darkness falls

Мёрфи не любит темноту. Оба раза, что земляне похищали его, случались ночью, когда он был вымотан и слаб и не мог увидеть, как они приближаются в тёмном лесу, не мог услышать их беззвучных шагов по покрытой листвой земле, пока не становилось слишком поздно и они схватывали его, прижимая кинжалы к бледной коже, кровоточившей при каждом движении. Это не единственная причина, почему он боялся темноты, но основная. Он ассоциирует её с землянами, их пытками и кошмарами. Даже темнота в палатке тревожит его, и иногда, особенно после пробуждения от кошмара, он думает, что видит расплывчатые фигуры землян, ждущих его в тени, ждущих, пока он снова заснёт, чтобы снова увести с собой. Он провёл много беспокойных ночей, дрожа под своим тонким одеялом, дрожа из-за кошмаров и страха перед землянами — из-за воспоминаний о землянах — скрывающихся во мраке с выставленными наготове ножами. Ножами, часто раскалёнными, чтобы обжечь его кожу и усугубить и так открытые раны. Временами страх так сильно овладевает им, что он паникует и дышит болезненно глубоко, но всё равно не пытается найти кого-нибудь, кто мог бы помочь справиться с этим, помочь, когда кошмары захлёстывают его. Тем не менее, люди замечают. Они замечают тёмные круги под его глазами, то, что он становится бледнее с каждым днём, что его нехватка сна становится всё острее. Они никогда не обсуждают это, но Мёрфи ловит их косые взгляды на своём почти призрачном теле. Иногда он думает, что стал призраком. Призраком из шрамов и снов, снов, которые с криком будят детей посреди ночи, приучая бояться монстров под кроватями до конца их жизней. Но он борец; или хотя бы говорит так себе в особо плохие дни, уставший настолько, что едва может доползти до своей импровизированной кровати. Страхи и кошмары по ночам — его проблема, и ничья больше. Он как-то открывался нескольким людям, и это ни разу не закончилось хорошо. Зачем добиваться чьего-либо внимания? Он изгой, кого весь лагерь считает предателем. Когда его направили работать с обломками, никто не спрашивал, хочет ли он есть, пить, не нужен ли ему перерыв. Он работал, пока его бесконечно-долгая-смена не заканчивалась и охранник не отпускал его. Он работал, пока его руки не начинали трястись, тело не начинало плавиться, а во рту не становилось так же сухо, как в пустыне. Никому не было до него дела. Время от времени он думает, что зря не ушёл с Джахой чёрт знает куда, а потом вспоминает, что они, наверное, уже все умерли. Ужасная мысль, но Мёрфи знает, что она весьма вероятно может оказаться правдой. По крайней мере, он уверен, что не все из группы доживут до конца их путешествия в «Город Света». Мёрфи был уверен с самого начала - несмотря на то, что он презирает большинство людей в лагере Джахи, здесь он в относительной безопасности, обеспеченной электрической сеткой. Стеной, за которую он поклялся выходить только в самых крайних случаях. Весь лагерь может ненавидеть его, но он не возражает, пока поблизости нет землян и ему не угрожают изгнанием; поэтому он старается привлекать как можно меньше внимания. Чем тише он себя ведёт, тем реже люди замечают его, а именно это ему и нужно. К несчастью, «хорошее поведение» привело его на охоту, которую Кейн считал важнейшим заданием. Группу возглавлял никто иной, как Беллами Блейк, тот самый, кого Мёрфи избегал неделями. Он пытался спорить с Маркусом, просил у него какую-нибудь другую работу, но Кейн (который скорее был удивлён, почему Мёрфи не радовался шансу покинуть лагерь) ничего не хотел слышать. Охотники вышли всего лишь через час после этого. Так что сейчас он застрял с ними, и группа, возможно, ещё несколько дней не вернётся