжимает руль до побелевших костяшек пальцев, то и дело въедается взглядом в зеркало заднего вида. Айрис прижимает сладко спящего сына к себе, чувствуя биологическую потребность отдать жизнь за его благополучие.       Дом в идеальном состоянии — Кейтлин нанимает несколько горничных, чтобы они два раза в неделю производили уборку. Эобард просыпается, что-то радостно угукает, и Кейтлин не может сдержать улыбки, когда видит Айрис, целующего сына. У Эобарда глаза, как у Эдди — это осознание ввинчивается в висок стальным сердечником бронебойной пули.       Тоун идет укладывать сына в кроватку, Сноу заходит в кабинет Эдди, в котором ничего не изменилось с момента его смерти. Ее пальцы скользят по столешнице французского антикварного стола XVIII века, по стопке бумаг, которые так и не будут разобраны. Эдди был еще одной жертвой на ее совести, очередной мужчина в ее жизни, забравший кусок души, а вместо нее подсунувший горелые угли.       — Может, останешься здесь? Поживешь со мной несколько дней? — Айрис тихо останавливается у порога, все еще не решаясь зайти в кабинет мужа. Она просто боится потерять самоконтроль, сойти с ума от нахлынувших эмоций. Кейтлин замирает, обдумывает ее слова.       — Не думаю, что это хорошая идея, — наконец, отвечает Сноу: за ней явно кто-то следит, не хочется подвергать опасности одного из немногих оставшихся на ее стороне близких людей.       — У тебя все в порядке? — Тоун цепляется смуглыми пальцами за косяк, царапает древесину обручальным кольцом, которое не решается снять — это то, что Сноу понимает с болезненным чувством правильности происходящего.       — Конечно, тебе не о чем волноваться, — Кейтлин выдает одну из своих самых искренних улыбок, на которые только осталась способна — последний год выпивает из нее умение быть доброжелательной и милой. Хотя рядом с Айрис все становится чуточку проще, даже дышать, тем более — улыбаться.       — Послушай, Кейтлин, — Айрис нерешительно мнется, переступает с ноги на ногу, а после резко делает шаг вперед, задерживая дыхание, будто ныряет в ледяную воду, — я всегда готова тебе помочь. И в моем доме тебе всегда рады, — она цепляется за рукав белого пиджака Сноу, как за спасательный круг. Ей кажется, что устланный персидским ковром пол может превратиться в зыбучий песок. Кейтлин накрывает ее руку своей, у нее все такие же холодные пальцы.       — Я знаю, и поверь мне — я благодарна за это, — она гладит большим пальцем место между средним и безымянным пальцами, а после мягко отстраняется. — Ты наверняка голодная после перелета. Давай закажем что-нибудь из нашего любимого итальянского ресторана. — Айрис согласно кивает и почти сбегает из кабинета мужа вслед за Сноу.       Кейтлин открывает дверь, думая, что это курьер из ресторана; Тоун занята с ребенком. На пороге стоит парень, демонстративно жующий жвачку. В руках у него белая коробка, повязанная большим красным бантом. Сноу напрягается: это явно не заказанный ими ужин из ресторана.       — Посылка для мисс Сноу, — чавкая, произносит курьер, протягивает ей коробку. Она даже не успевает удивиться: откуда он знает, что именно она мисс Сноу, а парень садится на мотоцикл и уезжает. Под ложечкой начинает сосать: дурное предчувствие застревает комом в горле, который Сноу безуспешно пытается сглотнуть.       Она оглядывается, убеждаясь, что Айрис нет рядом, подносит коробку к уху, а после с опаской открывает. Развязанный бант падает на пол кровавым пятном, растекается, как лужица крови из артерии. Следом падает коробка. Кейтлин чувствует, как у нее подкашиваются ноги, как она оседает на пол, сидит возле входной двери, словно побитый щенок, и рассматривает содержимое коробки.       