Кружит белая вьюга

*** Дорога озарилась ярким светом, и из-за поворота показался автомобиль. В зловещих лучах фар мелькал заиндевевший асфальт, голые столбы деревьев и придорожных фонарей, уже несколько лет как ничего не освещающих. Блёклая мрачная ночь чернела и клубилась огромным чернильным пятном вокруг двух ярких лучей, пронзающих тьму на бешенной скорости. Единственной преградой несущемуся стальному зверю был воздух. Один поворот сменялся другим, и всё те же осунувшиеся деревья пролетали в жёлтом свете фар. Внезапно, пройдя очередной поворот, машина резко рванулась вправо, на встречную, затормозила — и режущий свист от трения резины об промёрзший асфальт дороги эхом пронёсся по пустой земле в разные стороны, догоняя угасающий ещё где-то вдалеке шум мотора. Но было поздно. В свете фар на дороге лежал человек в чёрной порванной куртке, каком-то старом вязанном свитере, уже пропитанном пятнами крови, и синих джинсах, грязноватых и сильно поношенных, что особенно было заметно по мешкам на коленях и складкам. Парню было лет шестнадцать. Чёрные волосы примерзали к асфальту. Из машины выскочил водитель. Он подбежал поближе, присел на корточки и внимательно посмотрел на сбитого им человека — из побледневших от ужаса губ вышло немного пара. Водитель вздохнул с облегчением. Это был полноватый мужичок средних лет с залысинами на макушке. Он выхватил телефон и набрал номер скорой помощи. Через несколько минут вдалеке уже слышался характерный визг сигнальных огней и рёв старенькой «газели». *** Носилки с грохотом вкатились в коридор реанимации. «Пропустите! Живо!» — кричал массивный короткостриженый доктор, насовывая на лицо водомарелвую повязку. Резкий белый свет ламп в коридоре бил по глазам. Пахло какими-то лекарствами. Озабоченные лица врачей мелькали над головой. Потом всё потемнело. *** На сером пасмурном небе расстилались неповоротливые и неуклюжие белые копны снежных облаков, взявшиеся неведома откуда и неумолимо приближающиеся. Среди грязных борозд замёрзшей земли около оврага, в котором, очевидно, в незапамятные времена текла какая-то захудалая речушка, стоял маленький обветшалый домик. Брёвна, из которых он был построен, перекосились, окна были местами забиты фанерой, а крылечко, некогда расписанное красочными узорами, теперь было сломано — не было ни козырька, ни ступенек, так что проход в дом чрезвычайно затруднялся. Вообще картина была не слишком радостная, как, вероятно, не слишком были веселы и хозяева этого жилища. На табуретке у массивного деревянного стола, сделанного, очевидно, из тех же брёвен, что и вся хижина, восседал невысокий полноватый мужчина лет пятидесяти в шарфе, длинном чёрном сюртуке и узких очках, висящих на носу чисто чтобы подчеркнуть стиль. Напротив него, у окна, стоял темноволосый парнишка и, сгорбившись и нахмурив голубые глаза, взирал куда-то вдаль, пустым взглядом пытаясь разглядеть уходящую от него красоту и жизнь… Продолжая глазеть в окно, парень заговорил: — М-да, погода сегодня не ахти. — Препаршивая погодка! — поддакнул мужик на табуретке хриплым низким голосом. — Видимо, к концу всё идёт. — Не зарекайся, — ответил мужик и откашлялся. — Ну, сам посуди: сейчас снег полетит, а потом и вьюга начнётся, — мальчик показал в окно, — вон, и ветер уже поднимается. — Что же там произошло? — осведомился мужик, расставив ноги пошире и уставившись в пол. — Поди знай. Жизнь-то не вечная. Кто знает, когда закончится? — Не начинай ты опять свою эту унылую демагогию разводить! — А ты у нас, вроде как, оптимист! — Я хотя бы не ною. Помирать, так и ладно! О жизни нельзя сожалеть! — Мне всего-то ничего — шестнадцать лет, а ты мне тут о сожалении чего-то втираешь. — Я тебе о том говорю, что жизнь — это твой путь, а хороших и плохих путей не бывает, потому что за каждым поворотом тебя ждёт только неизвестность… — А если я не хочу никакого