Путь Самаэля

Гуидо Эспозито не верил слухам, гулявшим по Ордену Истинного Креста. Злые и завистливые языки всякое болтают об Иоганне Фаусте. Карьерист, самозванец, тот, кто за неимением моральных принципов, жаждет лишь наживы. Эспозито видел, насколько голословны все обвинения и очень жалел молодого экзорциста, всеми силами старающегося облагодетельствовать как можно большее количество людей. Благотворительный фонд, работа в больнице. Эспозито считал, что это благородно и делается от чистого сердца, ведь Иоганн Фауст очень благочестив, ни одна месса не проходит без его участия, и он никогда не отвлекается в процессе. Добрый человек, истинный христианин. Эспозито часто общался с Гаспаре Гвидиче и глубоко уважал его, когда тот ещё был экзорцистом Ордена Истинного Креста. К сожалению, после изгнания Гвидиче исчез, но оставил после себя достойную замену, которую подготовил ещё будучи при делах — Фауста. Эспозито видел в этом волю провидения. Поначалу кардинал не доверял этому странному человеку, думая, что тот вполне мог подсидеть Гвидиче, но через весьма короткое время стало ясно — Фауст не из тех, кто станет вредить ближнему. И Эспозито захотелось познакомиться с этим удивительным филантропом. Фауст поддерживал добрые отношения с многим членами Ордена Истинного Креста, но на поверку оказался довольно одинок. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Эспозито в первый день знакомства. Одинокий, многими непонятый и оттого немного печальный праведник не винил ни Риччи, ни кого-либо другого из своих недоброжелателей. Эспозито даже попытался несколько раз его спровоцировать, но Фауст оказался просто не способен испытывать ненависть. И вместе с тем его нельзя было назвать бесхарактерным или слабым. Фауст видел впереди цель — облегчить жизнь как можно большему количеству людей и шёл к этой цели семимильными шагами. Эспозито не мог не восхищаться. Рабочий день экзорциста подошёл к концу, и Самаэль, вооруженный чемоданчиком, спешил через парк в детскую больницу. Погодка нынче выдалась не очень. Порывы ветра сбивали с ног, а льющий стеной дождь грозился утопить в ближайшей луже любого, кто осмелится встать под его струи. Самаэль осмелился и теперь ему казалось, что стихия этим не на шутку возмущена. Конечно, можно было воспользоваться демонической силой и просто телепортироваться к месту назначения, но у этого решения было два отягчающих обстоятельства: во-первых, перед уходом Самаэлю повстречался кардинал Гуидо Эспозито, и демон просто не мог не использовать возможность произвести лишний раз эффект на своего подопытного. Этот кардинал не сказать, чтобы имел какое-то особенное место в конклаве, но с ним не было проблем и он был знакомым Гвидиче. Самаэль вряд ли полностью отдавал себе в этом отчёт, но дружба (или подобие дружбы), которую Эспозито водил с Гвидиче, располагала Самаэля к этому кардиналу чуть больше к остальным. А во-вторых… Ураган не только не отпугивал, но даже привлекал демоническое сердце Самаэля. Буря, сила, которую демонстрировала стихия, и хаос, который она несла с собой, будили в демоне ощущение близкого родства. Во всяком случае, безумие и торжество свободы, которые представляли из себя сегодня мир людей, были душе Самаэля ближе, чем солнечные, погожие деньки, которыми так славится Италия. Давид Ландман уже давно оставил свои попытки понять, кем же является тот, кто теперь замещает Гвидиче под его началом. Главврач смутно понимал, что Иоганн Фауст Пятый не простой человек, а то и вовсе не имеет отношения к роду людскому. После неожиданного исчезновения Гаспаре этот подозрительный тип, по которому давно тюрьма плачет, явился к нему и просто заявил тоном, не терпящим возражений, что отныне он здесь работает. Давид, конечно, попытался воспротивиться, ведь он несёт ответственность за детей, которых лечит, а, кто его знает, что взбрело в голову этому субъекту. Не иначе, как он