в лагерь, что означало ночёвку под открытым небом в лесу. В темноте, где таятся земляне. Не было никакого шанса, что это закончится хорошо. Конечно, он не останется один. Беллами и ещё несколько ребят тоже здесь, с винтовками и копьями, но Мёрфи сомневается, что они защитят его, если земляне нападут, если они снова заберут его, чтобы вырезать ещё больше малиновых созвездий на коже. Словно шрамы, оставшиеся с первых двух раз, ещё не составили грёбаную галактику. Он боится, боится мира за пределами проволоки лагеря. Он нервно расхаживает в своей тесной палатке, пот бисером собрался на его лбу. Мёрфи уже решил, что не будет спать в течение этой экспедиции, потому что он не думает, что сможет просыпаться, крича, в присутствии остальных, особенно Беллами. Он не хочет, чтобы они видели его скулящим, точно жалкое, раненое животное, не хочет, чтобы они видели его слабость и уязвимость перед темнотой. Мёрфи смотрит на рваный рюкзак, брошенный в углу своей палатки. Ему недавно дали его, и он не может даже вспомнить, для чего, и задумывается, нужно ли взять сумку с собой. На самом деле, ему нечего класть туда. У него есть немного запасной одежды, несколько полосок сушёного мяса, стащенного им пару дней назад, и нож. Вот и всё. Он размышляет, стоит ли брать нож, ведь лезвие короткое и затупленное, и, скорее всего, не поможет в драке, так что решает оставить его. Ему, наверное, дадут копьё или ещё что-нибудь, с чем можно охотиться, но от этой мысли он хмурится, задумываясь, доверяют ли ему настолько, что готовы выдать оружие. Он полагает, что да, если Кейн решил отправить его на важную миссию, то им придётся дать Мёрфи его, чтобы добыть мяса, ведь в этом весь смысл похода. После нескольких минут хождения Мёрфи наконец садится на край кровати, заламывая руки снова и снова. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, пытаясь успокоить истрёпанные нервы. Всегда, когда он отправляется на какую-либо миссию, что-то идёт не так. Кого-нибудь ранят или даже убивают, и всё заканчивается его обвинением в этом. С чего бы ему считать, что в этот раз будет по-другому? Но он знает, что выбора нет, так что просто сидит на кровати и пустыми глазами пялится на землю, болтая ногой туда-сюда, пока палатка не распахивается и он не поднимает взгляд на стоящего снаружи Беллами. — Ты готов идти, Мёрфи? — он спрашивает, ожидая. Мёрфи прикусывает язык, чтобы остановить себя от выкрика резкого нет, и вместо этого лишь кивает в ответ. Он встаёт с кровати, вытирая вспотевшие ладони о потёртую куртку, и выходит к Беллами. За палаткой стоят ещё двое, отправленных на охоту, Харпер и Миллер. У обоих в руках самодельные копья; Беллами единственный, у кого настоящая винтовка. Мёрфи хочет, чтобы ему тоже её дали. Он всегда чувствовал себя безопаснее, держа палец на курке, готовый нажать. Но это одно из желаний, которое никогда не исполнится, учитывая, что они не настолько доверяют ему, чтобы дать такое опасное оружие. Маленький, почти бесполезный нож? Да. Но Ружьё? Ни в коем случае. Он мог получить его, лишь украв, и только если они не заметят и опять не изгонят, оставив на милость землянам. А это то, чему он не может позволить случиться. Только не снова. Они подходят к Харпер и Миллеру, и Нейтан без предупреждения направляет третье копьё на него, отчего Мёрфи вздрагивает, прежде чем осторожно взять его. Миллер, заметив это, вопросительно поднимает бровь, и тот смотрит на него в ответ. Миллеру, кажется, всё равно на это, и он просто пожимает плечами, перед тем как отвернуться. Сейчас ещё утро, и почти все в лагере заняты делом. Мёрфи видит, как одни проверяют электрическую сетку на разрывы и функционирование; другие