Пошли спать

В послеобеденный час клиника притихла, по коридорам изредка пробегают медсестры в мягких тапочках. Дуглас неподвижно сидит в неудобном кресле. Смотрит на белую нитку, торчащую из кромки одеяла. Тянется вперед, с раздражением ощущает, как затекло тело, и выдергивает нитку. Переводит взгляд на острые скулы спящего брата, и думает, что выдерни кто-нибудь ТиДжея из такого же дорогого, качественного одеяла семейства Хаммонд, в мире произойдет то же самое. То есть, ни хрена. Не в силах удержать воображение, он представляет себе, что это все-таки происходит. Кто-то не успевает. Брат делает еще один ядовитый вдох. Еще одну решающую затяжку. Это просто случается, это дело одной секунды. Дуглас закрывает глаза. Он видит. Информационная плотина идет трещинами. Безумным потоком чужих слов, мнений и мыслей, на Хаммондов валится все, что жадный до сенсаций мир торопится сказать по поводу смерти первенца госпожи госсекретарь. Официальные заявления, без комментариев, не для прессы, релизы, благодарности за соболезнования. Интернет сыто отрыгивает статьи, оголодавшие газеты переживают очередную предсмертную агонию. Золотой мальчик, баловень судьбы, маменькин сынок. Наркоман, забулдыга, педик, слабак-слабак-слабак. За дверями этой стены букв – почерневшая от горя мать, заткнувшийся в кои-то веки отец, бабка на грани апоплексического удара. Дуглас думает об этом ровно. Но это «ровно» из той категории, когда стоишь с положительными результатами на ВИЧ-тест в руках. Или слушаешь, как врач в военном госпитале извиняется за то, что они не смогли спасти твои ноги. Дугласу действительно странно сейчас, почему люди буквально не разваливаются от горя на куски? Это было бы так логично. Он бы сразу развалился. – Дууги… ТиДжей всегда так странно произносит его имя. Будто взлетая на качелях в районе «ду» и ухая вниз на «ги». Только катается ТиДжей, а сердце замирает у Дугласа. Он молча берет брата за руку. ТиДжей с усилием сглатывает, глаза у него пустые и блеклые, улыбаться получается фальшиво. Дуглас вносит этот факт в свой небольшой список самых неправильных вещей на свете. – Сколько времени? Дуглас никак не может начать говорить, он как будто мысленно решил, что своим первым словом в этой пост-суицидной жизни ТиДжея откажется от всего, что было в его до-суицидной жизни. Он просто показывает на настенные часы. ТиДжей с упреком вздыхает. – Почему ты не разбудил меня? Мы уже час как должны кататься на пони и играть в мяч во дворе нашего прекрасного особняка. Дуглас подтягивает кресло ближе, обнимает ТиДжея одной рукой и кладет голову ему на живот. Через минуту он спит как мертвец, иногда мелко и часто вздыхая. ТиДжей смаргивает слезы и гладит его по макушке. *** – Ты спишь? Дуглас сразу открывает глаза, и несколько секунд вглядывается в темноту вокруг. Когда в ней белым контуром проступает лицо ТиДжея, он сердито разворачивается на бок. ТиДжей улыбается во весь рот и по старой привычке лезет к Дугласу под одеяло. Святые угодники, ему уже четырнадцать, кто из них старший, в конце концов? – Чего тебе? ТиДжей с удовольствием вздыхает и тянет к себе подушку Дугласа, чуть не носом воткнувшись ему в щеку. Он так воодушевленно искрится какой-то новостью, что того и гляди завертится, как кошка, которая ловит руку под одеялом. - К нам в музыкальный перевели нового мальчика. Он пялился на меня всё сольфеджио. Дуглас со стоном вздыхает и откидывается на спину. ТиДжей немедленно заваливается на него сверху, втыкая острые локти в ребра, и примирительно быстро-быстро гладит