надумал обзавестись целым штатом лабораторных крыс для своих бесчеловечных экспериментов (Ландман ничего не знал об экспериментах Самаэля, но мог поклясться, положив руку на Библию, что они бесчеловечны). Жаль только, что справедливое негодование Давида было довольно быстро пресечено сначала многозначительным взглядом, а затем тяжёлым кулаком. Надо отдать Фаусту должное, лечил он хорошо. Настолько хорошо, что Ландман даже стал опасаться, что его кресло главврача уже не так прочно стоит под ним и не ровен час будет выбито. Но место Давида Фауста не интересовало. Новый доктор быстро завоевал симпатии детей безболезненным лечением и добрым отношением, а симпатии родителей — стремительным выздоровлением пациентов. Отсутствие Гвидиче чувствовалось не очень сильно и, что примечательно, никаких дополнительных гонораров Фауст не брал (как, впрочем, и Гвидиче) и довольствовался скромным окладом. Давид постепенно успокоился. Самаэль вошёл в здание, забежал на минутку в свой кабинет, чтобы оставить вещи, и сразу же начал обход пациентов. Второй сын сатаны унаследовал от своего друга инфекционное отделение. Примерно через час привезли девочку лет семи, она была очень плоха. Её мать, словно бешеный зверь, вцепилась в рукав Самаэля. — Мой муж очень богат. Спасите её, мы не останемся в долгу! И Самаэлю бы заострить внимание на этих словах (лишнее финансирование никогда не помешает), но он только уставился в покрытое пóтом, красное лицо ребёнка. И внезапно отчётливо понял, что желает ей долгой и счастливой земной жизни. Ландман развел кипучую деятельность. Очень скоро стало понятно, что «долго и счастливо» этой девочки практически неосуществимо. Это была оспа. Услышав диагноз, несчастная мать потеряла сознание, и сестре милосердия пришлось её унести. Ландман, не питая почти никаких надежд на исцеление, в первую очередь занялся тем, что принял все меры по изоляции больной от общей массы персонала и других пациентов. Как понял Самаэль, Давид собирается вколоть ребёнку наркотики и оставить её умирать в одиночестве, ибо ничего другого он не может для неё сделать. — А знаете что, сделайте-ка это лучше вы. Ландман вручил слегка удивленному Самаэлю шприц. — С чего бы это вдруг вы спихиваете на меня свои обязанности? — Но вы ведь не простой человек. Вы работаете в инфекционном отделении постоянно и не используете никакой защиты. И ни разу не заболели. Может, вы и вовсе не можете заболеть? Тогда для вас лишний контакт с заразной пациенткой не будет таким опасным, как для меня. Самаэль хмыкнул и взял шприц. Неопровержимые аргументы. Девочка дышала глубоко и часто, время от времени с её губ срывался стон. На теле было еще совсем немного струпьев, но было видно, что она совсем скоро попросту сгорит. И Самаэль искренне не понимал, какое ему дело до смерти ещё одного маленького человека. Как будто в первый раз. Как будто смерть для него такая же тайна, как для большинства людей, и он совсем не уверен, что этот ребёнок совсем скоро обретет вечный покой. А может, в этом все и дело? Ему, как демону, не хочется отдавать ещё одну душу в объятия блаженной вечности? Некоторое время Самаэль задумчиво глядел на шприц. А затем одним движением руки вышвырнул его в мусорку. Целью экспериментов Самаэля было создание вещества, ускоряющего регенерацию клеток, но вместо этого у него, как правило, получалось что-то совершенно непредсказуемое. Нужную формулу никак не удавалось вывести, зато получалось создать множество других формул, которые Самаэль с удовольствием экспериментировал, как на Белиале, так и на обыкновенных людях. Несколько недель назад Амаймон притащил человека, которого выкрал из тюремного госпиталя. Он тяжело дышал, имел на теле множество струпьев непонятного происхождения и очень высокую температуру. Самаэль заинтересовался его болезнью, ибо современная медицина ещё не знала, как справляться с подобным недугом. Исключительно