С миром

Хан’Геррель навещал мемориал чаще, чем сам готов был признать. У него вошло в привычку приходить туда ранним утром, когда вокруг еще не было никого, кроме гетов, — всего лишь короткая прогулка, чтобы размять свои больные ноги, пока не начался жаркий день. Он по-прежнему хромал, хотя раны, полученные в битве со Жнецами, уже почти зажили. Мемориальный обелиск — серебристая конструкция, чьи плавные линии напоминали о заботливо сохраненной древней архитектуре Ранноха — был расположен рядом с тем местом, где рухнул «Квиб-Квиб»; ужасно близко к тому месту, где погиб Заал’Корис. Его имя выделялось среди прочих на обелиске, выгравированное полностью почти на самом верху: «адмирал Заал’Корис вас Квиб-Квиб». Хан помимо воли скривил губы в усмешке. Многие из жертв войны посмертно получили имя «вас Раннох» в знак уважения, но Заал не хотел бы подобного. Поговаривали даже о том, чтобы назвать одно из поселений в честь его корабля. Сколько раз Хан подшучивал над Корисом насчет этого названия? А теперь оно перейдет к следующему поколению невезучих квариан — и гетов, вероятно, тоже. Заал бы это несомненно оценил. Заал’Корис раздражал Хана, точно заноза, много лет, но когда его не стало... чего-то не хватало теперь. И эту пустоту никак не удавалось заполнить. Конечно, его место в Коллегии Адмиралов не осталось пустым — замену нашли, как только квариане немного опомнились после войны, — но женщине, принявшей командование над гражданским флотом, недостает его искры. В эти дни все стали такими отвратительно вежливыми и корректными; не с кем устроить хороший спор, сцепиться как следует, как это умел Заал. Или, возможно, дело в нем самом, — подумалось Хану, — может, это он стареет. Может быть, ему стоит вскоре уйти в отставку, поселиться на Раннохе, попробовать помириться с Тали и Шалой — в конце концов, из всех, кто у него остался, их одних он мог бы назвать «семьей». — Тали’Зора простила тебя без труда, ведь так? — задумчиво пробормотал Хан. — Хотя, надо думать, ты-то не пытался ее убить. Он горько усмехнулся. Скольким он готов был пожертвовать тогда, чтобы уничтожить гетов... И где они оказались теперь. Живут на Раннохе, восстанавливают цивилизацию, мирно сосуществуют с гетами. Он по-прежнему вздрагивал, заметив какую-нибудь их платформу, шагающую на улице — и знал, что он такой не один. Многие кварианские солдаты вскидывали оружие при виде синтетиков чисто рефлекторно. Им везло, что геты не поддавались спонтанным реакциям так же легко. Хан всё еще не мог поверить, что договор и вправду действует, что прошло уже больше года с последнего кровопролития. Нелегко привыкнуть к миру после трех сотен лет войны. — Ты, бош’тет, — пробормотал он. — Это же то самое, чего ты хотел, ты это понимаешь? А тебя нет здесь, даже чтобы позлорадствовать, и мне приходится разбираться с этим бардаком самому. Тот еще бардак, это точно. Хан отвел взгляд от обелиска — за ним открывался захватывающий вид. Небо всё еще переливалось отблесками рассвета, и длинные густые тени лежали на горах и ущельях Ранноха. В этой стороне пока еще не было ни одного поселения, но вдалеке виднелись очертания каких-то древних строений, а на берегу отдаленной реки что-то двигалось — геты занимались своими делами. Позади, в городе, кварианские поселенцы еще спали: целые семьи в безопасности под крышами своих домов, построенных собственными руками. Легкое дыхание детей в новых чистых комнатах — и дети эти становятся всё сильнее с каждым днем благодаря технологиям гетов. — А ты говорил, что Раннох потерян навсегда, — сказал Хан. Хотя бы в этом он переспорил Заала, несмотря на остальные свои поражения. — Посмотри на него теперь. Посмотри, что мы сделали здесь, — он запнулся и поднял глаза к небу. — Кила, надеюсь, ты это видишь. Голос дрогнул, и Хан, нахмурившись, отвернулся. В любом случае, было уже поздно. Пора проверять утренние доклады, отвечать на сообщения, координировать передвижения кораблей и патрулей в Вуали Персея. Он предпочел не замечать ком в горле, так же, как всегда предпочитал не замечать влагу в глазах. Что-то в этом свежем утреннем ветре всегда вызывало у него аллергию. Хан коротко кивнул на прощание, как делал всегда — как будто Заал стоял здесь во плоти, а не кусок металла, напоминающий о его отсутствии. Затем адмирал развернулся и захромал обратно, к дому.