***
То был сырой промозглый день сентября. Я проснулся до рассвета. Наша квартира была полностью пустой. Засыпая вчера после нестерпимо тяжелого рабочего дня, последняя мысль, которую я запомнил, блуждающей по задворками сознания, шептала: «Виталик сегодня будет ночевать дома. Он придет, только позже». И тем не менее. Ревность? Нет, я давно не ревновал. Я беспокоился. Очень беспокоился. Душу гложила сумасшедшая смесь из почти отеческой заботы и боли влюбленного человека, наблюдающего за саморазрушением самого дорогого существа во вселенной на все миры и времена. Алкоголь, бесконечные запои, срывы интервью и выступлений. Сколько раз он попадал в больницу после очередного своего басового подвига? Я сбился со счета. Виталик упорно и методично разрушал себя. За последние два года он трижды падал с мотоцикла, чем доводил меня едва ли не инфаркта, он десятки раз не ночевал дома, прогуливал репетиции, вынуждая искать его по барам и притонам среди таких же забытых вселенной алкашей. Я так устал. Клянусь богами, не будь мы вместе, я бы давно наплевал на его талант (который был уже почти благополучно загублен) музыканта и композитора и погнал из группы ремнем от страта. Но... Нет! Я не мог! Виталик! Он такой мой, такой родной. Он творит глупости, заставляет меня нервничать, выводит из себя. А потом достаточно одного взгляда нежных карих глаз и тихого голоса, чтобы я все прощал. Я похудел за это время, я разбивался в пыль, вытягивая его. А верил, что все может стать лучше. Ведь не всегда так было. Не всегда. Было время, когда мы горели идеями, планами, мы работали день и ночь и он был моей единственной поддержкой и опорой в безумном мире перестройки. Я прошелся по пустой комнате, размял затекшие мышцы. За окном едва намечался рассвет, на часы мне совсем не хотелось смотреть. Выйдя в коридор, я снял трубку, набрал номер нашей репетиционной базы. На первом этаже круглые сутки сидит старый дежурный, он же сторож, он де завхоз, он же просто дядя Петя. Гудок, еще гудок... ждать пришлось долго. - Доброе утро, Сергеевич! Это Володя Холстинин я... - И какого лешего рогатого тебе не спится в рань такую, едрить тебя через козла? - Да работаем, Сергеевич. Работаем, музыка сама себя не напишет. Вон всю ночь просидел над партиями... - От меня то тебе, что нужно? Горе вы мое? И зачем я вообще сюда пошел? Можно ж было на склад сторожем пойти, так думал тут спокойнее будет. - Ты там басиста моего Дубинина не видел? Ну, знаешь его такой ... - Кто ж твоего дятла то не знает? С ним каждая собака в округе знакомы, он с ними как раз в ровень чаще всего ходит. Алкаш он твой, а не басист. - Так был или нет он? Может заночевал? А то тоже последнее время работы много, времени мало. - Ты кому врешь, Володя? Мне или себе? Какие дела у твоего Виталика? Никаких у него дел и забот, кроме как днища бутылок считать. Не было его. Не приходил, не приползал, не приносили. Гнал бы ты его, Володя - Ну тут уж я как-то сам разберусь. Спасибо. Резко положил трубку. Мне было не впервой оправдывать друга перед людьми. Искать ему отмазки, объяснять причины такого поведения и всячески скрывать его раздолбайство. Виталик только посмеивался с этого и отвечал "Да говори им как есть, не парься". Но я не мог. Я знал какой человек рядом. Он вовсе не такой - не алкаш и не гуляка, я искренне люблю этот ходячий комок проблем и знаю, что в глубине души Дубинин не такой, просто слишком легко поддается слабостям и искушениям. Звонить Бесу было слишком рано, он либо еще не в состоянии адекватно отвечать, либо уже не в состоянии. От других музыкантов перспективы добиться информации о Виталике и его месте пребывания были тоже сомнительными. Я бесцельно пошатался по квартире, заставил себя выпить безвкусную кружку кофе. Есть не хотелось, на базу идти было тошно, а желание продолжать бороться за будущее Виталика, казалось, окончательно отбила усталость и глубокая обида. Эта обида