по груди. – Слушай, это совсем другое дело, совсе-е-м! – Ты и про Чака так говорил, и про Брендона, и про… Дуглас получает тычок в бок и хохочет. ТиДжей смеётся тоже, укладывает подбородок на сложенные ладони. Смотрит блестящими глазами. – Нет, по-моему, это что-то серьёзное. Дуглас отводит глаза к окну. Который, черт возьми, час? Им давно пора спать, завтра столько дел! Почему бы ТиДжею не завести себе розовенький дневник с пушистой ручкой, вместо того, чтобы морочить брату голову своей очередной любовью до гроба?! Сначала Дуглас с тоской давит в себе гнев. Затем пристыжено признается сам себе, что никаких дел у него завтра нет. ТиДжей притих и просто разглядывает его лицо. В страхе, что сейчас, как обычно, он нарвется на приступ близнецовой проницательности, Дуглас протягивает руку и деревянно хлопает ТиДжея по плечу. - Ну, что ж, если ты так говоришь. Только, я надеюсь, он не из какой-нибудь чересчур мажорной семьи? Типа, кронпринц Никарагуа, нет? Потому что если так, он не простит, когда пресса все время будет вертеться только вокруг тебя. – Какие в Никарагуа кронпринцы, бестолочь! В тишине комнаты они возятся, сдавленно хохочут, стукаются коленками и лбами. В момент, когда сидя на Дугласе верхом, ТиДжей замахивается подушкой, оба замирают – в коридоре слышится кашель, а затем и шаги. Взмахнув спасительным одеяльным плащом, ТиДжей припадает к брату, укрывая их обоих. Он то и дело задушено смеется, покусывает костяшки. Дуглас чувствует, как у него немеет ладонь, которая касается голой ноги ТиДжея. Он закрывает глаза и считает про себя в обратную сторону, пока горячее дыхание брата на щеке не сменяется прохладным воздухом спальни. – Можно, я у тебя посплю? Невыразительно пожав плечами, Дуглас поворачивается к брату спиной и нарочито громко зевает. За его спиной слышится кротовье шуршание укладывающегося ТиДжея. Под локоть Дугласу проползает рука, и ладонь требовательно растопыривается у него перед носом. Закусив губу, Дуглас переплетает их пальцы, а потом так и засыпает – зажмурившись изо всех сил. *** Дугласу не удается попасть в клинику, когда ТиДжея выписывают – у матери переговоры с конгрессменами из Западной Виргинии. Возле дома ТиДжей отпускает охранников, и выбрасывает рюкзак со всем больничным шмотьем сразу в мусоропровод. Колеблется, держа в руках ноутбук, - не полететь ли ему следом? Глядя на него с отвращением, как на портал в ад, он затем благоразумно решает, что если уж начинать, то доводить до конца, а телевизор в мусоропровод не пролезет. Под дверью обнаруживается ворох разноцветных конвертов, даже несколько музыкальных открыток. На автоответчике сотня сообщений. ТиДжею хочется разбежаться и влететь лбом в стену. Вместо этого он лезет в карман за телефоном. Четырнадцать пропущенных. Мать, отец, неизвестные номера. Дугласа в списке нет. Тревога тут как тут - кусает за сердце. ТиДжей шляется по квартире, принимает ванну, от души изводит себя виной и стыдом, а Дуглас все не звонит. Почему он сам не звонит брату, ТиДжей не хочет думать настолько сильно, что начинает ломить в затылке. Дуглас приезжает без звонка, почти ночью. Устало приваливается к стене и стягивает галстук. ТиДжей порывается обнять, но Дуглас уворачивается и проходит в комнату. После того дня в больнице, видеться им удавалось всего пару раз – однажды Дуглас приехал очень поздно, и на ТиДжея ему дали посмотреть через дверное стекло. Потом он заскочил совсем ненадолго: сунул брату в руки стопку комиксов, банку с черешневым желе, выложил последние новости и был