пути. Время-то идёт. Я взрослею. И что-то мне от этого не особо радостно. — Что не так? — Да всё не так! Я не готов стать взрослым! Совсем. Я просто бреду по свету, а куда — я не знаю. Знания, опыт и ответственность — вот признаки взрослого человека, а у меня есть только холод, который нечем и некому растопить… — Это твоя жизнь — тебе решать, ведь меня даже не существует — что я могу сделать? А впрочем… пошли! — мужик в очках встал, схватил парня за руку и потащил на улицу. Ветер стонал и выл, как избитая живодёрами кошка в подворотне, которых приходилось этому человеку видеть очень часто; снег летел огромными белыми хлопьями, рассыпаясь у самой земли и уносясь куда-то в сторону, завихряясь и клубясь где-то вдали сумасшедшей канителью. Сурово скрипели, покряхтывая и качаясь, голые бурые деревья, как бы умоляя разъярённую непогоду сжалиться над ними. Внезапно сквозь ревущую пургу парень разглядел несколько тёмных фигур, мерно идущих прямо к дому. Через несколько минут послышались еле слышные звуки: гитарная струна, потом вторая, всколыхнулись едким писком скрипки, где-то сбоку послышалась дробь ударной установки. Вдруг все они разом грянули одну и ту же тяжёлую мелодию. Мужик в очках сидел на пне около дома и, заложив ногу на ногу, оскалил губы. Затем он запел, заглушая шум вьюги… Где-то там, за окном, бродит зима. Сеет снег, белый снег ночью и днём. И меня тишиной сводит с ума; И опять не уснуть в доме пустом… Тихо!.. саваном белым. Вьюга!.. Дом мой укрой! Где-то ты засыпаешь, Где-то, но не со мной… *** Белая палата была озарена желтоватым светом ночника. Одиноко попискивал аппарат жизнеобеспечения. Тихий скупой звук доносился из соседней палаты через вентиляцию — работало радио. Перебинтованный человек лежал на койке. — Что, ни единого родственника? — послышался грубый мужской голос в коридоре. — Совсем никого, — ответил женский менее грубо. — Он детдомовский. Сбежал как раз в тот вечер, чтобы сходить на концерт. — На какой ещё концерт? — Так Григорий Лепс приезжал. Я сама была на концерте. Его и сбили-то недалеко от зала. — И чёрт же его дёрнул… — хмыкнул мужской голос, и послышались шаги. — Что же будем делать, доктор? — спросил женский голос вслед. — Без родственников, может, и нет смысла ничего делать. Парнишка в коме — нужно, чтобы кто-нибудь близкий с ним поговорил. — Надо найти кого-то. — Где? — Я съезжу в детдом. — Воля ваша, — голос сделал ещё пару шагов и остановился. — Сестра! — Да, доктор? — Спасибо вам! *** Парень закинул ещё связку дров в печь. Затем он обречённо осмотрелся и сел на старый диван у стены. Мужик в очках всё так же восседал на табурете. — Последняя связка дров. Замёрзнем, — констатировал мужик. — Ну и пусть. — Слушай, мне-то всё равно — я просто развеюсь, а вот ты реально помрёшь, точно хочешь этого? — Зачем мне жить? — Дурацкий вопрос! Раз ты родился — значит так должно было случиться, значит кто-то на тебя поставил, а если ты саморучно покинешь игральную доску, то тебя там где-то по головке точно не погладят. — Какие-то свидетели Иеговы. Мне-то что? Если бы они хотели, чтобы я жил, дали бы мне возможности хоть какие-нибудь, а так пусть сами расхлёбывают! — Как бы расхлёбывать тебе не пришлось! — Ой, всё! Надоело с тобой спорить. Надо пойти ещё дров поискать. Сколько смогу, столько и протяну ещё, всё равно дров на всю зиму не наберёшься — она ведь, поди, бесконечная… Парень направился к двери, мужик слетел с табурета и кинулся его остановить, а в этот момент раздался стук. Очень настойчивый, но всё же слабый и какой-то лёгкий. — Это ещё кто? — спросил мужик в очках, отряхнув сюртук. — Если б знать. Открыв дверь, парень обнаружил на пороге худенькую зябко нахохлившуюся девушку, испугано заглядывающую в дом через порог. Губы у неё дрожали и совсем посинели от холода, зубы стучали, а глаза, казалось, вот-вот потухнут. — Заходи