источила мою душу, как армия хорошо обученных гусениц, она проделала сотни, даже тысячи тончайших отверстий-ходов, по которым так и иссякала моя сила. Эта любовь и забота меня убивает. Дьявол меня побери! Я швырнул кружку в стену, усеяв мелкими осколками старый линолеум кухни и оставив на розовом кафеле трещину и подтеки. Ненавижу! Я себя ненавижу за слабость и мягкотелость! Его давно пора грубо поставить на место или прогнать ко всем демонам преисподней. Я так увлекся Виталей, что уже забыл, что главным моим детищем, тем единственным, что заставляло кровь течь по жилам, было творчество. Вот, что стоит всех пережитых тягот, а не мои, так называемые, чувства. День не сулил ничего хорошего, едва выйдя из подъезда я был нагло обрызган, проезжающей мимо, машиной. Быстрым шагом я дошел до метро и именно в тот момент начал лепить отвратительный дождь, ботинки и так уже набрали влаги, а куртка угрожала, что может промокнуть, если я немедленно не спрячусь. Но нет! Я был слишком зол, для того, чтобы спускаться под землю к толпам людей. Я сплюнул, засунул руки поглубже в карманы и зашагал к репбазе пешком. Путь был неблизкий - часа три не меньше, это меня не волновало - пешая хода хоть как-то отвлечет от тяжелых мыслей и такой несвойственной мне злобы. Этот день полностью оправдывал все мои ожидания. Все валилось из рук. Я и так педант по натуре, а сейчас мне казалось, что при любых прикладываемых усилиях, гитара настраивается из рук вон плохо, мне постоянно не нравилось звучание, я то и дело отправлял свой Джексон в стойку и принимался бесцельно расхаживать. До начала намеченной репетиции оставалось еще больше трех часов, а мне уже казалось, что я играю со сплошными раздолбаями, которые только и умеют, что пить, лажать и опаздывать. Мое раздражение росло с каждой минутой. Когда заявился Маня, я уже просто кипел от злости. "Нет. Стой! Вдохни поглубже. Молодец. Теперь выдыхай. Да, да. Ты хочешь все разнести в клочья, в груди давит, руки дрожат, даже сигарета вызывает странный рвотный рефлекс. Все не так, у твоей кожи аллергия на этот зараженный болью воздух. Но ты сильнее, ты сильнее и мудрее обстоятельств. Сорвешься сейчас, к добру это точно не приведет" - Володь! Володя, ты че, стоя уснул? - Манякин прервал мой внутренний диалог. Но это было уже не страшно. Я совладал с собой. И пусть руки еще слегка дрожали, а в груди пульсировал липкий комок, я был спокоен и тверд. Я - это я. - Все хорошо, Саша. Не выспался просто. Позже подтянулся Бес, Валера опоздал, но даже он со своим вечным нытьем и недовольством не мог вынудить меня сорваться. Хватит того, что я дал волю себе утром - побушевал в одиночестве и довольно. Виталика не было. Я позвонил нескольким его знакомым, снова безрезультатно, еще раз в нашу квартиру. Наш телефон молчал. Молчал он с первого, третьего и десятого разов. Да, конечно, басиста в запое и рота ВДВешников не факт, что разбудит. Но Виталик всегда каким-то образом чувствовал, что это именно я и в любом состоянии подходил. Его нет, его все еще где-то носят черти, чтоб они уже его побрали в конце концов! Сколько у нас уже было разговоров. Я объяснял, убеждал, помогал ему справиться с трудностями. Я сидел рядом с ним после похмелья, отравления или простуды и выхаживал. А на утро продолжал попытки достучаться до разума. До ясного, когда-то, разума. Я находил такие пути развития для нас и нашего ремесла, озвучивал такие идеи, что сам диву давался, как во мне одновременно формировалось столько разнообразных лесенок восхождения. Я находил столько слов и доводов для него, что в пору писать уже свою книгу. Иногда мне казалось, что Дубинин слышит меня, понимает и даже старается следовать словам. Порой его хватало на несколько дней, иногда на несколько недель или месяц. Я начинал верить, что вот оно! Все наконец наладилось! Но нет... каждый раз все заканчивалось тем, что он скатывался обратно. Все заканчивалось