из профессионального любопытства Самаэль ввёл ему в разное время несколько разных препаратов, которые были признаны неудачными экспериментами, и оставил подопытного в углу страдать. Через несколько часов температура начала понижаться, а через несколько дней струпья стали бледнеть. Больной пришёл в сознание и затребовал еды. Поняв, как действует снадобье, Самаэль с чистой совестью ликвидировал подопытного, но именно сейчас, глядя на больную девочку, он вспомнил, что тот человек имел симптомы один в один с теми, которые Самаэль наблюдал теперь. Пожалуй, у малышки появилась надежда. — Вы сделали это? — спросил Ландман сразу же, как Самаэль вышел из опечатанной комнаты. — Не входите к ней, я скоро вернусь. — Что? Ландман ломанулся за Самаэлем, но тот только отмахнулся, да с такой силой, что Давид отлетел к стене. Демон слегка не рассчитал удар, но у него было оправдание. Времени не было, ребёнок в любой момент мог уйти. Люцифер невероятно удивился, завидев брата, который вломился в лабораторию посреди дня. Прежде такого не бывало. Самаэль так торопился, что абсолютно не обратил внимание на то, чем занимался Люцифер. Король света самым наглым образом перебирал его записи и книги. — Что ты делаешь? Но Самаэль не ответил, судорожно ища лекарство. — Отвечай мне. Тон Люцифера был невероятно спокойным, но Белиал в углу сжался, стараясь занимать как можно меньше места. Игнорирование — одно из самых ненавистных явления для первого сына сатаны. — Потом, Люцифер, я потом тебе все объясню. Нужная колба, наконец, была найдена, но Люцифер не собирался сдаваться и встал на пути брата. — Ты даже на встречу с нашим отцом не торопился с таким энтузиазмом. Пройти сквозь бестелесного духа было бы несложно, если бы за этим не последовала страшная кара. — Я очень спешу. — Куда? — К пациенту. Он умирает. Самаэль не успел сориентироваться и сказал правду. Это же надо было так ступить. — Ты спасаешь жизнь человеку? Наверное, стоило остаться и плотно заняться выкавыриванием себя из того навоза, в который сам же угодил. Жизненно необходимо остановиться и хоть чего-нибудь наврать, но девочка сгорает, как в огне. А он потом что-нибудь придумает. Не утруждаясь дальнейшими объяснениями Самаэль прошёл сквозь Люцифера и поднялся наверх. Теперь хуже уже точно быть не может. Самаэль сделал укол больной девочке. Зудящий от негодования Ландман не решился зайти в её палату, и это было только на руку. Через полчаса малышка спокойно заснула, а второй сын сатаны остался при ней. Не только для того, чтобы следить за состоянием, но и, чтобы хоть недолго побыть в покое. Там снаружи ворчащий Давид и взбешенный Люцифер. И каждому что-то от него, Самаэля, надо. А не пошли бы они глубоко и далеко, ибо надоели — сил нет. Лицо девочки напоминало Самаэлю ангела. Таким, каким их обычно представляют люди. Образец невинности и чистоты. Непорочности. И это должно бесить, но почему-то вызывает теплую, совершенно противноестественную улыбку. Дети — лучшая часть человеческой массы. Да, они могут быть агрессивны и жестоки, но главнейшая черта, отделяющая их от демонов, как и от взрослых людей — честность. Неприкрытость. То, чего так не хватает самому Самаэлю. «Именно такой могла бы быть дочь Гвидиче», — неожиданно пронеслось в мозгу демона, и Самаэль сам удивился этой мысли. Пожалуй, если бы её лечил именно он, ему было бы особенно жаль наблюдать её смерть. Девочка, конечно же, очнулась. Её мать, практически смирившаяся со кончиной своей малышки (сёстры милосердия чистосердечно пытались примирить женщину с тяжёлой утратой) была вне себя от радости и жаждала облагодетельствовать спасителя. Ландману хватило совести не присваивать себе чужие заслуги, поэтому Самаэлю пришлось стойко выдержать шквал благодарности сначала от сеньоры Фумагалли, а затем от её почтенного супруга, который попытался перевести свою благодарность в денежный эквивалент, но Самаэль