скорее! — окликнул её парень и поманил рукой. Огонь плясал в печи оранжеватыми языками, бросая тени на стены и мебель. В кресле около самого огня сидела девушка, обмотанная всеми найденными одеялами. Она опасливо поглядывала на щетинистого мужика в очках и с прямолинейным лицом, восседающего там же на табурете. — Вот, выпей, — парень подал ей кружку чая. — Спасибо, — уже немного отогревшись, ответила девушка. — Как ты оказалась в такую пургу в лесу одна? — Я не знаю. Я ничего не знаю, — зеленоватые глаза девушки бегали — она пыталась что-то вспомнить. — Ничего страшного. Мы все здесь взаперти. Дрова уже на исходе, и мы рискуем просто замёрзнуть. — Этого нельзя допустить. Ты представляешь, как это мучительно — замерзать заживо? — Не думал об этом, впрочем, замерзать мне приходилось… *** Холод пронзал тело, как шипы кактуса. В подворотне завывал ветер. Он эхом отдавался от обшарпанных стен. Паутина, трещины, мусор — всё это было припорошено снегом. Возле мусорного бака в самом углу сидела маленькая скрюченная фигурка, вжавшаяся в стену, как будто бы от неё шло какое-то тепло. Оборванная одежда лохмотьями болталась на ветру. Коричневое, всё в пятнах и дырах, старое одеяло едва ли хоть немного помогало. Испуганный мальчик прислушивался к каждому шороху. Он думал лишь об одном: как бы пережить эту ночь… Вдруг в переулке послышался голос — кто-то разговаривал по мобильному. Голос был напряжённым и одновременно весёлым. — Спасибо, друг, ума не приложу, что бы я делал без тебя, — в подворотню зашёл небрежно одетый мужчина с короткострижеными волосами. Он убрал мобильный в карман. Парень закашлялся, чем и привлёк внимание высокого незнакомца. Тот подошёл к нему, присел на корточки, и, внимательно всмотревшись, улыбнулся, и сказал уже не так напряжённо: — Привет. У тебя нет дома, верно? — Да, — сипловатым голоском ответил мальчик. — Беда… Пойдём ко мне — отогреем тебя. *** Мальчик поёжился, вспомнив тот холодный вечер, когда он продрог настолько, что вот-вот бы уже околел. Он с надеждой взглянул на пляшущие в печи языки пламени и вздохнул. — Почему ты здесь? Почему не остался с тем мужчиной? — спросила недавно замерзавшая девушка. — Он сам был беден и не женат, поэтому ему не разрешили оставить меня у себя. Органам опеки было важно, чтобы я был обеспечен, как будто в детском доме мне стало лучше жить… К тому же у того доброго человека уже был один ребёнок. Девочка. На тебя, кстати, похожа… *** Мужчина постучал в дверь. Это была старая деревянная дверь, вскрытая краской несколько раз, судя по обколотому пятну, на котором были видны старые слои. Дверь открылась. На пороге стояла очень красивая девочка с золотыми волосами. Она приветливо поздоровалась с отцом, тем самым мужчиной, что подобрал озябшего мальчонку. Затем она приветливо помахала мальчику. — Знакомься, Ксюша, у нас новый постоялец. — Да уж вижу, — девочка улыбалась. — Ну что, проходи. Как тебя зовут, кстати? — Дима, — сипло ответил мальчик и кашлянул. — Он совсем замёрз — надо дать ему чаю и еды. — Сейчас, — девочка исчезла в проходе на кухню. — Заходи, — мужчина подтолкнул мальчика в квартиру. ***  — Моя первая любовь, между прочем, — гордо и вместе с тем иронично произнёс парень. — Видимо, ты её больше не видел. — Да. Меня отвезли в детдом, и на этом всё закончилось… — Ребят, это жутко романтично, но давайте-ка мы перекусим — мой живот уже просто томится от такой наглой несправедливости, — вставил мужик в очках. *** — Доктор, я привела девушку, — гордо заявила медсестра. — Эм… Я рад за вас — я-то тут причём? — Она знает нашего беспризорника. — Его весь приют знает. Мне нужен человек, который ему дорог, который смог бы пробудить в нём желание выжить. — У меня может получиться, — возразила девушка мягким тихим голосом. — Идите. Попытка, как говорится, не пытка, — доктор махнул рукой. Сестра завела девушку