таков. Сейчас ТиДжей старается не подцеплять к этой цепочке странных эпизодов еще и то, что брат не дал себя обнять. Мало ли, костюм мять не хочет. А за такое непринужденное поведение он ему даже благодарен. Но шестое чувство уверенно подсказывает, что эта эфирная тишина с самого утра сейчас выльется во что-то страшное. Стоя посреди комнаты, Дуглас закатывает рукава рубашки и спокойно смотрит на брата. - Хорошо себя чувствуешь, ТиДжей? ТиДжей отлично знает этот тон, поэтому вместо ответа разворачивается и со всех ног несётся в ванную. Но Дуглас всегда быстрее на долю секунды – у самой двери он врезается в брата и заламывает ему руку за спину. – Как же ты мог, сука? На «суке» Дуглас несильно стучит ТиДжеем об дверь, потом разворачивает к себе, отпихивает и отступает на шаг. ТиДжей пытается делать злобный, оскорбленный вид, но Дуглас видит, как тьма отчаяния последних недель наползает на его красивое лицо. Дугласу хочется рыдать изо всех сил - так, чтобы перестать что-либо чувствовать вообще, но он знает, что сейчас – не его очередь. – Круто было? Сидишь себе, бедненький, тихонько отъезжаешь в мир иной, и насрать на всё, правда? На «правде» Дуглас размахивается и бьет ТиДжея в скулу. Господи, ну конечно же, в пол-силы. ТиДжей всхлипывает и, наконец, срывается в горючие слезы. Закрывает лицо обеими руками, сводит плечи. Дуглас упрямо отдирает руки от его лица, как будто собирается напоить противной микстурой, а ТиДжей капризничает. Дуглас звонко шлепает его по ладоням, ТиДжей послушно опускает руки, как будто даже вытягивает шею, подставляясь, и получает еще один удар. Дуглас не чувствует, что бьёт, – его переполняет ярость униженного человека, которого против воли сунули в чулан неописуемого страха за чью-то жизнь. Хотя какую, к чертям, чью-то. Дуглас замахивается ещё раз. С нижней губы ТиДжея на рубашку друг за другом летят три красные капли. Нос у него тоже разбит, и Дуглас тянется стереть с верхней губы красные усы. Делается только хуже – истерика ТиДжея нарастает, он ревёт в голос и тяжело, с усилием измученного виной человека, вздрагивает, протягивая к Дугласу руки. Он так ничего и не говорит. Дуглас хватает его за шиворот, тянет на себя, и обнимает. Вжимает кулаки в отощавшую спину несколько секунд, а потом кто-то в его голове горестно и злобно рыкает – он обхватывает ТиДжея ладонями за лицо и принимается остервенело целовать, куда попало. В мокрые, красные веки, в обляпанные кровью щёки, в лоб и в подбородок. ТиДжей крепко держит его обеими руками, и с каждой секундой вжимается в Дугласа всё сильнее. "Не бросай меня. Прости. Прости. Прости. Не бросай. Прости. Пожалуйста, не бросай". Они говорят одновременно, монотонно, смешивая дыхание. Дуглас всё ещё держит ТиДжея за лицо, и замечает в его глазах, наконец, что-то, похожее на умиротворение. Как назвать этот взгляд? Так, может быть, смотрят на тех, кто вытащил тебя из проруби зимой? Как на спасителя? ТиДжей привстаёт на цыпочки и тянется к губам брата. Они целуются быстро, как под прицелом сотни камер, и не закрывают глаз. Потом Дуглас ведёт ТиДжея в ванную и долго отмывает, наклонив над раковиной. Одной рукой он держит его за загривок, второй неумелыми движениями стирает кровь с лица. ТиДжей разгибается и смотрит на брата в зеркало. "Пошли спать", – говорит ТиДжей. Дуглас укладывается к нему спиной. Приподнимает в ожидании локоть. Крепко берёт брата за руку и проваливается в сон. ТиДжей ещё долго лежит и дышит Дугласу в шею. Тихонько касается губами коротких волос. Наконец, засыпает тоже.