Come to grief

Джехван каждый вечер зовёт его в клуб. Нет, не зовёт. Просто одним взмахом руки показывает, что им пора. Его не волнует, хочет ли этого Воншик. Не волнует, были ли у него какие-то планы. Вообще-то, у Воншика их никогда и нет. Джехван уже давно забил все его вечера собой. Точнее, дешёвой выпивкой в баре очередного захудалого клуба, где «их точно никто не узнает», и сигаретным дымом, которым Воншик усиленно давит в себе все лишние мысли. Не вмешиваться. Не ревновать. Джехван — не его собственность. А жаль. Старший дрыгается на танцполе под странную, режущую уши музыку. Это даже какофонией назвать сложно. А может быть, Воншику просто осточертело видеть, как Джехван без всякого стеснения обтирается о других людей и позволяет потным подозрительным мужикам лапать его. Один даже осмеливается стянуть с него футболку, на что Джехван совершенно по-блядски хихикает, и Воншик просит налить ему ещё текилы. Вот и новая цель. Или лучше сказать «клиент»? Когда именно Джехван начал вести такой образ жизни, Воншик не помнит. Да и это уже не важно. Все, что у него есть сейчас, — это несколько минут, чтобы побыть с Джехваном, пока они идут до очередного клуба, и ещё столько же, пока они возвращаются в общежитие. Когда-то они разговаривали, а потом прекратилось даже это. Джехвану просто нужен был тот, кто будет доводить его, пьяного и оттраханного, домой. А Воншик не мог и до сих пор не может оставить его одного. Парень, вертящийся рядом с Джехваном, грубо разворачивает его к себе и впивается в пухлые губы бесчувственным и даже каким-то мерзким поцелуем, но Джехвану, кажется, это очень нравится, потому что он моментально отвечает, и Воншик видит, даже с такого расстояния, как этот тип проталкивает язык в чужой горячий рот. Он не видит лица, но ему кажется, будто где-то этого парня он уже видел. Воншику стоит отвернуться всего на несколько минут, и Джехван испаряется, словно на танцполе его никогда и не было. Много ума не надо, чтобы догадаться, куда он пропал, ибо языкастого тоже нигде не видно. И тогда Воншик оплачивает счёт в баре и выходит покурить. - Воншик, забери меня, — слышится из динамиков заплаканный и дрожащий голос Джехвана. — Забери меня, пожалуйста. Воншик поспешно тушит сигарету, выкидывает её в урну и заходит обратно в клуб, дабы найти старшего. Он торопится, потому что боится за него. Внутри жарко и пахнет человеческим потом. Воншик толкает людей на танцполе в попытке пробраться к туалету, где почти наверняка находится Джехван. Какой-то парень хватает его за плечо, в попытке остановить и дать в морду за наглость, но младший ловко уворачивается из его хватки и наконец оказывается рядом с дверью. В туалете тоже воняет. Под стать всему клубу здесь тоже забыли, что такое гигиенические нормы, и Воншика тошнит от одной мысли, что Джехван мог кому-то тут отсосать или, ещё хуже, подставить свою задницу. Его тошнит от понимания, что тот, кого он любит — самая настоящая шлюха. Даже не дешёвая. Бесплатная. Джехван валяется на полу в одной из кабинок. Губа разбита, на лбу и виске запеклась кровь, на левой скуле уже проступил синяк. Он без футболки, а до конца натянуты только трусы. На груди засосы. На шее засосы. На животе что-то белое. Воншик не хочет знать, что это. - Не смотри, — просит Джехван и отворачивается, пытаясь взмокшей чёлкой закрыть изувеченное лицо. Воншик чуть ли не до крови кусает нижнюю губу, сжимая кулаки от гнева. Ему хочется найти ублюдка, который сделал это, и убить его. Он протягивает руку Джехвану, но тот даже толком сжать её не может, поэтому Воншик находит туалетную бумагу в соседней кабинке, и протягивает её старшему, а сам отводит взгляд, чтобы не видеть, как Джехван стирает с себя сперму. Всхлип, а потом из его рук медленно забирают почти закончившийся рулон. Потом ещё один всхлип, и Воншик перестаёт думать, что ему показалось. - Спасибо, — шепчет Джехван еле слышно, особенно из-за доносящейся музыки. — Насколько же я тебе противен сейчас? Прости, я знаю, что ты не хочешь быть здесь. Джехван снова всхлипывает, но уже намного громче. Его подбородок слегка подрагивает от накатывающих рыданий. По щекам льются солёные слезы, и старший тихо шипит, когда они попадают на совсем свежие раны. Воншик не знает, что сказать, и просто смотрит на то, как тот плачет. Он хочет утешить, прижать к себе и наконец признаться. Попросить не спать больше ни с кем, не ходить по клубам, принять его чувства, но молчит. Воншик смотрит на слезы Джехвана. Он никогда не плачет. Тогда почему делает это сейчас? Воншику больно, но ведь Джехван сам виноват. - Хён... Просто пойдём домой, — наконец говорит Воншик. Джехван молча кивает, шмыгая носом. Беззащитный, избитый и заплаканный он всё-таки быстро стирает с себя белесые, уже засохшие капли, выбрасывает салфетку в унитаз и с помощью Воншика встаёт, попутно натягивая джинсы обратно. Тот накидывает на него свою куртку и на несколько секунд осторожно прижимает к себе, потому что от каждого движения Джехван тихо скулит и вздрагивает. Джехван утыкается лбом ему в плечо, тоже ненадолго, и что-то шепчет, слабо дёргая его за футболку. Воншик не слышит, но знает, что тот говорит. Просто знает. И готов помочь. - Все хорошо, хён. Просто пойдём домой, — снова повторяет он и выводит Джехвана из туалета, из клуба, из этого прогнившего здания. И как он надеется, подальше от подобного образа жизни. Они идут через едва освещённый парк обратно в общежитие. Джехвана трясёт от холода, и он тесно жмётся к Воншику в попытке согреться, но младший и сам уже больше по температуре напоминает стоящие рядом столбы, чем живого человека. Но потом Джехван тихо хихикает, не так, как всем своим «клиентам», а мило и совсем как раньше, когда Воншик только начинал влюбляться, и говорит, что помнит, как они познакомились и что это был лучший день в его жизни. И может это неправильно, но Воншик чувствует себя счастливым.