Ожоги

Красные пятна. Горячо. Ожоги на коже. Немного выдуманные, немного приукрашенные. Немного не существующие. Чужие касания. Чужие пальцы по ощущениям — обжигают, на деле — едва касаются. На теле остается целое ничего. По ощущениям — пятна от ожогов. Кончиками пальцев выводить вселенную, карту из ожогов, неровных линий — названия королевств и новых вселенных. Выводить собственное имя на костях и венах. Это называется романтикой в их понимании. Мирон судорожно выдыхает расплавленный воздух и дёргает плечами — позвонки на худой спине становятся виднее в разы. Так легче оставлять на каждом из них ожог. — Я пытаюсь работать, — на выдохе, судорожным шепотом говорит Окси и прикрывает глаза. Пытается работать голым после секса. Голым в постели. С ноутбуком на коленях и засосами на плечах. Порчи тоже пытается работать. С блокнотом, шариковой ручкой и касаясь кончиками пальцев чужих позвонков. Мирон вздрагивает от каждого касания совсем как мальчишка. Каждый раз, как в первый раз. Знакомо? Мирону, например, лучше всякого. — Я тоже, — на английском отвечает Дарио и тушит сигарету. Раскалённый воздух плавит лёгкие, мысли и ожоги. Чужие теплые пальцы обводят каждый позвонок. Каждую линию, впадину, вселенную. Окси закрывает глаза окончательно и расслабляет плечи, выпрямляясь. Чужое тепло проникает в кожу, под неё, к венозной крови, потом куда-то в сердце. Или около того. В наличии сердца, в понятии чего-то духовного, Мирон не уверен. Порчи тоже. Им всё равно. Мужчина ставит ноутбук на тумбу и совершенно без боя сдаётся, падая на горячие простыни. Порчи двадцать шесть, но он сдержаннее Мирона. Порчи что-то пишет в блокноте и касается кончиками пальцев чужих ключиц, шеи. Окси выдыхает и, открыв глаза, смотрит на Дарио. Это романтика в общем понимании. На самом деле будь его касания — огнём, Окси давно бы стоило сгореть. Это было бы слишком скучно. По ощущениям это куда лучше. На его теле целая карта какой-нибудь вселенной. С каждой звездой, с каждой планетой, с каждым спутником. Тысячу ожогов, сотни огненных линий, десятки сожженных костей и мыслей. Простыни пахнут миндалем, шоколадом и чем-то горьким. Пахнет ими. Это лучше всяких афродозиаков на самом-то деле. Поэтому «я работаю» — здесь не прокатит. Они это оба, кстати, знают. Но всегда стоит попытаться. Что бы они не делали в этой постели, как бы сильно не извращались, в каких бы позах не пробовали, Мирон ещё не нашёл ничего более интимного, чем касания, которые рисуют на коже ожогами. Ничего интимнее, красивее и лучше не было между ними, чем кончики пальцев на коже. Ни слова, ни взгляды, ни секс. К а с а н и я. Порчи выдыхает, свободной рукой откладывает блокнот и проводит пальцами по выступающим ключицам. Дарио целует резко, Мирон отвечает так же — кусает чужие губы, сжимает пальцами его плечи и тянет на себя. Теплая кожа трётся об его собственную и Окси теряет на пару секунд голову, когда проводит пальцами по затылку младшего, чувствую его едва заметную, мелкую дрожь. Губам впору припухнуть от долгих поцелуев, а коже реально сгореть от жара, который ни на долю не становится меньше — лишь издевательски растет и расплавляет остатки воздуха в лёгких, из-за чего задыхаться — нормально. Порчи утыкается губами в чужую кожу, судорожно выдыхает, едва не оставляя от жара реальные ожоги и почти отчаянно целует, оставляя красные следы, что действительно похожи на следы от огня. Окси судорожно выдыхает, прикрывает глаза и невольно кусает за плечо, сжав руками талию, прижав к себе теснее. Мирону сейчас впору размышлять о сумасшествии — иначе происходящее не назовешь. И каждый раз. Каждыйкаждыйкаждый раз это накатывает сильнее, глубже и острее. Губы у Порчи горячие, мягкие, но, всё же, мужские — тонкие, едва обветренные. И сейчас, спускаясь головой вниз, он вытворяет этими губами нечто: целует, касается, аккуратно проводит — Дарио любит аккуратность, иначе и быть не может — Англия, все дела. Порчи в буквальном смысле творит волшебство, когда доходит до члена и обхватывает его губами. Мирон зажмурился, закусил губу и, едва вздрогнув, поддался бёдрами вверх, проталкивая твёрдый член глубже. Порчи обхватывает одной рукой основание, сжимая, а другой рукой проводит кончиками пальцев по тазовой кости, очерчивая, заставив Окси вновь выдохнуть. Порчи брал глубоко, ритмично двигая головой, вылизывая и сося член. Отстранялся, обводил языком каждую набухшую венку, издевательски касался кончиком языка уздечки, едва поглаживая, и снова брал в рот. Обхватывал губами головку, вылизывая, проводя по ней губами, а после, когда мужчина вновь двигал бёдрами и нажимал ладонью на затылок, насаживался глубже. Было жарко. Невероятно жарко. Воздух — языки огня, расплавленный метал, раскалённый асфальт, но