Это белые туфли от Valentino Garavani с ремешками на щиколотке. На подошве запекшаяся кровь, нитки, которыми прошиты ремешки, ржаво-красные. На белом видны алые брызги, на ткани, покрывающей туфли изнутри, карминные разводы. Кейтлин тихо смеется, не моргая рассматривает любимые туфли, купленные на первую зарплату после окончания университета. Четырнадцать лет она была уверена, что потеряла их, забыла на одном из тех складов, на которых…       Туфли падают на колени, когда ее тело прознает уверенное осознание, подкрепленное подавленными воспоминаниями: это ее кровь. Не нужно тестов ДНК, проверок — кровь абсолютно точно ее, стекающая по ногам из разрезанных бедренных артерий. Когда осознание еще одного факта, логично вытекающего из первого, приходит ей на ум, Сноу ломается — спина сутулится, ладони неподвижно лежат на полу.       — Кейтлин, что случилось? Кейтлин? — Айрис сбегает по лестнице, ведущей на второй этаж, тормошит ее. Кейтлин заторможено поднимает голову, смотрит на Тоун невидящим взглядом. В голове пульсирует мысль, бьет набатом в виски: «Он не может быть жив».       Она пьет воду, любезно принесенную Айрис, большими глотками, давится, чувствуя теплые ладони на своей спине, что успокаивающе гладят лопатки. Тоун смотрит с тревогой, рассматривает туфли, чуть удивленно охает, когда понимает: красные пятна — не краска. Они так и сидят на полу: две женщины, стакан воды, окровавленные туфли.       — Мне нужно позвонить, — бесцветным голосом говорит Сноу, поднимается на ноги и, чуть пошатываясь, идет в гостиную, в которой оставила свой телефон. Тоун аккуратно убирает туфли обратно в коробку и закрывает входную дверь. #       Снарт берет трубку после третьего гудка.       Следует помнить, что даже у самых сильных людей бывают минуты слабости. Снарт слушает тишину, и это раздражает: у него и так слишком много проблем с запутанным убийством отца, повлекшим войну между бандами. Он так и не разобрался еще в том, кому убийство было выгоднее всего.       — Что-то случилось? — не выдерживает Леонард, позволяет усталости и злобе прорваться в голосе.       — Просто волновалась. Тебя долго нет, — ее голос звучит подозрительно: ни привычной усмешки, ни показательно растягиваемых гласных, и даже равнодушие тона воспринимается иначе.       — Что произошло? — Снарт настораживается, но вынужден слушать лишь тишину.       — Ничего, с чем я бы не смогла справиться самостоятельно, — наконец, раздается голос Сноу. — Ты там надолго увяз, я так понимаю.       — Все запутаннее, чем можно было представить. Ты точно справишься?       — Вне всяких сомнений, — она вешает трубку первой. Снарта не покидает предчувствие, что это было не просто так. Однако одних подозрений недостаточно, чтобы начать играть в рыцаря на белом коне. В конце концов, Фрост не маленькая девочка, справится. #       Кейтлин заранее напрягается, когда достает из почтового ящика белоснежный конверт без единой надписи.       Следует помнить, что однажды прошлое нас настигнет. Кейтлин закусывает губу, стараясь заставить пальцы меньше дрожать, надрывает бумагу, высыпает содержимое конверта на ладонь.       Десять ногтей, покрытых пепельно-розовым лаком, и записка: «Ты ничего не забыла?».       Кейтлин на 99% уверена, что это ее ногти. Тест ДНК лишь подтверждает ее догадку. #       Кейтлин уже мало чему удивляется: у нее в голове приятно шумит после выпитой бутылки виски.       Следует помнить, что история циклична. Кейтлин чуть шатает, когда она идет к двери, в которую только что постучали. За дверью никого нет, только на пороге лежит еще один конверт. Она ухмыляется, вытаскивая из него лист с логотипом компании Ace Chemicals:       «Мисс Сноу, нам было очень приятно сотрудничать с Вами в прошлом. Мы бы хотели повторить подобный опыт, поэтому просим Вас прийти на собеседование завтра. Адрес и время указаны ниже. Будем ждать с нетерпением встречи.»       