Return

Вена красива ранней осенью. А может, это Амстердам или Барселона — на двадцатый год путешествий по просторам планеты они становятся просто «городами». Главное, всем отвечать, что он великолепен, а люди додумают остальное. Так вот, этот Мюнхен, или Париж и правда красив. Замки превратились из серых в серебристые, сверкающие на уже не таком теплом солнце. Дующий изредка ветер напоминал о подаренном мамой шарфе. Когда она его связала? А, снежинки на краях. Прошлое Рождество. До Рождества нынешнего было еще далеко: небо то и дело окрашивалось кучевыми тучами, лужи превращали темный тротуар в острова, необитаемые, как старые книжные магазины. Помню, как тебе нравились «Книги Джо» в Тинмуте (Смотри, Дом, полное собрание сочинений Оруэлла на немецком! — Ты не знаешь немецкий. — Ты вообще книг не читаешь. Возьму тебе «Искусство тантрического секса в картинках».) Сто лет там не были. — Эй, ты чего тут? А чего тут я, собственно. — Да ничего, — смотрю влево и чуть вниз. Твои глаза по-прежнему самое яркое из того, что мне довелось видеть. — Стою. — Мм, ясно. Как синоним «скучно тут с тобой, и сам ты — скучный». Странно, что этим словом описывают солнечную погоду, светлую улыбку, безоблачное небо. — Там наши на смотровую площадку собираются. Ты же знаешь, в [этом городе] вид с высоты потрясающий, — ты проверяешь часы на телефоне, попутно заглядывая в звонки и почту. Что-то бибикает, ты глухо смеешься, будто стесняясь моего присутствия. Мы давно не говорили по душам, вдруг подумалось мне. Примерно года четыре. — Пойдешь? — Помнишь, ты мне книжку подарил? Про тантрический секс. Я спрашиваю словно не у тебя, а у этого сквера в самом сердце Нью-Йорка, у этих ванкуверских серых облаков; спрашиваю у самого себя. — Что? Книжку про секс? — Ага. В картинках. Смешок в конце фразы заставляет меня повернуться к тебе лицом, чтобы проследить, как пробуждается твоя память. — Дом, — ты кладешь руку мне на плечо, опять усмехаешься. Кожу греют прорывающиеся на землю лучи бразильского солнца. — Вы с Андерсоном вчера переборщили, по-моему. Надежда все-таки самая главная человеческая слабость. — Нет, если не хочешь на смотровую, можем в парк, или… в музей… — твоя речь несколько заторможена, в отличие от касаний указательным пальцем экрана телефона. — Кирк еще что-то про боулинг говорил. М? А я молчу и смотрю, как ты ерошишь волосы, борясь с ветром, потом чешешь нос, скорее по привычке, а не по надобности, закусываешь губу — и все это под моим пристальным взглядом. Когда-то у тебя был нюх на такие вещи. Да, время летит, прихватывая с собой крупицы памяти, обрывая фразы на полуслове, но желание вернуть все, как было, никуда не исчезает. Вдруг в голову влетает мысль — влетает вместе с легким, похожим на бриз у берегов Адриатики, ветерком. — Слушай, а поехали домой? Ты подпрыгиваешь на месте, явно не ожидая вопроса. Я позволяю себе улыбнуться. — В смысле? У нас самолет послезавтра. — Да нет же, — я разворачиваюсь к тебе корпусом, вглядываясь в морщинки на твоем лбу — причиной их были наш с тобой нескончаемый смех или оконченная молодость, уже непонятно. — Домой, к нам. В Тинмут. — Какой еще- Дом, ты чего? Тинмут? — ты переспрашиваешь с таким недоверием, будто только что узнал, что Санта — это все детские сказки, а тебе всего лишь пять. — С чего такие мысли? Хотелось сказать про ветер с Адриатики, но ты бы, наверное, не понял. — Соскучился просто. — Я… Слушай, это как-то все, не знаю, у нас тур, и вообще, времени нет, да и не особо в принципе… И что ты про него вспомнил, в том году же были с концертом. Твой голос словно состоит из шепелявых радиопомех, и я никак не могу поймать нужную частоту. С каких пор? Не знаю, но видимо это случилось достаточно давно, потому что я перестал замечать. — Дом, не висни. Смотровая или боулинг? А тебе разве не плевать? — В смысле? — удивленно вскинутые брови, льдинки в синих глазах. Кажется, я опять сказал вслух то, чего не следовало. — А, нет, ничего, — улыбаюсь в попытке тебя отвлечь. — Я, кхм, я поеду в общем. — Куда это? — ты спрашиваешь так, будто тебе не все равно, но мы оба знаем, что это просто дурацкая привычка все и всех контролировать. Ты скрещиваешь руки на груди, и мне становится смешно, потому что ты такой предсказуемый. — Я же сказал, — цепляю рэйбаны на нос, сую руки в карманы и начинаю двигаться спиной вперед, — домой. — Погоди, ты серьезно собрался в Тинмут? А как же… Блин, Дом, какая муха тебя укусила? Очень редкий вид, под названием «меня неимоверно заебало твое равнодушие». — Просто я не понимаю, зачем ты хочешь туда уехать? Насколько я помню, твоя мама с подругой на Кипре, а у Эммы день рождения зимой, а я… то есть, мы не едем вместе, и… На твоих щеках проступает очаровательный румянец, и если бы не палящее солнце Мехико, я бы решил, что ты замёрз. Но все гораздо проще — ты вспомнил. Вспомнил ту, нашу далекую поездку в родной