рубят дерево на разведение костров; он даже видит, как кто-то освежует тушу, принадлежащую, видимо, дикому кабану, притащенному со вчерашней охоты. Его живот скручивает от вида ножа, скользящего по коже, и Мёрфи поспешно отворачивается, сильно зажмурившись на несколько секунд. Он надеется, что ему никогда не поручат освежевание, потому что его точно вывернет, если он будет резать и сдирать кожу с какого-то бедного убитого животного. Когда они приближаются к воротам, чтобы покинуть лагерь, хватка Мёрфи на копье крепчает. Он не выходил за их пределы неделями, и точно не хочет сейчас. Он думает, что мог бы притвориться больным, сказать Беллами или Кейну, что у него лихорадка, что его тошнит или у него мигрень, но тогда бы они отправили его к Эбби, и она сказала бы, что с ним всё в порядке и он может вернуться к группе, так что пытаться бессмысленно. Кейн ждёт у ворот, скрестив руки на груди, пока они подойдут, и направляется к Беллами, чтобы переговорить с ним. — У вас два дня, после сразу же возвращайтесь, — Кейн говорит своим лидерским-уже-почти-отцовским голосом. — Не разделяйтесь, постарайтесь не встретиться с землянами. Ты знаешь, перемирие между нами шаткое. Если- когда поймаете что-нибудь, тут же приносите сюда. Понятно? — Да, абсолютно, — Беллами отвечает, в голосе слышится нетерпение, заставляющее Мёрфи усмехнуться; это одно из первых не-нейтральных выражений, что были сегодня на его лице. — Ладно, теперь идите, — Кейн говорит, подавая сигнал охранникам, чтобы те открыли ворота. Мгновением спустя они распахиваются, и Мёрфи, следуя за Беллами, Харпер и Миллером, покидает безопасные границы и подходит к дикому лесу. Он идёт сзади и надеется, что никто не заметит, как часто он оглядывается назад, смотря, как сетка лагеря Джахи становится всё дальше, или как сильно он сжимает копьё, так, что рука начинает болеть. Ему лишь нужно оставаться спокойным, и всё. Оставайся спокойным, и всё будет в порядке, так он продолжает говорить себе, повторяя ещё и ещё в своей голове, чтобы поверить в это. Но Мёрфи так и не поверил. Во всяком случае, его нервы сдают, как только они входят в лес. В лагере он хотя бы может видеть всё вокруг себя, а здесь только деревья, листва и подлесок, где может прятаться всё что угодно. Он с опаской оглядывается, его пульс учащается каждый раз, как он слышит шорох листьев папоротника. — Куда мы пойдём сначала? — Харпер спрашивает, и её голос звучит успокаивающе. Он, хоть и ненадолго, отвлекает его от шума леса и всего, что ползает вокруг. — К ручью, — Беллами отвечает. Пара ворон начинает каркать где-то совсем рядом, и Мёрфи снова вздрагивает, испуганный, но никто, кажется, не заметил. — Животные идут туда попить и охладиться в самое жаркое время дня, так что оттуда неплохо начать. И они идут к ручью. Беллами впереди, потому что только он знает, как до него дойти. В лесу тенисто и дует лёгкий ветер, но воздух, тем не менее, жаркий и влажный, и все в группе вскоре начинают сильно потеть, одежда прилипает к их намокшей коже, а хватка на копьях становится скользкой, когда пот покрывает их ладони. К тому же, комары жалят нещадно, и Мёрфи думает, что меньше чем за пять минут его укусили уже раз десять. Иногда он действительно, действительно ненавидит Землю. Сейчас тот самый случай. Им потребовалось примерно пятнадцать минут, чтобы достичь ручья, и, несмотря на то что сейчас самый пик жары, Мёрфи не видит никакой животной активности. Он хочет пожаловаться, отпустить язвительный комментарий о охотничьих навыках Беллами или поныть о жаре, но решает молчать. Драка с кем-нибудь из них за «оскорбление» или за «плохое отношение» только ухудшила бы и так