Имеющий уши да услышит

Закат прожигает в мертвенном сером горизонте дыру, скоро оттуда вновь посыплется пепел, ночи напролет припорашивающий голые ветви деревьев и унылую проклятую землю. Откуда, скажите на милость, в Чистилище закат? Ведь он возможен, только если есть солнце, но светил здесь никогда не было. Это место было создано для того, чтобы быть скрытым от любого света и от Его взгляда. Но смена дня и ночи здесь все-таки происходит, и вечером горизонт темнеет, густеет и наконец окрашивается в яростно-красный. И даже это зловещее сияние Дину милее вечной серой мглы – краски умирают, касаясь божьего паноптикума. Ночью всегда приходят страхи, ни святой, ни грешник, ни храбрейший из воинов не избавлены от них. По ночам на Дина не нападают, именно за это он ненавидит сгущающуюся тьму со множеством горящих глаз в ней. Когда ты занят битвой, нет никаких мыслей, кроме тех, что диктует инстинкт, случись же сражению закончиться, и ты возвращаешься к человеческой сущности. Тогда и накатывает ужас: вспоминаются все убитые, приходят непрошеные мысли, настигает понимание, что теперь от этого никогда не уйти, это уже здесь и с тобой, навсегда, до конца твоей жалкой жизни. - Кас, если ты слышишь… - начинает Дин и тут же замолкает. Как это глупо, он не слышит, конечно же, он не слышит, ведь разве не явился бы он сей же миг, если хотя бы одно слово просочилось сквозь эту вековую мглу? Может, Дин неправильно молится, может, есть какие-то слова, как при заклинании вызова, как же там было: - In nomine sancte et individue trinitatis envoco… - начинает Дин снова и снова осекается, дальше он не помнит, он всегда был чертовски плох в латыни. - Да черт бы тебя побрал, Кас, - ругается Винчестер, и пара светящихся глаз за соседними кустами, кажется, подмигивает. - Я… молюсь тебе, Кастиэль, и если ты слышишь меня, приди. Понял, придурок пернатый? Потому что если ты не придешь, я приду к тебе сам и надеру задницу. Какого хрена… Кас, ну какого же хрена, - Дин вслушивается в темноту, но там лишь обычные звуки, только невнятные шорохи самых мерзких тварей, ошибок Создателя, только какие-то далекие стоны, не Каса, нет, не его. Голос ангела Винчестер узнал бы из миллиона. - Помнишь, как мы вместе вломили Захарии? Мы еще утрем нос им всем, клянусь, только держись, мать твою, не смей сдаваться. Мы выберемся, дружище, и отправимся к девочкам и коктейлям поправлять здоровье. Я научу тебя фирменным штучкам, цыпочки гроздьями будут вешаться. Вот и пепел. Крупные тяжелые хлопья пепла валят с неба, укрывая землю грязно-серым ковром. Плечи Винчестера становятся похожими на погоны. Генерал грязных земель, воин праха, вот кто он в этом проклятом месте. И никаким ангелам не услышать его отчаянный зов, никто не придет на его крики, никто не внемлет его мольбам. - Кас… - Винчестер закрывает глаза, он понимает, он понимает слишком много, чтобы продолжать, и все-таки каждую ночь шепчет и шепчет какие-то слова, уже даже не надеясь, что они могут быть услышаны, шепчет просто потому, что иначе невозможно. Вера в то, что Кас жив, – единственное, что держит его «на плаву». Если отнять еще и это, плот уйдет под воду. Ангелы живы людской верой, люди же в самые мрачные моменты живы верой в ангелов, таков уклад этого мира. Это закон. «Кас, - продолжает Дин про себя, - мне страшно». Он не смог бы сказать это вслух, тем более ему, Кастиэлю, но в этом и заключена правда. Дину Винчестеру, непревзойденному охотнику и тому еще жеребцу, никогда еще не было так страшно. Когда двери ада закрылись за его спиной, он знал, что сделал это для того, чтобы Сэмми был в порядке. И он был. Теперь же все иначе, и шансы на то, что что-то изменится, тают с каждым днем. Дин молится вечерами и иногда по утрам, ночью он ведет разговоры только мысленно, потому что во тьме неверны все ориентиры, не стоит доверять ночным разговорам, ведь взойдет солнце и обнажит каждый уродливый шрам, и он заболит сильнее прежнего. Это лишь иллюзия, что под покровом темноты безопасно открывать тайны, и Винчестер никогда не забывает об этом. Тьма ничего не скрывает. Это закон. «Пожалуйста, выживи», - о, если бы Дин знал, как мучают Кастиэля по ночам эти его мысли. «Кас, только не ты, ладно? Ты нужен мне, я… Кас…» До самого утра, каждый божий день, - ведь даже если бог оставил это место, дни здесь все равно идут те же самые, божие, ибо других нет в этой человекоцентричной вселенной – Дин Винчестер зовет заблудшего ангела Кастиэля, его упорству можно позавидовать. И каждый такой же божий день начинается для Кастиэля одинаково: он отнимает руки от лица и еле слышно вздыхает. Нет на свете способа, который заставил бы ангелов не слышать человеческие молитвы, и голос Дина – единственное, что заставляет Кастиэля каждое утро подниматься и выстаивать. Он не может ни умереть, ни сдаться, пока того просит Дин Винчестер, глупый упрямый человек. Те же самые серые хлопья, падающие со свинцовых небес на плечи Кастиэля, делают его ангелом пустоты и пепла, воином господним, несущим печаль и уныние. И все же ночи напролет он шепчет в ответ Дину Винчестеру – своему "камню преткновения", который Кас никогда не будет в силах сдвинуть: «Я слышу тебя, Дин. Пожалуйста, хватит». Он даже не может понять, почему хочет, чтобы это прекратилось, но и ему тоже невыносимо страшно. Потому что, удивительно, ничто на земле, небесах и в этом трижды проклятом месте не пугает его больше, чем любовь. Такова уж ее сущность – оставаться сильнейшей, и это еще один закон мироустройства. Самый верный. - Кас, если ты меня слышишь, не смей показываться мне на глаза, я убью тебя, будь ты хоть сотню раз ангелом! - Я слышу тебя, Дин. - Кас, если ты меня слышишь, будь молодцом, я уже близко, мы им зададим. - Я слышу тебя, Дин. - Кас, если ты слышишь меня, дай хоть какой-нибудь знак, пожалуйста, Кас, хоть крикни, не знаю… - Я… Очередное утро медленно вползает в Чистилище, освещая синяки под глазами Дина и свежий кровоподтек на щеке. Кастиэль открывает глаза и вдруг думает, что трусость – худший грех. Он зачем-то прислоняется к мертвому дереву и отчетливо произносит: - Я молюсь тебе, Дин, и если ты меня слышишь… Дин Винчестер вскакивает на ноги, но молчание сгущается за спиной, продолжения нет. Дину оно уже и не нужно. Он несется со всех ног туда, где, как ему подсказывает трепещущий комок в груди, стоит искать Кастиэля. И ничто не сможет остановить его. Это закон.