гонорар, как всегда, отклонил, а взамен попросил контакты и помощь в будущем, а также финансовую поддержку его благотворительному фонду (исключительно в разумных количествах). Узнав про фонд, сеньор Фумагалли пришёл в полнейший восторг и с радостью согласился посодействовать. Таким образом, Самаэль получил первого спонсора для своих экспериментов, ну и для фонда заодно. А потом он сидел в своём кабинете и курил, закинув ноги на стол и пуская в воздушный океан дымовых медуз. Ароматные подобия кишечнополостных начинали свой дрейф от губ Самаэля и постепенно растворялись во мраке кабинета. Демон наблюдал за их путешествием длиной в несколько мгновений и размышлял, насколько земная жизнь человека похожа на эти призрачные видения. Ровно настолько, насколько его вечная жизнь на них не похожа. В окно, находившееся за спиной, постучали. Не меняя положения, Самаэль протянул руку и отворил створку. Амаймон оседлал подоконник. — Брат Самаэль, ты сегодня не пойдешь к брату Люциферу? Самаэль закашлялся. После таких вопросов ему захотелось столкнуть Амаймона в ту самую дыру, из которой он только что выполз. — Не твоего ума дело. И я не звал тебя, так что, если ты явился только за тем, чтобы задать мне этот вопрос, то проваливай. Хочу побыть один. Амаймон не ушёл, что являлось прямым свидетельством того, что у него к старшему брату все ещё есть какое-то дело. — Ты сегодня спас жизнь человеку, — произнёс король земли спустя пять минут. Самаэль усмехнулся. После курева это получилось как-то хрипло. — Я теперь часто так делаю, ты привыкнешь. — Зачем? Самаэль никогда прежде не замечал в Амаймоне ни признаков внимательности, ни признаков интеллекта. Как выяснилось, зря. Вместо ответа второй сын сатаны выпустился в свободное плавание еще одну колонию медуз. Амаймон терпеливо ждал. — Люди — удивительные существа. Такие слабые и хрупкие с одной стороны, что совершенно непонятно, отчего именно им особое место и особый почет в мироздании, но с другой стороны… Демоны сильны и могущественны. Наши силы возносят нас на вершины, каких людям никогда не достичь, но это не наша заслуга. Эти силы даны нам нашей природой. Машины, которые в нашем распоряжении совершенны, но что мы создали, благодаря им? Геенну? Искаженное представление о Небесах. Пародия. Что еще за миллиарды лет существования материи? Ничего, потому что не можем. Не способны. Утратили дар творчества. Машины людей жалкие, никуда не годятся. Они инвалиды, искаженные нашим отцом, но это не помешало им создать целую империю. Да, она несовершенна, как несовершенны сами люди, но разве мне, демону, не приходилось заново учиться у людского наследия тому, что я когда-то знал, но забыл? И разве люди не красивы? Разве они, все ещё хранящие облик Творца, не способны к тому, чего никогда не достичь демону? Амаймон слушал завороженно, и Самаэлю показалось, что он впервые проявляет заинтересованность. — К чему? Стоило этому короткому вопросу прозвучать, как перед глазами Самаэля возникло два лица: Гвидиче и нынче спасенной девочки. — Доверие своей судьбе и способность смотреть в будущее без страха. Смелость. Ведь демоны, при всем их могуществе, трусливы, потому что уже очень давно зависят от своих сил. Ум. Потому что Геенна производит только винтики в машине. Сатана, как диктатор, незаинтересован в самостоятельном мышлении своих подчиненных. Радость. Ты помнишь, что такое радость, Амаймон? Самаэль повернулся и уставился в лицо брата, словно ожидал прочитать в его глазах какое-то откровение. Словно Амаймон в самом деле может продемонстрировать что-то, кроме мучительных попыток осознать. Ответа не последовало. Конечно же. Самаэль усмехнулся и выбросил окурок в окно. — Забудь. Идём, сегодня братик устроил нам потрясающую вечеринку, которую нельзя пропустить. Из всего, что я сказал, запомни хорошенько только одну вещь: люди — красивые и дорогие игрушки. И ломать их можно только мне.