Запылившийся портал

***

      — Ром?       Я повернулся к позвавшей меня лицом и многозначительно поднял бровь. Зачем меня отвлекать от важных занятий? Тем более, когда это занятие — наблюдение за сонной шиншиллой, развалившейся в своем маленьком домике и забавно подергивающей ухом. Нет, я серьезно. Вы видели, как спят шиншиллы?       — ...который за душу цепляет с первых звуков.       — Что? — переспросил я. Слишком отвлекся на питомца, даже мысли о ней.       — Я говорю, — после тяжелого вздоха, повторила моя хорошая знакомая Алена, — у тебя есть где-то, в твоих беспорядочных плейлистах, трек, который тебя за душу прямо с первых нот зацепил?       Вообще, я не удивлен, что она об этом спросила. Алена — одаренный и социально активный ребёнок, имеющий свою радиоволну на Волнорезе*, пишущий прозу, стихи и так далее. И не удивительно, что спросила она именно меня, человека с абсолютно разносторонним музыкальным вкусом, основывающимся на правиле "что нравится, то беру в плейлист". Но такой вопрос было странно слышать даже от нее. Даже мне. Прямо-таки ребром поставлен.       А еще меня удивило, как своевременно он был задан.       Вчера вечером, даже, я бы сказал, глубокой ночью, мне вдруг пришла мысль перерыть свои плейлисты в очередной раз и составить новый альбом на предстоящую неделю. Да, мне нужен новый плейлист минимум из тридцати треков каждую неделю. Но сейчас не об этом, а о том, что я нашел в своих закоулках разношерстной музыки...       — А это что такое?       Знаете это чувство, да? Находишь трек и не можешь вспомнить, что это вообще за штука и откуда она взялась. Вот и у меня так случилось. Ну, я и полюбопытствовал. И включил, дурня кусок.       Стоило мне это сделать, и услышать первые ноты сочинения, я понял, что это такое. И не в буквальном смысле потерял сознание. Отправился в свой мозг, в бесконечный поток мыслей. Трек отбросил меня в воспоминания.       Черт возьми, как вообще музыка может настолько ярко передавать картинку воспоминаний? Только что я валялся на кровати, раскинув ноги в позе морской звезды, думал о всякой ереси, типа социологии, как раздела обществознания, а теперь я чувствую легкую ночную прохладу и слышу шум Томи, на берегу которой и сижу. Сколько на часах? Два? Три? Не важно.       Так случилось, что я по своей глупости просто не успел на автобус. Хорошо, что в тот день мать уехала за город, иначе бы мне, в тот момент шестнадцатилетнему неотесанному мальчишке, влетело бы по самое не балуй. До моего дома восемь километров от Набережной площади.       Мне не хотелось уходить. В наушниках играла приятная спокойная музыка, инструменталистика вместе со звуками музыкальной шкатулки, и отлично дополняла атмосферу спокойной летней ночи. Ноги окатило прохладной водой и залило кеды, но мне было плевать. Как и на жесткие мелкие камушки под моей костлявой задницей. Я просто любовался темно-синим небом, усыпанным мелкими белыми звездами. Мурашки носились от запада к востоку и обратно каждые пять минут. Тогда я не знал, что это называется "фриссон", да и это было неважно.       Меня ожидала долгая дорога домой. Я знал, что приду где-то часам к четырем-пяти, если не позже, а затем проснусь к полудню, что в обычные дни было для меня не свойственно. На полном серьезе мой мозг требовал остаться здесь, на Набережной, до утра. У меня с собой была гитара, играй всю ночь для себя, главное — не утопи её и не поцарапай о гравий.       Сложно было заставить себя подняться, очень сложно. Но оно того стоило. Томск летней ночью просто великолепен. Он становится невероятно большим из-за отсутствия людей и таким домашним, уютным. Мне нужно было пройти три главные улицы практически полностью, и этот трек сопровождал меня. Он наполнял улицы фантастическими обитателями, типа банальных маленьких единорогов, обитающих где-то в растительности, или более суровых горгулий, любивших бродить по высоким крышам и наблюдать за пустынным трактом.       