Звуки тишины и узы Силы

Сегодня ночью звёзды не светят по-особенному, ветер не дует сильнее, а прохлада так же стелется над песком планеты, как и в любую другую ночь. Всё как прежде, как обычно — тускло, уныло. Была бы на то воля Люка, тот бы улетел, убрался подальше, исчез с Татуина и больше никогда не появлялся. Здесь, не так далеко от дома, за фермой, Скайуокер чувствует себя в уютном одиночестве. Хоть этого и достаточно, чтобы возвращаться в одно и то же место раз за разом, но есть ещё одна причина. — Ну, здравствуй, темнота, — произносит Люк, направив взор в небо, — мой старый друг. Ради этих бессмысленных, как казалось, но столь нужных ему разговоров Скайуокер готов сидеть тут часами. Темнота всегда поддержит его, укажет верный путь и успокоит. Та темнота не холодна, не сочится чёрным дёгтем, она всегда сопровождается мягким светом звёзд и окутывает своими нежными руками, дарит то тёплое ощущение любви и нужности, которых у Люка никогда не было. Ему не нужно точно знать, слышит она его или нет, чувства защищённости всегда хватало сполна. Люк не может до конца понять и объяснить: есть что-то ещё. Что-то такое… будто бы присутствие, будто бы чьё-то участие, но всё рассеивается — рядом нет ни единой души. Скайуокер начинает свой рассказ. Тяжёлый день, много работы, ссора с дядей. — Порой мы говорим друг другу ужасные вещи, и вроде бы ничего такого, но потом я вдумываюсь в слова — и становится жутко. Он подмечает, что завтра нужно полить тыквы, когда солнца встанут на сорок градусов друг от друга. Он говорит, что завтра будет ещё больше работы, чем сегодня. Он говорит, как надоел ему песок — частенько приходится выгребать его горстями из ботинок. Он вспоминает, что никогда не чувствовал на коже капли дождя и не видел облаков в небе. — Откуда же я тогда знаю, что такое «дождь»? — спрашивает Скайуокер словно сам себя. Что-то холодное падает на шею, руки и голову, от чего Люк вздрагивает и немного пугается. Он поднимает голову: капли с небес обрушиваются прямо на него, на песок, превращая тот в грязь. Вокруг так светло, ливень начинает идти прямыми полосами. Люк смеётся, вскидывает руки — по ним серебряными струйками стекает вода. Одежда и волосы уже насквозь промокли, а Скайуокер радуется как дитя — это чувство счастья от проливного дождя он испытывает впервые. Он зажмуривается, старается запечатлеть в себе каждое ощущение, резко открывает глаза — и снова тьма татуинской ночи. Всё так же сухо и ясно, словно и не было никакого ливня. — И ведь его и вправду не было, — доходит до Люка, — я уже схожу с ума от скуки. Тогда что же это? Видно, ему в самом деле не здоровится от ежедневной рутины. — Знаешь, темнота, — вдруг говорит Скайуокер, — иногда мне кажется, что у тебя есть лицо. Лицо, сложенное из созвездий и туманностей, в мягких линиях песочных барханов, в кругах на воде из стального бака. Оно порой снится после долгих бесед с темнотой, и Люк не всегда может вынести его из памяти. Сейчас же оно вспоминается особенно чётко, как никогда — Скайуокер вспыхивает смущением и одновременно пытается вцепиться, ухватиться за эти воспоминания, точно это последний глоток воды в огромной татуинской пустыне. — Иногда мне кажется… — … что где-то я тебя видела. У Леи дрожат руки, дрожат её чёрные ресницы. Это определённо то самое. Нет никаких сомнений. То, что связывает её и незнакомого паренька красной нитью через всю галактику. Узы Силы. Лея знает точно, она абсолютно уверилась в этом, особенно когда увидела в ведре с водой его отражение. Она видит золотые пески незнакомой планеты, двойные закаты и пыльный город, в котором негодяев всех мастей не сосчитать. По ночам во полусне Лея иной раз слышит недовольный голос мужчины, которого ни разу не видела. На тренировках она бросает бластер на пол, когда наваждение вновь наплывает на неё ощущением песка в ботинках и сухого бьющего по лицу ветра. Чёрные стены её каюты сегодня столь же черны, как и обычно. Лея садится на такой же чёрный квадратный пуф, откидывает голову, смотря в испещрённый светящимися линиями освещения потолок. Красная нить натягивается так, что звенит от напряжения. Лея вспоминает, как протягивала руки навстречу ливню, как вся насквозь вымокла и смеялась, будто маленькая девчонка. И она знает — через десятки тысяч световых лет он ощущал этот ливень, точно сам тянул к нему ладони. Тишина приветствует душевным и гостеприимным одиночеством, Лея покорно входит в её пространство, смиренно опуская взгляд: даже самым всемогущим и властным не под силу бороться с судьбой. В том, что это её судьба, она убеждена. Настолько, что в любом сне, в самом глубоком забытье и коме, Лея проснётся, обязательно проснётся и бросит тут же все свои грёзы, забудет о всех своих видениях, когда услышит: — Ну, здравствуй, темнота… мой старый друг.