Старинный фанфик о Льюисе Кэрролле

Повесть Энн Теккерей (дочери знаменитого писателя Уильяма Теккерея) «С острова» (From an Island) была опубликована в 1877 году. Она слишком мала для того, чтобы называться романом, но написана именно в жанре «роман с ключом»: все действующие лица имеют реальных прототипов, которые обязательно должны были угадываться определённым кругом читателей, конечно же, принадлежавших к светскому обществу. Иногда к таким книгам действительно прилагался «ключ», список прототипов, – такой список был и в экземпляре, сохранившемся у потомков писательницы. Среди героев повести «С острова», согласно этому списку, были родственники самой писательницы, поэт Альфред Теннисон, фотограф Джулия Маргарет Кэмерон, и, самое интересное, – Льюис Кэрролл! Естественным образом у читателя возникают три вопроса: что вообще делает Кэрролл в чьей-то повести, почему он выведен в образе влюблённого романтического героя, и насколько достоверен его литературный портрет? Энн Теккерей начала писать свою повесть в 1868 году. По словам её дочери и внучки, с одной стороны, это была дань признательности людям, которые многое значили в жизни Энн, и с которыми она проводила в молодости время на острове Уайт, с другой стороны, она в тот момент находилась в состоянии, близком к депрессии, и написание книги помогало ей справиться с постигшими её неудачами в любви. Себя она вывела в образе юной Хестер Сент-Джулиан, а Чарльза Доджсона – в образе молодого и привлекательного фотографа Джорджа Хекзама. Долгое время считалось, что Доджсон и Энн Теккерей познакомились только в 1869 году, к этому времени относится запись в дневнике Доджсона о встрече с Энн в гостях у знакомых. Возможно, дело здесь в том, что не сохранились (или были уничтожены родственниками намерено) дневники Доджсона за 1858-1862 годы, и на это время вполне могли прийтись одна или две его поездки на остров Уайт, который он часто посещал и впоследствии. Это было как раз то время, когда он мог встретить там и мисс Теккерей, и Теннисона (поклонником которого он был), и Джулию Кэмерон. Было ли это простое светское знакомство или нечто большее? Дневниковые записи Чарльза, где упоминается Энн, написаны в его обычном, очень лаконичном, стиле, много из них не выжмешь. Он очень положительно отзывался о её творчестве в своих письмах как к сёстрам, так и к ней самой, в его домашней библиотеке была и повесть «С острова». Странный случай относится к 1887 году (когда и Энн, и Чарльзу было уже за пятьдесят): Энн во время размолвки с мужем (который был её кузеном, намного младше неё, и которого она тогда уличила в измене), написала Чарльзу, пригласив его «отобедать, переночевать и возобновить старое знакомство». Тот, довольно не по-джентельменски, тянул с ответом десять месяцев, но за это время Энн уже примирилась с мужем. Это действительно необычно, но вряд ли что-то объясняет. Гораздо любопытнее попробовать сопоставить стихотворения Доджсона с повестью мисс Теккерей. Его лирические стихотворения были написаны как раз в период с 1859 по 1862 год, дневники за которые не сохранились, и к которым, скорее всего, относится его знакомство с Энн. Далеко ходить не надо: возьмём стихотворение «Три заката» (Three sunsets) 1861 года, которое дало название вышедшему посмертно сборнику лирики Доджсона, и сравним его отрывок с эпизодом из повести «С острова». He saw her once, and in the glance / Он увидел её однажды A moment’s glance of meeting eyes, / И в этот момент, когда их взгляды встретились His heart stood still in sudden trance / Его сердце остановилось во внезапном трансе He trembled with a sweet surprise – / Он затрепетал в сладостном удивлении All in the waning light she stood / Она стояла в угасающем свете The star of perfect womanhood / Звезда идеальной женственности That summer eve his heart was light / В тот летний вечер у него было легко на сердце With lighter step he trod the ground / Он лёгкими шагами шёл по земле And life was fairer in his sight / И жизнь казалась ему прекраснее And music was in every sound / И музыка была в каждом звуке He blessed the world where there could be / Он благословлял мир, в котором могла существовать So beautiful a thing as she / Такая красота, как её. …Он снова обнаружил себя в сумеречном саду, где к тому времени погасили почти все огни, но цветы сияли и пахли, и ещё не спали. В небе прорезалась красная полоса; все люди испарились, но, обернувшись, он увидел – он моргнул от удивления – белую фигуру, мистическую, как видение, посреди высоких лилий, в мягком вечернем свете. Было ли это и вправду видение? Впервые в жизни Хекзам почувствовал себя немного странно, будто он мог поверить в сверхъестественное, над которым раньше насмехался. Молодой человек сделал шаг вперёд и остановился снова. «Это я, мистер Хекзам», – произнёс чистый застенчивый голосок. «Я пришла поискать цветов для Эмилии». Это был голос Хестер. Воистину, некое доброе провидение приводит влюблённых в красивые места, и всё, что они говорят и делают, имеет свою особую прелесть, которая передаётся даже неодушевлённым предметам вокруг. Сладостный покой вечера, колеблющиеся верхушки деревьев, поля позади, милый, девчачье-звонкий голосок Хестер, заставили Хекзама впервые в жизни почувствовать себя будто бы стоящим в святилище и готовым пасть на колени в молитве. «Могу я вам быть чем-нибудь полезен?» – спросил он. «Мисс Хестер, не найдётся ли у вас цветка мне в петлицу?». «Здесь нет ничего, кроме огромных лилий», – отвечал голос. Лето, закат, внезапная встреча влюблённых, девушка-видение, смятение молодого человека, вся атмосфера, пронизывающая эти два отрывка, – случайность ли это или закономерность? Простое и рациональное объяснение, конечно же, есть, – к 1868 году, когда Энн начала писать свою повесть, первый вариант стихотворения «Три заката» уже был опубликован под другим названием в поэтическом журнале Оксфордского университета College Rhymes. Она могла ещё тогда прочитать это стихотворение и впоследствии сделать подобную отсылку к нему в своей повести, из чистого уважения к Доджсону... но, учитывая, что она изобразила его и себя в качестве влюблённой пары, верится в это с трудом. Есть и более романтичный вариант: свидание на закате на острове Уайт было реальным и послужило источником вдохновения как для Энн, так и для Чарльза. Есть вариант где-то посередине: Энн была безответно влюблена в Чарльза, и, наверняка мучая себя этим, позаимствовала мотивы его стихотворения (посвящённого другой женщине или даже ни на каких реальных отношениях не основанного). Последние две версии мне кажутся наиболее вероятными. Как же описала Энн Теккерей Джорджа Хекзама / Чарльза Доджсона в своей повести? Ведь, раз прототип должен был быть узнаваемым, то основные черты должны быть схвачены довольно точно. И здесь нас, современных читателей, привыкших к «мифическому» замкнутому и застенчивому заике, ждёт большой сюрприз. Но сперва всё-таки обратим внимание на персонажа «снаружи». Если Энн и Чарльз познакомились между 1859 и 1861 годами, ей (а значит, и Хестер) тогда было около двадцати двух-двадцати четырёх лет, ему (а значит, и Хекзаму) – двадцать семь-двадцать девять. Хекзам высок, темноволос и привлекателен, увлекается фотографией – именно за красивыми пейзажами он и приехал на остров Уайт, здесь всё совпадает. Внешне отличий немного, их скорее можно назвать маскировкой: Хекзам выпускник не Оксфорда, а Кембриджа (Крайст Колледжа – сравните с колледжем Крайст-Чёрч), и носит очень короткую стрижку (а у Доджсона, как известно, были кудри). Очень кэрроллианская черта – в одной из сцен он играет с детьми в «racing raindrops» (в дождливый день они сидели у окна и спорили, какая из стекавших по стеклу капель придёт к финишу-подоконнику первой). Пожалуй, и теперь, полтораста лет спустя, в Хекзаме очень легко можно узнать Доджсона. Посмотрим же, как Энн описывает его характер и поведение... ...