На остановке "1905 года" стоял мужчина лет двадцати пяти с шлемом мотоциклиста в руке и пытался остановить какую-нибудь из редко проезжающих машин. Я уже видел его на "Почте", где он тоже пытался добиться автостопа. Он улыбнулся, увидев меня.       — Смотрю, не один я такой неудачник.       Я рассмеялся. Люди в ночное время становятся более общительными даже в центре города.       — Далеко тебе нужно? — спросил я, прикуривая сигарету.       — На остановку Иркутского, — ответил он, многозначительно глянув на пачку. Я благосклонно кивнул и протянул ему штуку.       — Мне дальше. А ты машину сейчас не поймаешь. Легче пешком дойти, серьезно.       — Если только с черепашьей скоростью. — Мужчина все же отошел с края дороги и стал придерживаться моего размеренного темпа.       Я понимающе кивнул, увидев разодранное колено и заметив хромоту на правую ногу. Судя по шлему, он благополучно свалился с мотоцикла. Моя душонка этому не сильно обрадовалась, но и не опечалилась. Какая разница, медленно я или быстро иду домой? Так или иначе, пораньше приходить нет смысла, а так хоть компания будет. Тоже неплохо.       — Женя, — спутник протянул мне руку для рукопожатия.       — Рома, — ответил я и пожал руку.       — Какими судьбами оказался на улице в столь поздний час?       С улыбкой я рассказал ему всю историю чуть ли не от начала сотворения мира остановок и расписания ходящих только до одиннадцати томских автобусов, и до теперешнего момента, высказывая положительную оценку сложившимся событиям. "На самом деле, — как уже отмечалось, — я доволен всем этим. Не каждый день ночью по городу гуляю".       — Я бы тоже был рад возможности пошляться по Томску ночью "just for lulz", — хмыкнул тот, — если бы не авария. Как видишь, с ногой у меня не ахти. А когда что-то болит и кровоточит, сложновато любоваться видами города в два часа ночи.       Со временем, проведенным вместе в дороге, я узнал чуть больше о своем спутнике. Потерявший жену, уже тридцатилетний Евгений просто растрачивал силы направо и налево в поисках успокоения души. Клубы с алкоголем и легкой наркотой не "вкатили", поэтому этот оболтус направился в сторону чего-то экстремального. Бегал от добропорядочных милиционеров за вандализм, накатывал на чужой машине штрафы за превышение скорости и умудрялся уворачиваться от них, нарывался на любителей "адидаса" в переулках. В конце концов, разозлился и решил закончить дело аварией, да остался жив.       — Почти врезался в какой-то жигули на ста. — хмыкнул он. — Но развернулся боком на тормозах в последний момент. Мотоцикл в мясцо, колено туда же, нос жигули и подавно. И лобовое "слегка" рассыпалось к чертям собачьим. Такие дела.       — А что заставило развернуться? — полюбопытствовал мой сонный мозг.       — Вспомнил, что меня дочка киндер попросила купить.       Это меня выбило в тот момент из колеи. На краю жестокого самоубийства в умышленной аварии человек заставляет себя остановиться, потому что вспоминает, что нужно купить дочке шоколадное яйцо. Шоколадное яйцо. Дочке.       На душе тут же стало тяжело от услышанного. Пока ко мне приходило осознание того, что этот человек остался жив ради дочери, мы в тишине практически дошли до Иркутского.       — Сколько ей?       — Шесть. Зовут Викой.       — Отличное имя. — улыбнулся я. Тот одобрительно кивнул, тоже с улыбкой.       Остановка. Пришло время разойтись. Ему — к дочери, мне — домой. Мы пожали друг другу руки, будто знакомы лет пять, не меньше. Будто обменялись драгоценным опытом и отправились нести свое бремя дальше. Он дал мне напутствие на будущее, я ему — надежду на лучшее.       Это было так давно...       — Ро-о-о-ом!       — Да-а-а-а-а? — рассмеялся я, глядя на нетерпеливую собеседницу. Та хмыкнула и дала мне подзатыльник за невнимательность.       — Так ты скинешь мне трек?       Я вновь почувствовал ту самую прохладу с берега ночной Томи. Будто я еще там, глупый шестнадцатилетний мальчишка, желающий подольше поморозить зад на камнях.       — Да. — Моя голова тяжело качнулась вниз-вверх в знак согласия. — Но сначала я расскажу тебе кое-что...