только словами извинения, объяснениями, что он не знает, что с ним, запутался, что у него нет сил разбираться в себе и во всех проблемах и проще плыть по течению. И никогда я не мог добиться почему он не желает принять мою руку помощи, чтобы вернуться к нормальной жизни, а лишь приползает, чтобы перезагрузиться и пожаловаться на то, как устал. Как таковой репетиции не получилось. Мы разобрали с Бесом несколько песен, прошлись по соунду и некоторым ритмам с Саней. Ребята разошлись. Я еще раз позвонил к нам домой, вновь послушал одни гудки. Я уже собирался уходить, когда в дверях появился Виталик. Он был трезв, но крайне осунувшийся. Лицо бледное, небритый, одежда помятая. - Привет, Володя. Я просто посмотрел на него уставшим взглядом. Он сделал шаг вперед и присел на корточки перед диваном где я сидел. - Солнышко мое, Володька! Я... Я так люблю тебя. Но я запутался. Запутался и устал. Я так устал, что места для понимания моих чувств поти не осталось. - От чего ты устал? От рассматривания жидкостей в стаканах? От лежания на диване, от жалоб на свою жизнь? От игнора собственных мозгов? От чего бля, Виталик ты устать мог? - Устал Володя. Я даже слова подобрать не могу. Я совершаю ошибки, творю глупости, я ищу пути их решения и своего роста. А их нет - Я тебе сотни раз... - Я знаю, Володя, знаю. Но бля... Я должен сам разобраться. Обязан. Повисла тишина. Я рвал и метал в глубине души. Каждая клеточка моего тела кричала в припадке боли и истерики, но внешне я был абсолютно спокоен. - Солнышко мое. Прости. Я творю хуйню. Я вынуждаю тебя страдать, травлю тебе душу и ломаю тебе жизнь. Я творю хуйню и запутался. Не стоит тебе больше тянуть меня и пытаться помочь. У меня это пройдет, но я не знаю когда. Позже. Если ты мне тогда дашь шанс... если жизнь позволит, я буду рядом. Я взорвался. Я просто вскипел. Резко встав, я оттолкнул Виталика, схватил куртку и выбежал стукнув дверью. Я взбежал из цокольного этажа на первый, пролетел через проходную и выскочил на улицу. Мыслей не было, но было ожидание, что сейчас он как всегда меня догонит и начнет оправдываться. Сто шагов, двести, десять минут пути, полчаса. Мной трусило, но я понял, что никто догонять меня не будет. Куртку я так и забыл надеть, вечерняя прохлада пробралась даже до костного мозга. Меня колотило, но холод я не чувствовал. Боль раскаленной лавой залила все тело. Заглянув в магазин у дома, я купил бутылку и поднялся на 8 этаж в квартиру. Хотелось напиться. Я включил телевизор, чтобы на фоне, что-то бормотало, открыл бутылку и начал неспешно, словно сладкий сидр, потягивая мерзкую белую жидкость. Я даже не заметил, как наступила стадия опьянения. Мне снился сон. Виталик вернулся, мы долго разговаривали, я кричал и матерился, как позволял себе только с ним. Я спокойно и методично все втолковывал, объяснял, доказывал, что в совместном разрешении проблем нет ничего постыдного. И... произошло чудо, мы помирились. Карие глаза смотрели на меня нежным взглядом, его мозолистая рука крепко сжала мою, я чувствовал, что на этот раз это облегчение не на пару недель, а навсегда. Разбудили меня яркие лучил. Первым, что я услышал было бормотание диктора в утренних новостях, телевизор я так и не выключил. Для меня это была уже вторая ночь подряд, проведенная на диване. Все тело и особенно спина жестоко ныли, я потянулся, суставы захрустели. Вот и все. Столько трудов и усилий и так в один миг все закончено. Что теперь будет с группой? А, что будет со мной? Я разбит. Неблагодарностью и тем как было отметено все, чем я так старался помочь. Дальше все дни слились для меня в единую серую полосу. С Виталиком мы больше не виделись и не говорили. Группа продолжала работать, я продолжал работать. Никому я не объяснял ничего. Дубинин не ходил на репетиции, я не знаю, связывался ли он с кем-то из ребят, я ни у кого не спрашивал о нем. Я запутался в днях недели и даже не заметил, как наступил