в палату и прикрыла дверь. Доктор подошёл к ней и шёпотом спросил: — Где вы её откопали? — В детдоме мне показали его рисунки: на них была изображена девочка со светлыми волосами. Дети склонны точно передавать детали, так что портрет был очень подробный, настолько, что не оставалось сомнений — это реальный человек. Я поискала знакомства мальчика до детдома и нашла её — под портрет подходит идеально. Не думаю, что он бы рисовал её, если бы она ничего не значила. — Вам бы детективом работать, а не в больнице, — доктор похлопал сестру по плечу. — Вы сегодня сделали больше, чем могли — спасибо… ***  — Где она?! — кричал парень. — Кто? — сонно спросил мужик, протирая очки на лавке. — Девушка! Её нет! — Ушла, стало быть. — Ты слишком спокоен. Она же замёрзнет! Не выживет! Я за ней. — Ты сдурел? Нам нельзя отсюда уходить! — Да? Откуда «отсюда»? Ты знаешь своё имя?! — мужик потупил взгляд. — Вот и я не знаю. В общем так, я не дам ей умереть. — Вот оно что. А совсем недавно ты собирался тихонько поджидать, пока последний уголёк в печке потухнет. — Всё меняется. Тем более моя жизнь по-прежнему ничего не стоит, а вот её… Ты найди дрова, а я побегу за ней. — Куда ты побежишь? — Не знаю, просто побегу. — Идиот. — Нет, здесь другое… — парень накинул куртку и выскочил во дверь. — Ну и где мне по-твоему искать эти чёртовы дрова?! — крикнул ему в след мужик в очках, оставшись стоять посреди комнаты. Вьюга металась по полю взад и вперёд. Ветер норовил сбить с ног. Затёртая курточка продувалась насквозь. Он бежал вперед, не видя дороги. Бежал и бежал. Вдруг он внезапно для себя заметил, что пурга кончилась. Белые дюны сугробов, надутых ветром, стояли холмами вокруг. Серое небо хмуро смотрело ему вслед. «Где же ты?» — думал парень, переходя очередной сугроб. Вдруг он увидел впереди какой-то свет. Он исходил из-за горизонта. Парень ускорил бег, но он подбегал всё ближе, а серое небо продолжало выглядывать из-за горизонта. Через некоторое время он вышел на край скалы, отвесной стеной спускавшейся вниз. Долины не было видно — она вся была затянута густым белым туманом, лениво клубящимся под самыми его ногами. — Не нашёл… Чёрт! — его голос эхом отдался от скал. Парень ожесточённо топнул ногой, и в тот же миг скала под ним начала трескаться. От испуга парень хотел дёрнуться в сторону, но не успел — глыба под ним откололась, и он полетел вниз. Падая, он увидел, что под туманом нет снега. Зелёные леса, разделённые рекой, покрывали равнину, а вдалеке стоял маленький уютный домик… ***  — Так, отойдите! — слышался через мглу голос доктора. — Зрачки реагируют. Дыхание ровное… — С ним всё будет хорошо? — послышался тихий женский голос. — Теперь да. Спасибо, что помогли. Он жив — и это здорово, — доктор вышел из палаты. Она присела на краю кровати и внимательно посмотрела на него. Мгла уже рассеивалась, и он мог чётко разглядеть её лицо. Такое любимое и грустное. — Привет… Ксения… — еле-еле выговорил парень. — Привет. Ты почему себя не бережёшь? Ты ведь папе обещал. — Я много чего обещал. Держать обещания — это теперь роскошь, — он кашлянул. — Дима, пожалуйста, будь осторожнее. Дался же тебе этот концерт! — Какой? Какой концерт? — Ты что, ничего не помнишь? — Не знаю. Я помню только, как решил уйти из детдома подальше. — Все решили, что ты сбежал, чтобы на концерт попасть. Город-то маленький — не часто такие артисты приезжают. — А кто приезжал? — Григорий Лепс — я тоже там побывала, — Ксения усмехнулась. — Мужчина в очках… — протянул Дима еле слышно. — Да, я помню, он пел. Что-то про вьюгу… — Ладно, выздоравливай. Я завтра ещё раз зайду. — Останься, пожалуйста. — Не могу — меня Игорь ждёт. — Игорь? — голос Димы звучал слабо и казалось, что ему тяжело произносить каждую букву. — Это мой бойфренд. Ему надо ехать на работу, так что долго ждать он не может. Всё. Я побежала. До завтра. — До