ужасный день. Но жара хороша тем, что Мёрфи становится всё большим чудаком, и его беспокойство о нахождении вдали от лагеря угасает. Его больше волнуют комары, чем небезопасность в лесу. По правде, он так занят ими, что не замечает оленя, осторожно выходящего из-за деревьев, пока Харпер не хватает его за запястье, прижимая палец к губам и показывая на животное. Он тут же падает на землю, и она отпускает руку. Все четверо прячутся за плотным слоем папоротников, воздух дует на них, а не на оленя, так что самка не видит и не чует их запаха, подходя к краю ручья. Беллами уже медленно берётся за винтовку, стараясь не наделать шума, когда два маленьких оленёнка выходят из чащи и следуют за матерью. Один сразу перепрыгивает ручей, быстро догоняя олениху. Их мать сперва опасливо оглядывается по сторонам, прежде чем начинает пить. Когда Беллами поднимает ружьё, чтобы выстрелить, Миллер практически выбивает его из руки. — Какого чёрта, Миллер? — Беллами шипит, и Мёрфи переключает внимание с семьи оленей на двух парней. — Ты собирался подстрелить её, — Миллер шипит в ответ, — у неё два детёныша, которые не протянут долго одни, и в лесу станет на три оленя меньше. Чем больше оленят вырастет, тем лучше. — Ну и, знаете, Бэмби, — Харпер шёпотом добавляет, — ребят, вы не смотрели его в детстве? — Я смотрел, — Мёрфи говорит, замечая на себе удивлённые взгляды. — Что? Я тоже был ребёнком. И я не одобряю убийство матери двух бедных оленят. — Но ты, кажется, одобрил убийство двух своих людей, — Миллер кидает, и прежде чем Мёрфи успевает ответить, он добавляет, — но я тоже против. Беллами, ты же не хочешь быть охотником, убившим маму Бэмби, да? Беллами вздыхает. — Я никогда не смотрел этот мультик и понятия не имею, о чём вы говорите. Но ты хорошо подметил, Миллер, что тогда бы было двумя оленями меньше, — он отвечает, подбирая винтовку с земли, — мы оставим олениху в покое, но если больше ничего не поймаем, то виноват ты. — Ладно, — Миллер говорит, и группа замолкает, несколько минут наблюдая за матерью и оленятами, пока что-то не пугает их, и они исчезают среди деревьев, оставив отпечатки копыт в грязи по ту сторону ручья. Мёрфи задумывается, что спугнуло их, но в лесу тихо, за исключением звука птичьего пения неподалёку и хруста листьев, и никто больше не выходит, чтобы попить. Возможно, мать просто заметила четверых людей, прячущихся за папоротником; может, её испугала поющая птица. Что бы это ни было, Мёрфи немного пододвигается к Харпер, его тревога возвращается. Они смотрят на ручей ещё с минуту, после чего Беллами поднимается и заявляет, что уже достаточно тут проторчали и что теперь нужно продолжить искать добычу. Они все встают, а Мёрфи чуть спотыкается, перед глазами на секунду темнеет. Недостаток сна в сочетании с нервозностью и жарой, должно быть, вызвал головокружение. Никто не заметил его запинки, кроме Беллами, который слегка обеспокоенно оглядывает его и начинает рыться в сумке на плече; некоторое время спустя он достаёт что-то, похожее на фляжку, откручивая крышку и давая питьё Мёрфи. — Пей, — Беллами говорит, и это звучит скорее как приказ, нежели как предложение. — Я в пор- — Мёрфи начинает, но Беллами перебивает: — Ты обезвожен. Просто пей, — он говорит, и Мёрфи щурится и берёт флягу, делая затяжной глоток и наслаждаясь ощущением холодной воды, стекающей по его сухому горлу. Позже он отдаёт сосуд обратно Беллами, который одаривает его довольным взглядом и возвращается к Харпер и Миллеру. Мёрфи следует за ними, и четвёрка продолжает бесцельно идти по лесу. Ему стало гораздо легче после воды, но тело всё ещё перегрето, а кожа липкая из-за пота, и он мечтает, чтобы у того