октябрь. Работа и музыка меня спасали от разочарования и полного забытья, они толкали меня вперед. Изо дня в день, словно мантру я повторял: "Музыка, творчество - вот то единственное, что заслуживает жертв и имеет смысл". Я сосредоточился на альбоме писал и переписывал музыку искал новый соунд, работал с поэтами. Что делал Виталик я не знал, дома он больше не появлялся. Я хотел верить, что он может измениться и все еще можно наладить. Хотел, но больше не мог. Каждое утро начиналось с вопроса "Почему?" и "Что теперь будет?". Но внешне я был тем же безукоризненно стойким и спокойным Холстининым, милым и учтивым. Чуть позже я получил еще один удар по почкам от Дубинина. - Слушай, а ты не против совсем? - голос Валеры оторвал меня от гитары - Не против чего? - Ну как же? Виталика и так месяцами не видно ... - Это не твое дело, Валера! - Грубо оборвал я. - Да я не о том. Просто мало того, что его почти не бывает, Маврин собрался в Германию - Я в курсе дела, что в моей группе творится! - Тоесть ты знаешь, что Виталик едет с ним и при этом так спокоен? Валера, что-то продолжал говорить. Я не слышал. Виталик уезжает. Может это и есть тот путь? Тот самый путь, который он так искал? Он просто бросает меня и группу. Бросает НАС! Серега говорил, что это не более чем на год. Но Серега поступил по-человечески, поговорил со мной, объяснил, предупредил. А Дубинин... Кретин! Ублюдок! Подлец! Гнида басовая! Я надорвал себе все мышцы и затравил всю душу, а ты так сваливаешь. По-воровски, бесчестно. Этот поступок свел на нет мои последние надежды снова начать ему доверять. Пути назад нет, а куда идти вперед я не знаю. Время шло. К концу осени Виталик с Мавриным уехали. Виталик не попрощался со мной. Я продолжал носиться со своей болью как с еще одним органом. Изувеченным, травмированным органом, зараженным язвами и гангренами. Я не мог и не хотел ни с кем делиться своими переживаниями, я все держав в себе и вскоре из человека превратился в свинцовую клетку, заключавшую в себе ядовитых гарпий обиды и страданий. Силы было брать неоткуда. Моя энергия иссякала, а я высыхал. Даже музыка не сильно поддерживала меня, я работал только потому, что так надо было. И все мои желания сводились лишь к тому, чтобы забыть, стереть из памяти все свои чувства, которые испытывал. Я повторял это желание часто, произносил, жаждал, просил, требовал и умолял. А потом, в один солнечный день марта, вместе с яркими лучами весеннего солнца ко мне начало приходить облегчение, а однажды... однажды просто накрыло забытье. Я стал спокоен и беспечен. Тревоги и воспоминания прекратили мучить меня та почти физическая боль благополучно дошла до предела и отмерла. Воспоминания меня больше не тревожили, они собрали свои объемные пожитки и куда-то свалили из моей головы, оставив огромное пустое пространство с едва уловимыми признаками их прибывания. Я начал планировать развитие группы без Виталика, не из-за обиды, просто потому, что группа должна функционировать. Я снова работал и делал свою работу хорошо.***
Вот так все и было. А сейчас я лежу на красном клетчатом пледе и вспоминаю. Я спокоен и радостен. Правда... я не могу до конца сказать, рад ли этому. Я как идеальная машина для металла - всегда бодрый и счастливый, полон идей, кайфую на концертах. Да, это так. Но конвейером я никогда не хотел быть. С Виталиком всегда, во все, даже самые мрачные времена во мне ярким пламенем горела сила и надежда. Я был уверен, что горы могу свернуть, если понадобится. А сейчас... сейчас этого всего нет. Зато есть легкость и простота. Были моменты, когда я даже хотел вернуть чувства. Черт с ним. Я пострадаю, а когда это безответственное создание вернется, просто загружу его работой по самый яйца. Он не загубит дело всей своей жизни из-за собственной безответственности. Я так думал. Просто думал, но не хотел и не чувствовал. Я знал, что Виталик звонил Кипелову и звонил не