Часы

      Она криво ухмыльнулась, раскуривая сигарету. Затянулась и выпустила щиплющий глаза дым.       — Человек, он как часы. Пока есть своя рука, тёплая и живая рука, всё хорошо. Механизмы тикают, стрелки поправляются, батарейки меняется. Но и эта рука не всегда может уберечь свои часики от беды. Неожиданный удар — могут сломаться. Упали в аквариум к любимой черепашке — могут сломаться. Так и человек. От удара останавливается. Всё, механизм испорчен. Он больше не оправится и не восстановится. Нет, конечно, есть и противоударные, которые танком переедь, а им хоть бы хны. Но это редкость. В основном мир наполняет дешёвая китайская подделка, — она снова затянулась, пытаясь выпускать колечки. — А если и руки нет? Если никто не чинит, никто не поправляет время? Тогда человек даже и ожить полноценно не сможет.       Я плохо понимал эту странную философию. Несколько дней пыток не самым лучшим образом сказались на моём мышлении. В глазах двоилось, шершавым языком можно было шлифовать доски на лесопилке. Верёвки натирали запястья онемевших рук. Дико хотелось пить.       — Что, мышонок, не нравится? — поинтересовалась она, стряхивая пепел мне на голову, напоминая мне о серых от пыли волосах. Я даже не отреагировал — за последние два дня это было незначительным пустяком по сравнению с происходившим. — Добро пожаловать на войну. Здесь пули нежно целуют на прощание, отправляя в последний путь, а взрывы и рокот моторов заменяют церковный хор, — она кинула на пол окурок и тут же закурила снова. — Сигарету? — предложила курильщица. Я отрицательно мотнул головой. — Зря. Говорят, если ты куришь, то даже у снайпера, который смотрит на тебя, сбивается прицел. Автоматные очереди обходят тебя стороной, ведь ты уже умираешь.       Я промолчал, разглядывая свою охранницу. Через щели в досках на пол падали косые солнечные лучи, образуя на её смуглой коже причудливые узоры. Чёрные волосы от природы были слегка завитыми, а через лицо проходил странный шрам — будто кислотой плеснули. Это выглядело жутко: изуродованная кожа и белоснежный слепой глаз, так отличавшийся от живого «брата» с Яркой жёлтой радужкой. Он смотрел прямо в душу.       — Красиво? Могу прикрыть.       И, не дожидаясь согласия, она встала и отошла к столу, на котором лежала винтовка и пара коробок с патронами, а я смог разглядеть её всю. Курильщица явно гордилась своим телом, одеваясь в чёрную обтягивающую майку и штаны цвета хаки, что подчёркивало её фигуру. Но больше всего меня пугали её руки с до ужаса выразительными мышцами — один резкий рывок, и шея противника будет сломана. А она завязала на голове повязку и привычным жестом надвинула её на глаз.       — Так лучше? — ехидно спросила она, снова усаживаясь рядом. Я промолчал. В конце концов с кляпом во рту много не наговоришь. — Знаешь, часто бывает сложно найти не то чтобы друга, а даже просто хорошего собеседника. Да и друзьям я не доверяю. Вот, бывает, ты общаешься с человеком, чувствуешь в нём родственную душу, доверяешь тайны. И вот, однажды, ты бежишь весь такой вдохновлённый, держа над головой хрустальную, бережно хранимую и лелеемую мечту, а он ставит тебе подножку. А после давит осколки тяжёлыми ботинками. Пинает их, а острые грани режут тебе лицо. И ты ломаешься. Прям как те часы, — курильщица отбросила сигарету и равнодушно поинтересовалась. — Пить хочешь?       Я усердно закивал, показывая всю степень своей жажды. Девушка вытащила у меня изо рта не первой свежести тряпку и отстегнула от пояса флягу.       — Пей, — прошептала она, зажимая в зубах очередную сигарету и наклоняя сосуд. Внутри был чуть сладковатый чай; я жадно присосался к горлышку. —Знаешь, у нас есть проблемы, — задумчива произнесла она, щёлкая зажигалкой. — Моя проблема в том, что я никак не могу найти хорошего собеседника.       Она замолчала, выдыхая дым мне в лицо. Я нервно сглотнул.       — А моя в чём?       — А твоя в том, что завтра тебя расстреляют. Пустят пулю в затылок, а органы отвезут по военным больницам или на чёрный рынок. Но ты не бойся. Я тебя отравила. Ты не принёс пользы на допросе, не принесёшь и в «разобранном» виде. Ты был хорошими часами.       Последних слов я, упорно глядевший в её единственный глаз и захлёбывающийся в собственной слюне, уже не слышал.