В голове и в груди

— Их ведь нет больше? — спрашивает Доктор, и его указательный палец направлен в лоб Мисси. — Скажи, их больше нет? После всего, что случилось с Галлифреем… После того, как ты вернулась… Они должны были исчезнуть. Мисси сардонически улыбается. — Это не значит, что я до конца жизни буду приседать перед тобой в реверансах. Как всегда, Мисси игнорирует простые слова вроде «да» и «нет» — они для неё слишком скучны; но Доктору, похоже, всё ясно. — Значит, их больше нет? Мисси пожимает плечами — её жест вновь не похож ни на согласие, ни на отрицание. Есть вопросы, ответы на которые она не хочет разглашать Доктору. Есть вопросы, ответы на которые ему опасно знать. Есть те, на которые она сама не знает ответа. Есть те, на которые явного ответа попросту не существует. И этот вопрос относится ко всем категориям одновременно. — Как это понимать? — Доктор даже не пытается изобразить безразличие. Они давно не изображают безразличие друг перед другом. Этот этап пройден и остался далеко позади. — Скажи мне, они исчезли или нет? Удивительно, как настойчиво Доктор пытается добиться правды. Наверное, это стремление зародилось в нём с тех самых пор, когда давным-давно Мастер умирал у него на руках и за минуту до предсмертного вдоха спрашивал о том, перестанут ли биться барабаны у него в голове. Четыре удара одновременно в висках, затылке и лбу, одновременно везде; удары, толкающиеся изнутри, но никогда не прорывавшиеся наружу, слышимые только одному, несуществующие для остальных. Сердцебиение Повелителей Времени, заложенное самим Рассилоном. То, что свело Мастера с ума и то, что Доктор надеялся излечить. Доктор прожил тысячу с лишним лет, но так и не утратил свою очаровательную наивность. — Смотря с какой стороны посмотреть, — говорит Мисси, и туманность её фразы заставляет Доктора хмурится, как будто он сам никогда раньше не прибегал к подобным уловкам. Всем порой не нравится своё отражение, а Доктор просто ненавидит глядеться в зеркало, особенно такое кривое. Мисси не может упрекнуть его за это. — Вернее… смотря, где именно прислушиваться, — добавляет она. Её новая ремарка не вносит ни капли ясности — как она и рассчитывала. Раздражённый Доктор несколько раз сжимает и разжимает кулаки. Мисси смотри на его пальцы, покрытые сетью морщин, на его смешную причёску и на его очередное лицо — лицо старого человека. Доктор никогда не узнает, что каждую свою регенерацию Мастер подстраивал под его облик; и когда Доктор выглядел молодо, Мастер стремился следом; когда Доктор выпускал на волю свой истинный возраст, Мастер старательно вмешивался в собственную регенерацию, чтобы соответствовать, а сейчас… сейчас даже… да, Доктор наверняка удивился последнему нововведению Мастера-Мисси. Всё во имя консерваторских традиций. Но дело даже не в этом. Просто… Доктор делает шаг вперёд, как будто и правда собирается прислушаться, и Мисси приходится отступить, потому что в этот раз Доктор и правда может почувствовать. Он так никогда и услышал барабаны Мастера и больше не получит шанса услышать, потому что они и впрямь исчезли. Доктор победил, если это можно было назвать сражением. Он исцелил своего старого врага и старейшего друга; он не смог сделать этого намеренно, но сумел совершенно случайно — такое часто случается с Доктором. Доктор заставил барабаны в голове Мастера затихнуть. Вся соль в том, что этого совершенно недостаточно. Потому что бесчисленные годы прежде у Мастера, а сейчас у Мисси внутри стучат ещё одни барабаны, её собственные, точь-в-точь похожие на послание Рассилона. Они отбивают тот же самый ритм и всегда ускоряются при виде Доктора, при его приближении, при одном воспоминании о нём. Барабаны, которые продолжают сводить Мисси с ума; они гораздо более реальны, чем странный шум в ушах, и спрятаны не в голове, но в груди. Они взрываются лихорадочным стуком, который Доктор уже не сможет уничтожить, потому что является его причиной. Доктор не должен узнать о том, как колотятся у Мисси сердца каждый раз, когда она встречает его на своём пути.