Изгои

Они были изгоями, и любой встречный мог оказаться именно тем, кто мечтает предать их правосудию. Они были изгоями, и жизнь давно перестала казаться им полем, чётко поделённым на чёрные и белые клетки. Они были изгоями, и слишком легко далось им умение шутить об этом. Они были изгоями, и мир принадлежал им. Он перенёс их на какой-то уступ, в конце которого скрывался отвесный спуск, а вокруг, куда ни посмотри, тянулись холмы: высокие и низкие, заросшие и не очень; а ближе к горизонту они переходили в равнину, и уже там на фоне ночного неба виднелся силуэт города. А здесь, в том месте, где они оказались, над их головами было только звёздное небо и шёпот тысячелетий. Казалось, стоит протянуть руку — и коснёшься самого Времени. Мэг поёжилась, но вовсе не от холода. Она не любила открытые пространства. На них она сразу чувствовала себя беззащитной жертвой, что ей здорово не нравилось. Демонша любила быть хозяйкой положения. — Посмотри вокруг. Разве не прекрасно? — Бальтазар полной грудью втянул в себя свежий ночной воздух и прикрыл глаза, наслаждаясь ощущениями. — Нет, не прекрасно. Я не понимаю, что ты в этом нашёл, — раздражённо отозвалась она. — Ты так привыкла прятаться в городе. Наверное, стоит тебе закрыть глаза, и перед мысленным взором проходит бесконечная вереница небоскрёбов и заброшенных домов-уродов. Чем лоно дикой, необузданной природы хуже? Почему ты так любишь человеческие муравейники? Мэг открыла было рот, чтобы разразиться непечатной бранью в адрес ангела, но вовремя прикусила язык. Нет, она не очень-то ему доверяла, но за всё время их общения успела усвоить: всё, что попадает к Бальтазару, у него и остаётся. Он — единственный, кому она может высказаться. Единственный за все эти чёртовы десятки (а, может, и сотни) лет — она уже не помнила, сколько тянется её существование. — Я… боюсь, — тихо говорит она, и ей приходится подойти ближе, чтобы быть услышанной. — Всегда боюсь, что сделаю неверный шаг, промахнусь и попаду в чью-нибудь ловушку. Я боюсь демонов, боюсь ангелов, и в крупных городах мне удаётся хоть как-то затеряться в толпе. А ты вывел нас на всеобщее обозрение и словно кричишь, что мы безоружны и готовы сдаться первому же расторопному идиоту! — Милая, — рассмеялся Бальтазар, — меня поражает то, как ты смотришь лишь на те вещи, которые тебе угодны. — Что ты имеешь в виду? Он взял её за руку. — Видишь? — Свободной рукой он показал на небо. — Там — ангелы, от которых ушёл я. Там, — он указал на землю, — демоны, которых бросила ты. А здесь, — и он обвёл рукой вокруг себя, — целый мир, который эти две своры бесталанных глупцов никак не могут поделить. Они глупы, — величественно и сурово продолжил он, и в глазах его зажёгся недобрый огонёк, — потому что так и не смогли сообразить, что его не надо делить. Им надо восторгаться. Люди — жалкая пародия на два безумных воинства. Нет, не спорю, они придумали отличные вещи — секс, вино, азартные игры — но они слепы. Мне порой становится душно среди них. И ты, радость моя, пытаешься стать такой же. Пока ты видишь себя жертвой, ты такой и будешь. Мишень из себя делаешь только ты сама. Подумай, почему у меня на хвосте не сидит парочка горячо любящих братьев? Мэг промолчала. — Я не строю из себя несчастного гонимого. Я поднял голову и твёрдо сказал, что буду делать лишь то, что хочу. Тебя может смутить, что и я прячусь. Я делаю это для того, чтобы избегать лишних проблем. Но я не боюсь, вот в чём разница между нами. Мэг стояла на краю обрыва, обдуваемая всеми ветрами и думала, что, наверно, впервые за всю историю случилось так, что ангел и демон отреклись от своих кланов и обрели друг друга в этом безумном мире, в самой круговерти войны между адом и раем. Словно в ответ на её мысли, Бальтазар тепло улыбнулся. — Они слепы, Мэг, и этому противостоянию не видать конца, пока они не прозреют. А мы умеем видеть. Мы с тобой настолько подлые и мерзкие дезертиры, что умеем выбирать из жизни все соки и получать удовольствие. Ну не удивительно ли, что два изгоя, которые должны страдать вдали от себе подобных, занимаются тем, что развлекаются по полной, наплевав на политику? О да, они были изгоями, и их не заботило это. Они были изгоями, и именно это сделало их неуязвимыми. Они были изгоями, и настало время, когда они уже не могли обходиться друг без друга. Они были изгоями, и мир радостно принимал их в свои объятия. Они были изгоями, и мир принадлежал им.