завтра, — Дима отвернул голову к стене и остался лежать, вперив уставшие глаза в белую стену. На мгновение ему показалось, что там летают снежинки — он засыпал. *** На следующее утро медсестра сделала Диме несколько уколов и ему разрешили выйти погулять в прибольничный парк. Вместо его старых вещей сестра дала ему новые джинсы и голубую пайту своего сына, который учился в другом городе в университете и был, по её словам, очень похож на Диму. В парке пахло свежестью, несмотря на позднюю осень. Пальто главврача было Диме явно великовато, особенно в поясе. Он сел на лавочку и посмотрел на серое пасмурное небо. Он уже отчётливо помнил аварию, скорую, концерт, но этой песни на концерте не было — где же он мог её слышать?..  — Привет, Дим, — Ксюша села рядом и отдала ему пакет с фруктами и какими-то коробочками. — Привет. — Ну как ты? — Почти хорошо. — Вот и здорово. Я приеду ещё. Вот, держи телефон новый — мой номер там есть. — Спасибо. — Ты, если что понадобится, позвони мне, хорошо? Мы с Игорем приедем и поможем. Ты после детского дома куда думаешь пойти? — Я так далеко не загадываю. Я, это, позвоню, если что. Спасибо, что навестила. Пойду я, а то холодно тут. — Ладно, давай, удачи тебе, — Ксюша встала и лёгкой походкой, почти вприпрыжку побежала к серой «мазде», припаркованной около главного входа. Посидев ещё пару минут, Дима встал и пошёл в больницу. Вдруг его кто-то дёрнул за пальто. Дима обернулся. Перед ним стояла маленькая девочка лет шести с двумя чудными белыми хвостиками на голове, заплетёнными красными резинками. Она улыбалась и махала ему рукой. — Привет, — улыбнулся в ответ Дима. — Здравствуйте, — весёлым тонким голоском ответила девочка. — Тебе что-то нужно? — спросил Дима. Девочка жадно покосилась на пакет, из которого выглядывали оранжевые бока апельсинов. — Держи, — Дима раскрыл пакет и дал девочке самый большой апельсин. — Спасибо, — ответила девочка и улыбнулась ещё шире. — Ладно, пойду я, — вздохнул Дима. — Ты грустный, — констатировала девочка. — Так и есть. — Но у тебя же есть апельсины… Как можно грустить, если у тебя есть апельсины? — Действительно, — Дима горько усмехнулся. — Тебя как зовут хоть? — Настя. — А меня Дима. Скажи, Настенька, ты никогда не грустишь? — Не-а, — девочка покачала головой. — Здорово. Слушай, — Дима осмотрелся, — а где твоя мама? — А она здесь работает, — Настя указала на больницу. — Тогда пойдём, а то потеряешься ещё. — А ты дашь мне ещё один апельсин? — Ты сперва этот съешь, — улыбнулся Дима. Взяв Настю за руку, Дима отправился в больницу, где возле входа его уже ждала медсестра. Настя побежала быстрее и повисла на её шее. Потом она показала апельсин и указала на Диму. Медсестра засмеялась. Небо над городом прояснилось, и, казалось, вот-вот начнётся весна, хотя ещё пару часов назад был глубокий и мрачный конец ноября. *** Прошло уже много лет, и среди высоких тополей парковой аллеи встретились и расстались многие люди. Сменились зимы и вёсны, но неизменной осталась тайна. Тайна маленького уютного домика в мглистых равнинах, испещрённых реками и пронизанных солнечным светом. Где-то там остался невысокий мужик в очках, отправившийся собирать дрова, которые теперь остались нетронутыми в чулане; где-то там осталась золотоволосая девушка, ушедшая в неизвестность и окутавшая себя седой подлой вьюгой, неумолимо разрушающей этот и так маленький и очень хрупкий мир… *** Где-то там, в тишине, ходит зима: Сеет снег, белый снег, ночью и днём; И меня тишиной сводит с ума, И опять не уснуть в доме пустом… Тихо саваном белым, Вьюга, дом мой укрой. Где-то ты засыпаешь, Где-то, но не со мной! Где-то там, за окном, ходит февраль, И ему, как и мне, сон не найти! Где-то там, вдалеке, никогда ты не поймёшь; Где-то там, не со мной, так и не узнаешь ты… Кружит белая вьюга, Тихо ходит зима. Слышишь, как замерзаю Снова я без тебя?!