Приду в четыре

«Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин».* Холодно. Ужасно холодно. Леденеют, почти мертвеют, руки. За дверью тишина. Но ведь он обещал. «Мой ангел, Ты будешь спать: мне обещала ночь!»** Под ногами старчески скрипели половицы. Руки всё никак не согревались. Когда? Когда же? «Вдруг с непоследовательностью в мыслях, Приличною не спавшему, ему Подумалось на миг такое что-то, Что трудно передать. B горящий мозг Вошли слова: любовь, несчастье, счастье, Судьба, событье, похожденье, рок, Случайность, фарс и фальшь».** За окном созревала ночь. Тучи застилали и без того тёмное небо, не оставляя звёздам шанса даже на проблеск. «Приду в четыре… Восемь. Девять. Десять».*** Он никогда не опаздывал. Даже когда намечалась очередная встреча его литературной группы. Владимир не любил заседания. В основном за их убийственную продолжительность и, зачастую, бессмысленность. Когда же эти заседания происходили внезапно и без предупреждения, он плевался, чертыхался и клял всех своих литературных собратьев вместе взятых, но стоило ему почувствовать мягкое осторожное касание губ к разгорячённому лбу – тут же стихал. - Думаешь, стоит туда идти? - Иди. Так надо. - А ты? - Дождусь. Предупреди, если задержишься. - Хорошо, хорошо. Но сегодня он не предупредил. И его всё не было. Остаётся надеяться, что он не зашёл в кабак. И не встретил Есенина. Опять же с ним разругается до искр, а потом, конечно, напьётся. Вроде сдержанный человек, а ссоры не вынашивал. Почему-то было тихо. Как перед бурей. И ожидание тянулось, как патока. Стрелки будто намертво прилипли к циферблату. Уже целый час двенадцать! Послышался посторонний скрип, и сердце забилось чуть глуше. Или это в голове стало так удивительно пусто. Шаги. Грузные, тяжёлые. Он расстроен. Потому идёт медленно, нехотя. Жду. Он, наверное, думает, что я сплю, возможно, даже надеется на это, но всё же медлит. Стоит перед дверью, я уверен, с закрытыми глазами. Выравнивает дыхание. Стою у окна, оперевшись спиной о подоконник, руки скрещены на груди. Им бы перо и шероховатость жёлтой бумаги, но надо дождаться. Минута, другая, входит. Ссутулившийся, понурый, декабрый. - Боря. Смотрит волком, ещё чуть-чуть и взвоет. Отталкиваюсь от подоконника , подхожу, кладу ладони ему на плечи, молчу, снова жду. Вздыхает и, наконец, говорит: - Ненавижу заседания. Пустозвонники. Потом в редакцию заходил. Опять не устраивает название. Им помягче надо. Чернильницы отнеженные. Я улыбнулся. Иногда он так похож на ребёнка. - Голоден? - Я бы выпил чаю. Замёрз, как собака. - Знаю. Пойдём на кухню. Владимир молча сидел за столом, теребя в руках коробок спичек. Я не любил, когда он курил в квартире, но не хотел запрещать. - Сильно устал? - Достаточно, чтобы сразу уснуть. - Хорошо. Пили чай в тишине. Пахло жженным табаком и чем-то ещё, похожим на корицу. На улице загрохотало, и через несколько мгновений послышался стук первых капель о кровли крыш и стёкла квартир. «Снуй шелкопрядом тутовым И бейся об окно. Окутывай, опутывай, Еще не всклянь темно!»**** Смотрю на него. Владимир задумался, свёл брови к переносице, поджал губы. Летом 1914 года в кофейне на Арбате должна была произойти сшибка двух литературных групп. С нашей стороны были я и Бобров. С их стороны предполагались Третьяков и Шершеневич. Но они привели с собой Маяковского. Оказалось, вид молодого человека, сверх ожидания, был мне знаком по коридорам Пятой гимназии, где он учился двумя классами ниже, и по кулуарам симфонических, где он мне попадался на глаза в антрактах. Передо мной сидел красивый, мрачного вида юноша с басом протодиакона и кулаком боксера, неистощимо, убийственно остроумный, нечто среднее между мифическим героем Александра Грина и испанским тореадором.***** Не знаю, как его можно не любить. Вскоре, часу во втором, пошли спать. Он долго ворочался на своей половине кровати - никак не мог устроиться, шумно дышал, с полчаса просто смотрел в потолок, потом повернулся ко мне спиной и тяжело вздохнул. Пододвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к спине, приобнимаю рукой, кладя ладонь на широкую грудь, осторожно целую в шею и зарываюсь носом в мягкие волосы на загривке. - Успокойся. Всё хорошо будет. Чувствую, как на мою ладонь ложится его рука. Дыхание медленно выравнивается и он, наконец, засыпает. «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?»****** _______________________________________________________ * - "Никого не будет в доме..."/Б.Л. Пастернак. ** - "Белые стихи"/Б.Л. Пастернак *** - "Облако в штанах"/В.В. Маяковский **** - "Дождь"/Б.Л. Пастернак ***** - Отрывок из статьи Б. Пастернака о В. Маяковском и о С. Есенине ****** - "Послушайте!"/В.В. Маяковский