раз. Странно, но это не вызвало во мне не обиды, не даже ревности. Мне было все-равно. Когда-то, теплым уютным вечером, когда мы еще думали, что впереди долгое сотрудничество, любовь и счастливая жизнь, мы с Виталиком пришли к выводу, что безразличие - худшее, что может случиться с отношениями. Ну вот. А мне было все-равно. Все чаще я думал, что работал куда интереснее и делал то самое НЕВОЗМОЖНОЕ, только, когда мною двигала любовь. А сейчас, я хоть и хорош, силен и здоров, я даже поправился и больше не испытываю боль ни физическую, ни моральную. Все так. Но я пуст. Я стал куда сильнее походить на обычных людей, чем раньше.***
Весна. Это был последний вечер апреля. Я был всем доволен. Я хорошо отыграл сегодня, сделал все, что планировал и вот сейчас просто сидел на балконе, потягивая пивко. Солнце ползло к горизонту, окрашивая маленький дворик в фиолетовые тона. Все спокойно и умиротворенно, как и я сам. Я не испытывал вину, что вычеркнул из своей жизни чувства к Дубинину и НАС. Но тревога, что это все не правильно, не нормально и не естественно не покидала меня. Не знаю с чем сравнить. Это как желание прекратить в мире войны, или эпидемии - ты просто порой вспоминаешь, что это не правильно. Но ни возможности, ни сил исправить это нет. Да и философские такие мысли приходят лишь от случая к случаю. А так ты живешь, играешь, ешь, пьешь и даже не вспоминаешь об этих проблемах. Но стоит вспомнить и возникает неприятное ощущение, колкая боль и жалость. Я часто думал, а что было бы, вернись Дубинин и попроси прощения? Не знаю. Я бы, наверное просто стоял, не в силах сделать хоть какой-то выбор. Нарочно мучить и заставлять страдать его я не хочу. Но больше в нем не нуждаюсь. Я знаю. Да, именно знаю, а не помню, что любил его, но я не знаю куда ушла эта любовь, теперь даже не уверен была ли. - Виталя, Виталя... Что ж ты наделал? Что ты сделал со мной? До чего довел? - едва слышно прошептал я в никуда. На перила балкона сел огромный ворон. Он посмотрел на меня мудрым взглядом блестящих черных глаз. - Тебе то чего? Ворон не ответил, а лишь отвернул голову. Перья птицы переливались, крепкие темно-серые лапы с мощными когтями топтались и оставляли отметены на деревянных перилах. Мне всегда нравились вороны. Но этот вызывал определенную тревогу. Я снова вспомнил Дубинина. В этот момент, впервые за последнее время ко мне пришла тоска. Нет, не по нему. По тому времени, когда мы были вместе. Это была неприятная, но легкая тоска. Так скучают за старым домом и детской площадкой - ты знаешь, что не вернешься туда, остались лишь воспоминания о тех временах, когда тебе там было хорошо. Тоска была неприятной. Я вдруг понял, что обратно нет пути и решение это принял я сам. Да, мой басист вел себя как кретин, изматывая и доводя меня. Но точку поставил все таки я. Точку не для мира, точку для себя. Именно я принял решение больше не чувствовать. Осознание высыпалось на меня как песок из самосвала. Ворон поерзал, развернул ко мне голову, заглянул в саму душу и улетел каркнув на прощанье. Засыпая, я не мог избавиться от образа ворона. Его взгляд все еще буравил мою душу, хотя где сейчас птица физически я не имел представления. Я уснул. Я был в лесу, древние деревья с узловатыми стволами плотно сплелись кронами, превратив их в подобие сводчатого потолка храма, где-ни-где мерцали звезды, создавая особую мистическую атмосферу. Впереди меня ожидала круглая поляна с высоким костром посредине, ветви деревьев создали над ним идеально круглое отверстие, в которое заглядывала полная луна. Я осознавал, что это мне снится, но тем не менее, я четко понимал, что это одна из наиболее реальных вещей, которые я когда либо видел или переживал в своей жизни. У костра сидел мужчина с длинными светлыми волосами и такой же бородой. В темноте ночи пряди мерцали и переливались. Он неспешно ворошил камни вокруг костра и, казалось, вовсе не обращал на меня внимание. Я