только не воздух, нет. Простынь горячая от жара их тел, рот и губы Порчи горячие из-за… чёрт знает, из-за чего, воздух раскалился из-за их жара. Вся комната — вакуум жара. И это совершенно не мешает. Это возбуждает, это круто, это превосходно. В такой же степени хорошо, как и хорош Порчи — как же с этим Мирон согласен. Дарио отстраняется и смотрит в глаза. Мирон тяжело выдыхает, ощущая, как громко бьётся сердце из-за возбуждения. И всё то, что происходит потом — смесь возбуждения, безумия и желания. Мирон опрокидывает его на спину, целует, куда попадётся и касается. Касается, касается, касается. Многомногомного раз касается — везде. Долго, с желанием, страстью, просьбой. Проводит пальцами по впадинке у ключиц, обводит венку на шее, скользит по плечам, по рукам. Позволяет себе много, когда целует шею и касается кончиками пальцев скул, обводит, касается губ, потом к подбородку — он слышит ритм его сердца. Это как-то сближает, заставляет чувствовать. Потому что он чувствует его сердце, слышит, в каком бешеном ритме оно стучит. Это — непередаваемо, это — сумасшествие. Ему так трудно не податься и удержаться. Порчи даже слов не надо, чтобы понять, насколько сильно возбуждён Мирон — он ощущает это по его касаниям, становившимся более резкими, жадными, чувственными. Понимает по поцелуям — долгим, глубоким. Понимает по сбитому дыханию и дрожи в руках. Это высшая степень наслаждения, понимаете? Ни секс, ни оргазм, ни минет. Дрожь его рук, сбитые поцелуи и дыхание — вот, что превозносит вверх. Это тот самый момент, когда ты можешь заниматься сексом, не занимаясь им в физическом понятии. Это — быстрый стук сердца. Мирон знает весь дальнейший сценарий, Порчи — тоже. И всё происходит в высшем понятии правильности — немая просьба в глазах, закушенная губа и чужие руки на своих плечах. Стоны делают воздух горячее, шумное дыхание и едва слышное рычание заставляют воздух плавиться. Порчи доверчиво откидывает голову назад, открывая шею, ощущая буквально через пару секунд там же его тёплые губы, его горячее дыхание. Ничего более не надо. Только губы, дыхание и ритм сердца. Это интимнее секса в их понимании. Движения Мирона становятся жёстче и Порчи подхватывает его ритм, вцепившись пальцами в худые плечи мужчины, притягивая к себе — к искусанным плечам, к пятнам от ожогов на шее, к возбужденному взгляду. Мирон немного захлебнулся ощущениями, когда Дарио касается губами его шеи и обнимает руками за плечи. Окси опускает голову, утыкаясь носом в мужскую шею и сжимает пальцами подушку. Ощущение его теплоты сносили крышу, было так… хорошо. Возбуждение словно в вакууме, вместе с ним — наслаждение и страсть. И этот вакуум явно мал для всего того, что выбивает из него мозги и любые мысли, кроме как: «Как же хорошо. Как же блядски хорошо». Порчи целовал шею, обнимал сильнее и проводил пальцами по выступающему позвоночнику. Мирон медленно терял голову. Вот и всё «хорошо» — чужие пальцы и губы. Ничего более. Мирон в этом уверен. Движения — резче и сильнее, стоны, вперемешку с рычанием — чаще и громче. Вот и вся математика. Плюс на плюс даёт плюс. Мирон думает, что они тут оба немного минусы. И это, конечно, тоже хорошо. В итоге же всё равно плюс. Чужое тело схоже с наркотиком — хочется больше и больше. Ещё и ещё. Ещёещёещё. Глубже, сильнее, громче. Они оба могут вытворять с друг другом всякое, лишь бы продлить всё то, что происходит сейчас. Им мало понимания, что они могут всё повторить через минуту, час, месяц или год. Им важно то, что сейчас. Будущее — слишком абстрактное понятие в их понимании. Всё заканчивается землетрясением, цунами, бурей или ураганом. Всё заканчивается взрывом всех вселенных и королевств, и мир теряет свои очертания, как и всё. Им так нравится. Тяжёлое дыхание на ухо, какой-то шёпот и горячий воздух — как это бывает обычно. Через пять минут они снова будут работать. Но теперь точно. Мирон откроет окно, выветривая запах секса, чего-то горького и шоколада, натянет на себя джинсы и наденет наушники. Порчи будет сидеть с невозмутимым лицом, делать наброски песни в блокноте, смотреть в окно и иногда чувствовать на себе взгляд Мирона. И словом не обменяются. Только через часа два, Мирон, конечно же, не выдержав молчания, спросит: — Кофе будешь? Порчи кивнёт. Потому что он немного сдержаннее. Но немного. Его выдержка лопнет через пару минут. И он отложит блокнот, чашку кофе, посмотрит на Мирона и начнет разговор — он всегда начинает разговор первым. Они пару раз улыбнутся, посмеются, назовут друг друга «бро» и их совершенно не волнует, что сейчас четыре часа утра. Это всё правильно в их понимании. И ожоги на шее, и царапины на спине, и мятая простынь, и улыбка в первых лучах рассвета — самое лучшее «правильно» в мире для них.