Тинмут, вспомнил, как ты клялся мне в любви до гроба, держа в одной руке мои пальцы, а другой сжимая самокрутку. Вспомнил, как мы шатались на пирсе, пьяно целовались, хохотали над фотографиями всех твоих бывших и моих нынешних. Вспомнил, как ты улетел на три дня раньше, а потом мы почти месяц общались только смсками. — Au revoir, Mathieu! — прокричал я, потому что мы вроде как были во Франции, а здесь люди говорят так, если от кого-то уходят, и развернулся к тебе спиной. Сейчас главное найти аэропорт и не перепутать город отправления. Достаю из кармана пачку — осталась последняя, но до вечера как-нибудь дотяну — и подкуриваю, смотрю на плавающих в пруду уток, на проходящих мимо мамочек с колясками. Идиллия. — Дом! Ховард, стой! Твой крик распугивает птиц, и они расплываются по пруду к несчастью кидающих в них хлебом туристов. Вот ты даже это умудрился испортить. — Чего тебе? — спрашиваю, не останавливаясь, так как чувствую тяжелое дыхание на щеке — ты резко огибаешь меня справа и становишься впереди, удерживая меня за плечо. — Ты злишься? Ты поэтому хочешь уехать, да, ты на меня сердишься? Ну, из-за прошлого раза. Я оказался настолько шокирован, что даже не нашел, что ответить, что, однако, не мешает тебе продолжать: — Дом, я… Я идиот. И мы оба это знаем, и это наверное уже никак не исправить, просто, я думал, что ты понял. — Понял что? Что мой лучший друг мне в душу плюнул, и не замечает этого который год? — Нет. Я же… Черт, дай затянуться, — не дождавшись моего ответа, ты вырываешь из моих пальцев тлеющую сигарету и делаешь блаженную затяжку. — Я же не просто так тогда уехал, я не хотел, правда, но ты был таким… — еще затяжка, и сигарета отправилась догорать на асфальт. До вечера я, видимо, не доживу. — Ты настаивал, ты говорил, и я признавался в ответ, да, но я боюсь, Дом. — Боишься? — эта причина не хотела вкладываться в мое понимание. — До охуения, понимаешь? — нервный смешок в конце выдал твое взволнованное состояние, и вот я уже чувствую себя виноватым. Пиздец, как это у тебя получается. — Не думал об этом с такой стороны, да? — игриво повышаешь тон голоса к концу вопроса, чтобы уколоть меня еще больше, чтобы бесчувственным сухарем уже ощущал себя я. — Блять, Беллами, ну почему с тобой всегда так сложно, — это даже не вопрос, констатация аксиомы, которую не опротестуешь никакими аргументами — прими как данность и смирись. Я вздыхаю, мысленно радуясь тому, что лед тронулся, однако что теперь с этим делать ума не приложу. И почему я все должен решать в одиночку? — Так, и что теперь будем делать? — Ну, ты там что-то про Тинмут говорил, — бормочешь ты себе под нос. — А как же смотровая площадка, боулинг и что ты там предлагал, музей? — Да блин, какой в жопу музей, Дом. — Изобразительных искусств? Ты убираешь руку с моего плеча и резко взлохмачиваешь волосы. — Блять, Ховард, хватит ерничать, — я почти смеюсь над твоей капитуляцией, но держусь, чтобы услышать главное. — Я хочу поехать. В Тинмут. С тобой. — Я тоже хочу, чтобы ты поехал со мной, — откровенность за откровенность. Кто знает, может быть ты перестанешь бояться на этот раз. — Ты уверен? — Доминик, ты мой лучший друг, а тогда я понял, что, возможно, и кто-то кроме этого. Нет, не возможно, а точно. Просто тогда это навалилось так неожиданно, и я испугался, и повел себя, как мудак… — Все, все, я понял. Ты не должен оправдываться, я тоже хорош, сразу перешел в наступление, — ты молчишь и смотришь на землю, и я вдруг понимаю, что парк в центре европейского городка не самое лучшее место для того, чтобы признавать наличие отношений между двумя взрослыми мужиками. — Я отправляюсь в путь со своим лучшим другом, надеюсь, он больше меня не подведет? — напеваю я мимо нот, пытаясь разрядить обстановку, и ты улыбаешься в ответ, киваешь, и я почему-то тебе верю. — Хорошо, поедем. Только ответь мне на один вопрос. — Какой? — Мы в каком сейчас городе? — Ховард, ты совсем с ума сошел что ли, — когда я качаю головой, ты начинаешь дико смеяться. — Ты реально так вчера нажрался? — Ты скажешь, или мне погуглить? — Да в Стокгольме мы, господи. В столице Швеции, — ты продолжаешь угорать, а я разворачиваюсь и иду в обратную сторону. — Дом, на дворе 21 век, представляешь? — Ха-ха, будешь продолжать — оставлю тебя здесь. В Стокгольме, столице Швеции, — дразнясь, отвечаю я, и ты замолкаешь, продолжая идти вслед за мной. Хватает тебя на две секунды. — Дом. — Что? — А ты мне так и не рассказал, читал ты ту книжку про тантрический секс или нет. Чувствую, как щеки начинают пылать от смущения, хотя казалось бы. — Читал, — повременив, отвечаю я. — Поделишься опытом? — замечаю лукавую улыбку на твоих губах и еле заметно киваю. Твои пальцы легко касаются моих, после чего ты отходишь, чтобы позвонить Глену и попросить его забронировать билеты на самолет. А я ловлю себя на мысли, что Стокгольм я больше никогда не перепутаю с другим городом.