подошел ближе и присел на соседнее полено. То ли это была игра пламени и звезд, то ли моя фантазия, но глаза моего собеседника ярко блестели желтым цитриновым светом, буд-то два драгоценных камня под яркими лучами. Из леса слышались звуки, это была очень приятная смесь из тихого пения ночных птиц, треска сверчков и едва слышных переливов какого-то струнного инструмента. - Кто ты? - Решился я нарушить тишину. Это было сложно. Сложно заговорить. Сон, фантазии, полет мысли и столь реальные мои переживания, все сплелось в крепкий узел, который я не решался распутывать. Я буду чувствовать то, что чувствую и делать то, что вижу, к черту копания в себе. - А ты не догадываешься? - Я? Ну почти. И все же твое имя мне хотелось бы услышать. - Вы называете меня Беленус или Бел. Некоторые называют и вовсе иначе Аполлоном или Мапоносом. Честно говоря, в какой-то момент я устал наблюдать за тем кем или чем считают меня люди. Я просто тут. Тебе этого мало. Мы замолчали. Я не знал, что говорить. Я чувствовал, что эта ночь необыкновенно важна. Это тот самый перекресток, после которого ТОЧНО нет пути назад. Но, что именно говорить или делать я, к своему стыду, не знал. - Все желания людей имеют смысл. Все желания рано или поздно, так или иначе сбываются. Повторяя одно и то же с искренним желанием долгое время, глупо надеяться, что никто не услышит и не попытается помочь. Вот только помощью ли это будет? Вы же никогда не задумываетесь о том, что понесут за собой ваши желания. Я понимал о чем он говорит. Я понимал, что с моим забвением все не так просто. Значит я не разлюбил... любовь жива и все еще где-то во мне, просто я... я не помню. - Обычно мы просто исполняем ваши желания и позволяем жить дальше как получается. Кто-то становится счастливым, кого-то встречают боги потустороннего мира. Но с тобой все иначе. Вы двое - нечто особой. Вы двое - на самом деле - одно. Вы разные, но отражения друг друга. Ваш союз еще в безвременье был записан в книге судьбы и любовь ваша по истине нечто большее. Ком подкатил к горлу. Захотелось бежать, не разбирая дороги. Бежать и бежать, царапая кожу и разрывая одежду об сучья, сбивая в кровь босые ноги. Главное подальше отсюда. Мои силы и самообладание померкли перед необходимостью вновь принимать решение, а забытье вдруг показалось абсолютно комфортным и уютным. - Сегодня особая ночь, знаешь ли. Бельтейн, ночь на первое мая, - Продолжил мой собеседник, - Для меня это та самая ночь, когда я сам обретаю плоть и говорю с людьми. Если хочешь знать, у меня есть и более интересные дела, чем вмешательство в жизнь смертных и попытки помочь распутать нити их судеб. - Ты о том, что я пожелал забыть о... о нем? - Наконец я решился нарушить свое гробовое молчание - Назови имя. Так нельзя. Хочешь о ком-то сказать, произнеси его имя. - Бог скрестил руки на груди и вызывающе посмотрел мне в глаза. - Ви... Вит... Виталий. Виталик. - Молодец. Теперь полностью. - Ты о том, что я пожелал забыть о Виталике? О наших чувствах и отношениях? Беленус заулыбался довольной улыбкой. Его потешала моя слабость, моя беспомощность перед моими желаниями и чувствами. Я тут не великий Холстинин сильный и уверенный, добрый демон с прорезающими глазами. Тут я человек, раздавленный грузом собственных страхов, нужд и боли, я тут введенный в заблуждение собственными сомнениями и желаниями. - Именно. И это едва ли не первый случай за века, когда я даю человеку возможность изменить желание. Изменить желание? Тут и сейчас отказаться от покоя? Просто так? Чтобы вновь страдать и вместо работы бороться за жизнь чужого человека? Нет! Вовсе не чужого. Родного. Да! Того самого единственного, но так сильно измотавшего меня. Выбор логичен. Вся моя жизнь это музыка, творчество, группа. Тут нет места глупому басисту, который никак не может взять себя в руки и определиться в жизни. И тут в пламени костра я увидел его лицо. Самое родное лицо. Мягкие