скорый, решительный: настолько уверенный в себе, что он мог себе позволить не доверять другим. ... молодой человек нетерпеливого нрава. Он был несколько жёсток, как склонны быть жёсткими молодые люди вообще. Но было что-то обнадёживающее в этой его жёсткости, в вере в себя и в свои дела. Это обнадёживало, потому что это было неподдельным выражением юношеской силы и задора. У плохого человека просто не могло быть такой уверенности в себе, которой были отмечены большинство слов и дел Джорджа Хекзама. …настолько не привык к тому, чтобы ему противоречили, что [в таких случаях] его возмущение не знало границ . Неожиданно, не правда ли? Неужели Энн Теккерей была настолько влюблена в Чарльза Доджсона, что превратила его из тихого, серенького существа в эдакого опасного-резкого-как-пуля-дерзкого? Хотя... минуточку. А с чего вообще все решили, что Доджсон был молчаливым скромником? Не потому ли, что он, особенно в поздние годы, холодно держался с теми, кто не был ему интересен? Но это, как известно, мало что говорит о человеке. Дневники же и письма приоткрывают нам совсем другую сторону характера Доджсона. Как раз в то время, когда он, по-видимому, познакомился с Энн Теккерей, проявлять напористость и даже некоторую наглость (особенно по викторианским меркам) ему было нужно просто по роду занятий – он был, как бы мы сейчас это назвали, папарацци, фотоохотником за знаменитостями. Компактных фотоаппаратов тогда ещё не изобрели, и Чарльзу приходилось завлекать знаменитостей сфотографироваться, показывая альбом со своими работами. Только сперва нужно было с этими знаменитостями познакомиться (а самому этого сделать по правилам этикета было нельзя, нужно было быть представленным им общим знакомым), и иногда он выстраивал целые схемы, как это сделать. Так, например, когда его представили скульптору Александру Мунро, он сразу же стал строить планы на то, чтобы тот представил его писателю Тому Тэйлору, а тот – сёстрам-актрисам Кейт и Эллен Терри, поклонником которых (особенно Эллен) он был уже давно. План сработал, причём Тэйлор представил его ещё и художнику-прерафаэлиту Данте Габриэлю Россетти, а также Джону Тениелу, будущему иллюстратору книг об Алисе. Так или иначе, Джордж Хекзам – это молодой Чарльз Доджсон глазами девушки-ровесницы, и это, похоже, единственное подобное (и настолько подробное!) описание, известное кэрролловедению. Этот портрет сложно назвать идеализированным, в этом его особая ценность. Это был гнетущий, беспорядочный вечер, когда новая, не самая лучшая и милая сторона характера Хекзама открылась нам. Его красивое лицо ожесточилось, и в голосе прорезались скептические нотки. Казалось, он был одержим тем, что французы называют l’esprit moqueur («дух насмешки»). Хестер, молча от этого страдавшая, почти не отвечала ему. Её отец с усилием поднялся, взял книгу и начал читать что-то из сонетов Вордсворта... «Ненавижу Вордсворта. Он всё время читает нотации», – сказал Хекзам, когда Сент-Джулиан закончил читать. «Я никогда не чувствую себя настолько злым, как когда мне читают нотации». «Дух насмешки» явно был важной чертой характера Доджсона, особенно резко он проявлялся в эпиграммах по поводу коллег и начальства в Оксфорде. И нелюбовь к Вордсворту – черта вполне реальная. Вот что он написал своему дяде по поводу песни Белого Рыцаря из «Алисы в Зазеркалье»: «Старичок, сидящий на стене» – пародия… её сюжет