оленя не было детёнышей, потому что тогда они могли бы убить её, поход бы был закончен и они бы вернулись в лагерь до наступления темноты. Но теперь, видимо, им придётся провести минимум одну ночь в лесу, и Мёрфи страшится этого. Они несколько часов шли молча, и единственное животное, которое они видели, — это шустрая красная лиса, которая скрылась из виду, прежде чем Беллами успел поднять винтовку. К тому времени, как солнце начало садиться, они все уже уставшие и голодные, и, когда в лесу постепенно темнеет, Мёрфи почти бессознательно держится ближе к Беллами, и в конце концов они идут почти плечом к плечу. Когда группа наконец выходит на небольшую поляну, Беллами решает, что это идеальное место, чтобы остановиться на ночь. После того как они набрали как можно больше сухих веток для костра, Харпер развела его, потому что, похоже, только она знает, как это сделать (она уже была в нескольких охотничьих походах и обучилась мастерству потирания двух палочек друг о друга, чтобы создать огонь, по её словам). Сидя вокруг согревающего костра, они осознают, насколько проголодались. К счастью, Беллами вместе с водой взял и сушёное мясо, а также какие-то тёмные красные ягоды, которые Монти признал безопасными для потребления. Поделенное между четырьмя людьми, это всё не было таким уж сытным ужином, но продовольствие у них ограничено, и этого было достаточно, чтобы поддержать силы хотя бы до утра. Тени деревьев становились всё длиннее, когда сумерки опускались на лес, и небо, казалось, темнело с каждой минутой. Чем ближе подходит ночь, тем сильнее беспокойство овладевает Мёрфи; он подпрыгивает от даже самого незначительного внезапного звука. Он держит руку на копье, нервозно сжимая и разжимая пальцы. Его конечности отяжелели от усталости, и он ничего так не хочет, как лечь у костра и заснуть. Но сон приносит кошмары, а кошмары приносят крики и панику. И что, если земляне снова нападут, пока он спит? Нет, нет, это не вариант. Харпер, однако, уже спит, растянувшись на земле и положив голову Миллеру на колени. Миллер, опираясь спиной о дерево, тоже близок к тому, чтобы заснуть. Беллами согласился нести вахту ночью, так что он не будет спать. Когда Мёрфи смотрит на него, тот не вглядывается в глубь темнеющего леса. Вместо этого он пялится на Мёрфи с нечитаемым выражением на лице. — Что? — Мёрфи спрашивает, встречая взгляд Беллами. — Тебе лучше пойти спать, — он отвечает. — Я хочу отправиться завтра пораньше, а ты сейчас точно свалишься. Мёрфи кивает, что, он надеется, выглядит как знак согласия. Он, конечно, может притвориться, что спит, если это поможет избавиться от надзора Беллами. Почему его заботило, сколько он проспит, Мёрфи не знал. Он также не знал, почему тот предложил ему воды днём. Никто обычно не обращал на него так много внимания, и это казалось странным. Беллами, как и все остальные, должен обращаться с ним, как с грязью, но он не делает этого, больше нет. Это сбивает Мёрфи с толку, даже удивляет его, и хотя кажется, что Беллами пытается сблизиться с ним, он до сих пор не доверяет ему. Может, он боится доверять ему, доверять кому-либо, потому что в последний раз, когда он доверился кому-то, это обернулось петлёй вокруг его шеи. Мёрфи широко зевает, прежде чем ложится на землю, как можно ближе к огню, и постепенно его глаза слипаются. Спустя некоторое время он замедляет дыхание, пытаясь сделать вид, что по-настоящему спит. По мере того, как лес вокруг поляны становится всё темнее и темнее, страх отходит на второй план, и желание закрыть глаза побеждает, но, несмотря на все усилия не заснуть, он слишком вымотан, чтобы оставаться в сознании, и достаточно скоро мелькающий свет