Когда она пробивает указанный адрес, то оказывается, что там располагается здание, бывшее лабораторией, пока компания не начала закрывать филиалы в целях экономии бюджета.       Кейтлин кладет приглашение на собеседование рядом с ногтями и таинственной запиской. #       Кейтлин останавливает машину у заброшенного здания и даже не проверяет, сколько патронов в патроннике: ей он все равно не понадобится.       Следует помнить, что призраков не существует. Кейтлин ловит на своем лице жадный взгляд, замечает порывистое движение, а после ее сжимают в объятиях. Он пахнет порохом, мятой и, совсем немного, корицей. Именно так пахнет прошлое, если добавить металлический привкус крови на кончике языка и разъедающую слизистую оболочку носа вонь химикатов. Он целует ее лицо — те же ненасытные губы, стремящиеся поглотить как можно больше кожи.       Кейтлин отчего-то чувствует опустошенность: она не сошла с ума, и их с Барри снова разделяют миллиарды световых лет. Будто сойди она с ума, в их отношениях появилась бы надежда. Сноу отстраняется, давит ладонями в накаченную грудь — плотные мышцы легко распознаются сквозь кашемир джемпера.       — Ты жив, — сухие факты, обнаженные, очищенные от эмоций; она бросает их ему в лицо мелкими разноцветным конфетками. Пытается вспомнить: был ли тонкий шрам под левым глазом, когда она его знала, были ли эти морщины на лбу, улыбался ли он так же ярко? Вспомнить не получается.       Кейтлин видит в его глазах обиду ребенка, медленно заменяемую отчаянием и почти безумием. После Барри она отчетливо видит ту же болезненную одержимость, будто умение распознавать ее, доставшееся поистине непомерной ценой, может что-то исправить.       — Я похоронила тебя, — безэмоционально продолжает она, скользит взглядом по его фигуре лениво, небрежно. Сноу чувствует, как все эмоции и чувства сведены к температуре ниже ноля.       — Так было нужно, — он улыбается, не моргает, когда рассматривает ее, чуть хмурится, заприметив шрам на виске. Она красивее, чем на тех фотографиях, что у него есть. У него целый альбом ее снимков: случайных, сделанных украдкой, чтобы убедиться, что все по-прежнему в порядке. — Я не мог остаться тогда с тобой, не подвергнув твою жизнь опасности. Не мог вернуться к тебе после, потому что однажды совершил ошибку, за которую расплачивался добрых двадцать лет. Меня искали влиятельные люди, я не мог быть с тобой, боялся навредить, но теперь все кончено. Я вернулся, Кейт, — у него два ряда идеальных белоснежных зубов, морщинки в уголках глаз, когда он улыбается так ярко, так солнечно, так счастливо. Кейтлин подходит к нему, смахивает невидимые пылинки с плеча.       — Тебя не было слишком долго, — она улыбается грустно, но выглядит это так, как будто ей все равно. — Тебе стоило вернуться четырнадцать лет назад.       — Я не мог, но я вернулся сейчас. Разве ты не рада?       — Я похоронила тебя. Во всех смыслах. Я жила дальше, как ты и просил меня. Ты исчез из моей жизни уже давно. Слишком поздно, чтобы все исправлять, тебе не кажется?       — Для любви никогда не бывает слишком поздно.       — Бывает, если ты забываешь о ней.       — То есть ты хочешь сказать, что ты меня забыла? — его голос становится ниже, звучит угрожающе, когда он нависает над ней, позволяя гневу постепенно овладевать собой.       — Я выбрала тебя не помнить, — она собирается развернуться и уйти, когда он хватает ее за руку, тянет к себе. Ей следует бояться, но тело не слушается. Кейтлин смотрит в его глаза, кажущиеся серыми в полумраке.       — Ты не могла забыть меня. Только не ты, — он похож на сумасшедшего, что-то бормочет; Кейтлин пожимает плечами, словно не видит в этом ничего особенно. — Ты не должна была меня забывать! Я о тебе никогда не забывал.       — Прошло четырнадцать лет. Я не хотела жить, оглядываясь на то, что я пережила, будучи с тобой. Я начала жизнь с чистого листа. Помнишь, ты сам писал: «Ты сильнее, чем можешь даже представить. И я знаю, что даже без меня, ты сможешь стать той, кем я буду гордиться». Неужели у меня все же не получилось? — выходит чуть насмешливо.       — Ты должна была помнить! Это я сделал тебя такой! Это я дал тебе это имя! Это я превратил тебя в Киллер Фрост! — четко цедит каждое слово. Достает скальпель — точно такой же, какой лежал тогда на подносе в кофейне. Кейтлин не двигается, любуется тем, как свет от уличного фонаря отражается от режущей кромки. — Я заставлю тебя помнить, — он хватает ее подбородок, отворачивает голову, ведет скальпелем вдоль левой нижней челюсти от уха до подбородка. Она даже не дергается, хоть и чувствует, как металл холодит кожу, как мозг взрывается от острой боли, как кровь затекает за воротник блузки. Он аккуратно подводит лезвие к подбородку, когда она бьет его по руке. Скальпель дергается, скользит по шее. Он резко отдергивает руку.       Кейтлин касается пальцами кровоточащей полосы, мажет в крови ногти, а после облизывает их. Он притягивает ее к себе, накрывает губы своими губами, чувствуя солоноватый привкус на языке. Это кажется таким привычным и правильным — целовать ее, пытаясь забрать части боли себе. Это напоминает о прошлом.       — Помнишь, чему я учил тебя? Когда будет больно, абстрагируйся, думай о чем-то другом, думай обо мне. Вспоминай наши поцелуи, — он отстраняется с улыбкой, но явно нехотя.       — Это даже не было больно, — шепчет она, накрывая свой живот в районе солнечного сплетения ладонью, а после резко отдергивает руку, спохватившись. — Ты хотел причинить мне боль, но ты больше не можешь. Мой лимит на нее превышен год назад. Не уверена, что смогу когда-либо ее испытать в полной мере.       Кейтлин гладит выпачканными в красном пальцами точеные скулы.       — Ты думал, что я та же Кейтлин, которую ты помнишь. Но во мне больше нет ее. Я разрушена, я — руины, покинутые, забытые. Я ничего не смогу тебе дать, и мне ничего не нужно от тебя. Я рада, что ты жив. Но мне больше не нужен ни ты, ни кто-либо еще.       — Кто сделал это с тобой? — в его глазах вспыхивает нестерпимое желание отомстить, заставить страдать виновных. Кейтлин не может позволить ему этого.       — Он мертв, — ее голос чуть дергается, когда она произносит ложь, которую он принимает за правду. — Как и я. Тебе нужно уйти. Ты мне не нужен.       — Дело в том, что я слаб? — он воспринимает ее слова иначе, переставляет буквы, видит скрытый смысл там, где голая правда. — Я понимаю это. Ты заслуживаешь лучшего. Я сделаю тебя королевой, я брошу мир к твоим ногам.       — Мне не нужен мир, — устало отмахивается Кейтлин. — Не с тобой.       — Я заставлю тебя изменить свое решение, — он целует ее, а ощущения, словно целует статую. Кейтлин жмет плечами, вся ее поза кричит: «Делай, что хочешь». Она разворачивается и уходит. #       Снарт недовольно хмурится, когда видит длинную полоску пластыря на ее лице.       Следует помнить, что шрамы украшают только мужчин. Снарт аккуратно отлепляет угол пластыря от шеи, рассматривает тонкую линию, еще кровоточащую. Сноу дергается, не давая себя касаться.       — Ты это объяснишь? — он задает вопрос, хотя и так знает, каким будет ее ответ.       — Нет.