заимствован из «Решимости и независимости» Вордсворта, это стихотворение меня всегда очень забавляло (хотя оно ни в коем случае не комическое) тем, насколько абсурдно поэт продолжает выспрашивать бедного старого ловца пиявок, заставляя его рассказывать свою историю снова и снова, и ни капли не слушая, что он отвечает. Вордсворт заканчивает моралью – этому примеру я следовать не стал... И это ещё не всё – читаем дальше! Такого от Чарльза Доджсона вряд ли кто-то ожидал: «Вы не пойдёте? Останьтесь», – умоляюще сказал Хекзам. «Я хочу вас: я хочу, чтобы у меня было ваше изображение, единственное в своём роде. Я сказал моему слуге, что мы вернёмся после второго завтрака». Хестер залилась краской. Предупреждение матери всё не выходило у неё из головы. «Я – я боюсь, я должна идти», – сказала она застенчиво. «Вот ещё глупости!», – воскликнул Хекзам, который совершенно не привык к возражениям и был заранее окрылён собственным ожидаемым успехом. «Я должен пойти сказать вашей матушке, что это ужасное тиранство, отправлять вас с этой оравой женщин и детей, и что вы хотите остаться. Если бы я попросил леди Джейн, она бы осталась». Прошло всего около получаса... Сперва он думал остаться и выразить своё неудовольствие этим надменным жестом. Но случилось так, что леди Джейн подъехала с Эйлин в наёмном экипаже, запряжённом пони, вся в развевающихся перьях, вооружённая до зубов и готовая к завоеванию. «Не поедете ли вы с нами, мистер Хекзам?», – произнесла она самым милостивым тоном. Помедлив мгновение, Хекзам вскочил в экипаж: он заметил стоявшую неподалёку Хестер, и сразу же начал любезничать со своей дамой. Утро было не очень богато событиями, но и такие мелочи бывают очень показательны. Леди Джейн и её кавалер ехали впереди, за ними следовали остальные в экипаже миссис Сент-Джулиан... Согласитесь, довольно неоднозначная фигура этот Хекзам? Уверения автора в том, что он влюблён в Хестер, не очень-то убедительны. Скорее он похож на человека, который оказывает на влюблённую в него девушку куда большее влияние, чем осознаёт (или чем его это заботит). Он пытается заставить Хестер позировать ему, и делает это так, будто он привык, что женщины делают всё, что он ни захочет, стоит ему только включить немного обаяния. Когда это не срабатывает и она отказывается, он уходит обиженным и начинает оказывать знаки внимания другой женщине, рыжеволосой красавице леди Джейн. Мисс Теккерей заверяет нас, что это всего лишь хитрый план, чтобы «наказать» Хестер... но красивее этот поступок от подобного объяснения не становится. Хестер сломлена таким «предательством» и на возобновившиеся дружеские (но вполне обыденные) жесты с его стороны отвечает холодно и нервно. Опять же, якобы влюблённый Хекзам совершенно не замечает её состояния, и даже когда Хестер уходит из комнаты почти в слезах, встретившись с ней снова, он продолжает поддразнивать её и флиртовать, и не подумав извиняться. Похоже, что большую часть времени Хестер проводит, заливаясь то румянцем, то слезами, мучительно пытаясь разобраться в ситуации, пока её возлюбленный играет с детьми, флиртует с другими дамами, фотографирует – в общем, живёт полной жизнью. Страхи Хестер не рассеиваются вплоть до последних глав повести, где за объяснением Хекзама в любви (начинающемся со слов: «Зачем ты так жестока со мной?») следует вот такая небрежная фраза от автора: Ни слова больше не было сказано, но с того самого момента они почувствовали, что принадлежат друг другу. Учитывая всю боль, которую испытала Хестер по вине Хекзама, это, мягко говоря, странный поворот событий. Но похоже, что даже сама мисс Теккерей не очень-то верила в отношения этих персонажей. Слишком уж велик контраст между психологической достоверностью (и оправданностью!) страданий Хестер и