от огня усыпляет его, его приоткрытые глаза полностью закрываются, тело расслабляется на твёрдой земле. Сначала с его снами всё в порядке; но потом приходят кошмары; они всегда приходят, принося искажённые воспоминания о боли, страхе, принося картинки свежей крови, капающей с раскалённых ножей; картинки недавно заживших, но теперь заново открытых ран, расползающихся глубокими порезами. Может, он сбежал от землян в реальности, но он никогда не сбежит от них во снах. И эта мысль постоянно давит на него, мысль, что ему не сбежать от боли и шрамов, оставленных землянами. Кошмары ничем не отличаются от тех, что были раньше. Приглушённые голоса землян, допрашивающих его, вдавливающих лезвие в его бледную кожу чуть глубже с каждым сказанным словом. Мёрфи не отвечает, по крайней мере, пытается, лишь кричит и дёргается в верёвках, связывающих ему руки и ноги. Он чувствует, как собственная кровь покрыла кожу, как какая-то жуткая краска, тёплая и липкая, вытекающая из ран. Во сне он не может определить, реальность ли это, и думает, что действительно снова вернулся к землянам. Он думает, что они допытают его до смерти, до потери всей крови, голода или слабости; может, до всего сразу. В кошмаре землянин приближается к нему, держа в руках красно-оранжевый от накала нож. Вдоль края лезвия вьётся дым, и Мёрфи знает, какой сильный будет ожог, когда клинок коснётся кожи, что порез будет глубокий. И хотя он знает, что ничего не может сделать, чтобы остановить это, Мёрфи всё равно умоляет и жмётся как можно дальше от ножа; непрошенные слёзы капают из воспалённых глаз. Но раскалённый нож так и не встречается с кожей. Вместо него он вдруг чувствует руки, цепляющиеся за его запястья, вытаскивающие из кошмара. Он паникует, скованный сном, думая, что земляне снова схватили его, даже когда ему и так снились их пытки, и резкий, сдавленный всхлип вылетает изо рта, когда он болезненно пытается вывернуться из рук. Они немедленно отпускают его запястья, и он открывает глаза, слыша знакомый голос. — Мёрфи- эй, всё нормально. Ты в порядке. Беллами. Тот самый, который, как Мёрфи надеялся, никогда не должен был увидеть его таким, дрожащим и плачущим во сне, свернувшимся на земле. Но сейчас он не может думать об этом. Мёрфи в ужасе, в ужасе от своих кошмаров, землян и темноты окружающего леса. Его дыхание затруднённое и неровное, сердце дико бьётся в груди, и он так отчаянно хочет, чтобы кто-нибудь защитил, укрыл его от землян, таящихся в тени деревьев. Землян, которых, как некая часть его знает, здесь нет, но которые всё равно заставляют его дрожать и скулить от страха. Беллами, кажется, понимает, что происходит, потому что садится рядом с лежащим на земле Мёрфи и кладёт руку на спину парня. Мёрфи льнёт к прикосновению, жмурясь, чтобы не смотреть на тени леса и не видеть жестоких существ, ждущих его. — Кошмар? — Беллами бормочет, и Мёрфи недолго молчит, прежде чем с содроганием кивнуть. Его дыхание до сих пор тяжёлое, и Беллами мечтает, что он мог что-нибудь сделать, чтобы помочь. Раньше он успокаивал некоторых после кошмаров, но не уверен, как нужно обращаться с Мёрфи. Тот сейчас так уязвим, что всё, что Беллами хочет сделать, — это лечь рядом и обвить его тело руками. Но он не хочет делать что-либо, что может напугать его, он уже видел, как Мёрфи реагирует на касания. Но после нескольких секунд наблюдения за тем, как Мёрфи дрожит, словно замерзая — хотя ночь была довольно тёплой — Беллами не выдерживает и опускается на землю, ложась рядом с ним. Он ожидает, что Мёрфи отстранится, и вместо этого приятно удивляется, когда тот прижимается ближе. — Ты в порядке, в безопасности, — Беллами говорит мягко, и