кудряшки, сияющие карие глаза, добродушная улыбка над квадратной челюстью. Я не помню любви к нему, из памяти почти стерлась наша первая встреча, первый поцелуй. Хотя, я до сих пор помню вкус последнего. Мы сидели в моей Бэхе и его губы, дрожа, нашли мои. Меня затянули воспоминания. Странное чувство - воспоминания о любви без любви. Но... не испытывая и грамма нежных чувств, я остро осознавал, что он мой родной, моя часть, через поры тел друг к другу тянуться невидимые нити, которые не в силах разорвать границы, обиды, расстояния и злость. Если я и могу с кем-то изменить мир - это с ним. Не знаю как. Не знаю, чем именно он так важен и нужен, но это именно ОН! - Ну, так что? Я могу вернуть тебя в твою съемную квартиру на станции ВДНХ в Москве. Утром ты проснешься и даже не вспомнишь о сне, обо мне и даже о своих сомнениях на счет реальности твоего забытья. Ты просто продолжишь жить как жил. Не скажу какой будет твоя судьба. Я сам толком этого не знаю. Но она будет точно без Виталия. Дважды в жизни так не влюбляются, а свой первый раз ты уже забыл. Меня захлестнула паника. Он вновь сломается, соврет мне, воспользуется моей добротой. Нет! Я больше не хочу. Все демоны с ним! Пусть я буду простым человеком, но больше не буду страдать. Я встал и медленно направился в гущу леса. Я точно знал, что когда отойду достаточно далеко от поляны, я проснусь. Как только я прекращу видеть свет луны, я проснусь. Шаги были легкие и уверенные, тоска гложила меня, но желание просто жить было сильнее. Я оказался почти в самой чаще, серебристые лучи едва достигали меня, чтобы отбрасывать хилую тень. Шаг, может два и я проснусь. И тут я сорвался. Внутри все закипело и взорвалось. Нет, не любовь и не преданность. Сама моя суть взбунтовалась, развернула меня на 180 градусов, и я побежал обратно к костру. - Хочу! Я хочу все вспомнить! Он мне нужен! Я не знаю зачем, но знаю, что нужен! Яркий луч оторвался от луны, соединился с пламенем костра, превратившись в вихрь искр и живого огня. Вихрь переливался всеми оттенками красного и оранжевого. Он пьяно кочнулся в воздухе и ударил мне в грудь.***
Я пришел на репбазу раньше всех. Был жаркий майский день, я почти сварился в метро. Как только дверь за мной закрылась, я снял мокрую футболку и швырнул ее в кресло. И только тогда понял, что, что-то не так. Я тут не один. В дальнем углу, сгорбившись, стоял и курил в приоткрытое высокое окошко Дубинин. Он посмотрел на меня, дрожащими руками забычковал сигарету о стену и пошел ко мне. Рука Виталика обвила меня за плечи, губы притянулись к моим и сомкнулись в поцелуе. Черт возьми! Как же было приятно! Мое забытье давно прошло. Я вновь скучал и боролся со жгучим желанием позвонить. Сейчас я едва совладал с собой, чтобы не завалить этого бессовестного кретина на диван без всяких разговоров. Но я совладал с собой. Я напряг спину и высвободился из объятий Дубинина. - Виталик, ты? Как ты здесь? Проклятье! Бля! Виталик! За год мы почти не виделись, все в разрухе. Я злился, скучал, ненавидел и любил тебя! А ты так просто приходишь и целуешь меня? Мы не вчера расстались, Виталик! Дубинин глубоко вздохнул, подошел к двери и закрыл ее на ключ. - Я никогда! НИКОГДА такого не делал и не сумею повторить. Виталик опустился на колени. Этот жест вечно веселого, такого пафосного и самоуверенного басиста, попросту выбил меня из колеи. Никогда я не ожидал подобного. Мое сердце дрогнуло, замерло и забилось в сотню раз быстрее. - Прости меня Володя. Да, я набедокурил. Я натворил столько хуйни, что сам себя не могу простить. Я засранец, я козел и подлец. Я люблю тебя всем сердцем - ты тот единственный, с кем я могу построить нормальную жизнь. Все, что я понял за этот год, я не могу без тебя Володя. Дай мне шанс. Я клянусь, доверие вернется! Только дай шанс! Все знаки, что мне нужны, моя любовь к тебе. Я подошел, голодными руками сжал его плечи, поднял и притянул к себе.