кратким, клишированным, топорным хэппи-эндом. В реальности отношения Энн и Чарльза (да и вообще отношения Чарльза с женщинами), по-видимому, объяснялись одной банальнейшей цитаткой из середины повести: «Он дорожил своей свободой и поклялся себе в том, что сохранит эту свободу навсегда». Что ж, Доджсон, в отличие от своего литературного альтер-эго, сдержал слово. Ещё раз вспоминаем застенчивого зануду и заику... и ужасаемся. Да полно, он ли это? Может быть, фантазия мисс Теккерей чересчур уж разгулялась? Примерно к такому выводу и приходили те немногие учёные, которые пытались анализировать «С острова» в XX веке, когда «миф Кэрролла» царил безраздельно; но теперь, учитывая всё, что мы знаем о том, как создавался этот миф, такой портрет не кажется совсем уж невероятным. Как было сказано выше, Доджсон сам читал эту книгу, и уж точно не мог не узнать себя в Джордже Хекзаме. Да и зачем бы мисс Теккерей создавать «роман с ключом», описывая достоверно всех персонажей, кроме Доджсона, зачем бы ей изменять его до неузнаваемости, приписывая ему совершенно не соответствующее его реальному характеру поведение? Похоже, что жизнерадостный наглец Хекзам всё-таки больше похож на настоящего Чарльза Доджсона (по крайней мере, в молодости), чем тихоня с педофилическими наклонностями, каким мы знаем Доджсона / Кэрролла по «мифу». Теперь мы уже вряд ли узнаем, что произошло между Энн и Чарльзом на самом деле, и какие из событий повести правда, а какие – художественный вымысел, но вот к портрету Доджсона, написанному Энн Теккерей, точно стоит присмотреться внимательнее. Даже если это и не совсем его портрет – на своём опыте могу сказать, что, придумывая литературного персонажа, сложно ограничиться единственным прототипом, и в Джордже Хекзаме наверняка могли оказаться черты кого-то ещё, вопрос в том, чьи и в какой пропорции?.. P. S. Вот мы и поговорили о "тёмной стороне" Доджсона, а что же мисс Теккерей пишет о его более приятных качествах? Ну... в общем-то не очень много. Он очень искренен (если только не строит коварных планов), чувствителен к прекрасному, мило ребячлив (или всё-таки инфантилен?). Что касается его влияния на леди всех возрастов, другие современники и современницы отмечали очень интересную вещь: Чарльз обладал совершенно загадочной способностью эмпатизировать женщинам, девушкам и девочкам, и каждая из них впоследствии отмечала, что ей казалось, будто такое внимание относится к ней одной. Однако, судя по поведению Джорджа Хекзама, он пользовался этой способностью довольно беспорядочно и может даже иногда бессознательно. Похоже, что такой контраст деликатности и уверенности в себе (хотя, скорее всего, без настолько шокирующей грубости) в сочетании с интересной внешностью и даже некоторым франтовством (судя по отдельным фотографиям) иногда оказывал на юных и не очень викторианских леди слишком сильный эффект... В воспоминаниях художницы Гертруды Томсон о знакомстве с Доджсоном есть явное тому подтверждение. Они назначили встречу в музее, но никогда раньше не видели даже фотографий друг друга. Гертруда узнала Чарльза сразу – из-за его высокого роста и детей, которых он привёл с собой (они были, между прочим, очень полезным прикрытием, чтобы его, старого холостяка, не заподозрили в романтическом свидании с женщиной - таковы были тогда нравы!). А он встретил её следующей фразой: «Моя маленькая подружка сразу вас узнала! Я сказал ей, что пришёл встретиться с девушкой, которая видит фей, и она сразу же указала на вас. Но я-то узнал вас ещё до того, как вы заговорили со мной». Гертруда, которая в самом деле рисовала в основном фей, узрела в этом хитроумном приёме (современным пикаперам на заметку) знак свыше, и в дальнейшем стала очень близкой (и, похоже, очень влюблённой) подругой Доджсона.