Мёрфи хочет верить ему. Но доверие сломалось в тот день, когда ящик был выбит из-под него, и он чувствует, словно все эти куски доверия застряли в его грудной клетке, как шрапнель, продвигаясь немного ближе к сердцу с каждой жестокой дракой между ним и Беллами. Он хочет доверять ему, правда, и он также хочет, чтобы Беллами доверял ему. Но он не знает, возможно ли это вообще, со всей их местью и кровопролитием. Но Мёрфи откидывает эти мысли прочь, потому что сейчас ему наплевать на них. Он снова ощущает руку Беллами на своей спине, и неважно, доверяют ли они друг другу, ведь Беллами действительно пытается успокоить его, чего в лагере Джахи никто никогда не делал. Он не может вспомнить, кто последний раз так беспокоился о нём, и сейчас ему нет дела, кто это. И хотя он никогда не признает этого, прикроет чёрным юмором и сарказмом, Мёрфи хочет, чтобы кто-нибудь волновался за него. Он хочет, чтобы кто-нибудь о нём заботился. Хочет, чтобы хоть кого-нибудь интересовало его состояние. И, возможно, сейчас Беллами может быть этим кем-нибудь. И Мёрфи делает кое-что, что застигает Беллами врасплох, —  перекатывается на бок со всё ещё крепко зажмуренными глазами и прячет лицо в ткани футболки Беллами. Беллами удивлённо моргает, и несколько секунд он слишком шокирован, чтобы отреагировать. Однако шок быстро спадает, и после возвращения чувств старший осторожно обхватывает руками дрожащее тело Мёрфи. Тот не противится, и Беллами сжимает его чуть крепче, шепча всякие успокаивающие слова, пока его дыхание не начинает выравниваться, а дрожь ослабевать, и в конце концов он только изредка вздрагивает. Беллами пробегает пальцами по его грязным, свалявшимся волосам, распутывая узелки, задумавшись, когда Мёрфи в последний раз пытался расчесать их. Он стал… ну, в некоторой степени привязан к нему, несмотря на то что Мёрфи избегал его несколько недель. Они избивали, пытались убить друг друга в прошлом, но те яростные драки прекратились, и Беллами никогда больше не причинил бы ему боли. По правде, после того, как он увидел, что кошмары делают с ним, и догадался, что они о землянах, он чувствовал вину. Вину за изгнание Мёрфи в лес, одинокого и беспомощного, вину за игнорирование просьб Кларк не вешать его, когда был шанс, вину за то, что он верил, что Мёрфи был плохим. Парень в руках Беллами не плохой, на самом деле. Запутавшийся, саркастичный мудак, совершивший несколько ошибок, да, но он не плохой, не злодей и не тот, кем двигала злость и жажда мести — по крайней мере, больше нет. Он сломлен и изменен всем, что с ним произошло с момента приземления челнока на эту богом забытую планету, как и все остальные. И из-за своих ошибок он был провозглашён изгоем, предателем, кем-то, о ком не было смысла волноваться. Беллами попытался ещё на немного приблизиться к нему, показать, что есть кто-то, кто заботится о нём. Он знает, что это будет непросто — чёрт, всё, что касается Мёрфи — непростое, — но постарается. Ему кажется, что лучше всего начать с кошмаров. — Они у тебя часто? — Беллами спрашивает, упираясь подбородком о его голову. — Кошмары, то есть. Ответа нет почти минуту, и Беллами думает, что Мёрфи уже заснул. Но потом он улавливает почти неслышимое «да», заглушённое футболкой Беллами и хрипотой в голосе Мёрфи. — П-почти к-каждую ночь, — он продолжает спустя мгновение, и что-то в груди Беллами скручивается от того, как это было сказано. Мёрфи решил больше никому не открываться, после того как рассказал Рейвен о своих родителях. Но в руках Беллами ему тепло, усталость сменяет страх и панику. Его сонливость затмевает рассудок, и прямо сейчас ему наплевать, что Беллами думает, и говорит больше. — Я едва могу с-спать, — он бормочет, — ночью слишком темно, это пугает меня. Земляне пугают меня. Быть в лесу, как сейчас, пугает меня. Я так устал постоянно бояться, Беллами. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Беллами не знает, что делать с этим признанием. Он не ожидал такого искреннего ответа от Мёрфи, и точно не скажет ему «убить своих демонов наяву», учитывая, как ужасно это закончилось с Шарлоттой. Но, когда он пытается придумать ответ, что-то привлекает его взгляд, крошечное пятно света на краю поляны, где они остановились. Беллами с любопытством поднимает голову и вглядывается в темноту, пока не видит ещё один огонёк… и ещё один… и ещё один. Это светлячки, Беллами понимает. Но необычные, потому что светятся не только жёлтым или оранжевым. Некоторые из них мерцают голубовато-зелёным, другие чисто белым, третьи — малиново-красным… Они действительно прекрасны, украшающие собой, как гирляндами, тёмные деревья. Беллами смотрит на них, завороженный, пока Мёрфи не дёргает за рукав его футболки, привлекая внимание. — На что ты смотришь? — он спрашивает тихо. Парень уже полностью перестал трястись, и его дыхание стало ровным и спокойным, остатки кошмара испарились. Но напряжение ещё не покинуло его тело, и Беллами слышит слабую настороженность в его голосе. — Открой глаза и посмотри сам, — Беллами говорит, сразу быстро добавляя, — ничего плохого, не волнуйся. Мёрфи неохотно поворачивается в его руках и медленно моргает, открывая глаза. Сначала он не уверен, что должен увидеть, но потом сразу несколько светлячков загораются, и его глаза с удивлением распахиваются. Он никогда прежде их не видел, даже когда скитался по лесу в одиночку. Некоторые из них стали подлетать ближе к нему и Беллами, но продолжали держаться на расстоянии от света, отбрасываемого затухающим пламенем костра, словно боясь его. — Что это? — Мёрфи спрашивает, наблюдая за странными жуками, расплёскивающими в темноте множество цветных пятен. Он не особо любит насекомых, но признаёт, что эти очень красивые и заставляют тени от деревьев казаться менее… зловещими. — Светлячки, думаю, — отвечает Беллами. — Или мутировавшая от радиации версия светлячков, без разницы. — О. Несколько минут они смотрят, как светлячки изящно парят в воздухе, и Беллами переводит взгляд на Мёрфи, который часто моргает, пытаясь оставаться в сознании, но его веки снова начинают слипаться. — Знаешь, — говорит Беллами, думая об идее, которая может помочь Мёрфи заснуть - идее, возможно, не совсем правдивой, но тем не менее. — Как-то давно на Ковчеге я прочитал, что раньше люди верили, что светлячки были живым воплощением ловцов снов. Иногда дети ловили их в банки и держали рядом со своей кроватью, чтобы те забирали их кошмары. — Ну, в моём случае они халтурят, — усмехается Мёрфи. — Может, это работает, только когда они мигают, — предполагает Беллами. — Но, я думаю, никто из нас так и не узнает, если мы не заснём. — Ты рассказываешь это, чтобы усыпить меня? — спрашивает Мёрфи, подозрительно щурясь. — Возможно… У меня получается? — Возможно, — бормочет парень, позволяя глазам закрыться. Он пододвигается ближе к Беллами, тепло его тела убаюкивает, и тот крепче обхватывает Мёрфи руками. Несмотря на то, какая твёрдая под ним земля и как тёмен лес, он чувствует себя удобно и в безопасности. Он не чувствовал себя так уже очень давно. — Просто спи, — мягко говорит Беллами, вновь начиная ласково гладить его по волосам. — Я не позволю ничему с тобой случиться, обещаю. Мёрфи уже начинает проваливаться в сон, уплывать в спокойное небытие, когда шепчет три слова так тихо, что их с трудом можно расслышать. Но Беллами слышит его. — Я верю тебе.