Часть 1
30 апреля 2016 г. в 20:46
— Тебе это кажется странным?
— Необычным, скорее. Но я уже привык, что на Фиксе необычностей выше головы. Ты готов?
— Не совсем. Еще минут десять.
— Угу… — Ким согласно буркнул, давая понять, что слова Норна услышал.
Одновременно с этим он пытался подловить в кадр крупный оранжевый цветок, раскачивающийся за открытым окном прямо напротив его лица. Ветер с утра был сильный, и ветка с цветком никак не хотела застыть хоть на секунду, чтобы позволить сделать качественный снимок. Норн улыбался, наблюдая за его попытками через отражение в зеркале.
— Ким, возле Кладбища астар полным-полно. И все цветут. Сделаешь там сколько угодно таких снимков.
— А я вот этот хочу, — упрямо и сердито отозвался Ким, в очередной раз получив смазанное изображение. – Он мне глаза мозолит уже неделю, качается прямо перед носом. И никак… не хочет… да чтоб тебя!
Шипя, как рассерженный кот, Ким удалил очередной неудавшийся снимок и Норн едва не рассмеялся. Иногда Ким вел себя совершенно по-мальчишески, словно ему было не больше двенадцати. Норн поправил воротник рубашки, отступил на шаг от зеркала, окидывая взглядом собственное отражение.
— Ким, — тихо позвал он.
— Ну чего? – все еще сердито отозвался тот.
— Я закончил. Можем отправляться.
Ким мгновенно развернулся к Норну. Да так и прикипел к месту, сжимая в руках готовую к съемке камеру.
— О, — тихо вырвалось у него.
Норн выглядел крайне смущенным и не знал, куда девать руки – карманов в национальном искандарианском костюме предусмотрено не было. Ким медленно скользнул взглядом от носков простых светлых туфель до распахнутого ворота рубашки и почувствовал себя…странно. Не естественное восхищение искандарианской культурой, а что-то такое, чему в принципе нельзя подобрать объяснения. Как будто давний и знакомый сон внезапно шагнул из зазеркалья навстречу, на ходу обретая материальное воплощение.
Искандарианский костюм, в отличие от баланской военной формы, был очень простым. Обычные светлые брюки и такая же светлая рубашка навыпуск. По кремовой ткани наискось бежали бледно-голубые, едва различимые полосы, напомнившие Киму ленты дождя. На несколько секунд ему даже показалось, что в комнате стало темнее, как если бы небо затянуло тучами, и ветер с улицы отчетливо дохнул запахами мокрых листьев и земли. Ким вздрогнул и перевел взгляд в окно. По-прежнему ясно, хотя и ветрено, дождя и близко нет. Мистика.
— У тебя странное выражение лица, — осторожно взглянул на него Норн. – Настолько непривычно?
Ким мотнул головой.
— Все нормально, — хрипло сказал он. – Мне нравится.
Он отложил камеру, в которую вцепился как утопающий в спасательный круг, и подхватил сброшенный на кресло китель, на пошив которого у них ушла почти неделя. Снежно-белый, с лазурными вставками, он напоминал Киму сочетание океанских волн и белой морской пены. Идея нарядить его в подобную одежду принадлежала Норну, и в первые секунды Ким готов был встать на дыбы и искренне возмутиться, что вот только маскарадом он не занимался, но эти слова так и не прозвучали, хотя в эмоциональном фоне наверняка проскользнули. После Медузы ненавидеть камеры Норн отвыкал медленно, порой срывался и пытался уничтожить все свои снимки, до которых только мог дотянуться, и раз уж он сам предложил фотосессию, то было бы верхом глупости мешать этому порыву.
— По-моему, для меня это слишком, — в который раз за эту неделю проворчал Ким, втайне гордясь своим нарядом, и Норн отлично почувствовал эту смесь эмоций, улыбнулся и поправил жесткий воротник его кителя.
— Тебе очень идет, — искренне сказал он. – Настолько, что придется лететь от самого дома катером, а то украдут по дороге, если увидят.
Ким покосился на него, пытаясь понять, смеются ли над ним, но эмофон друга был абсолютно прозрачным и искренним – Норн в самом деле так думал. А через несколько минут действительно подлетел вызванный им катер.
Кладбище встретило их тишиной, и тем сонным покоем, что бывают лишь в подобных местах. Астары и вправду цвели здесь пышно, как нигде, склоняя к земле отяжеленные соцветиями ветви, и местами, чтобы пройти, их приходилось раздвигать руками, как полог шатра. Ким от обилия подобной красоты впал в подобие транса, теряясь, в какую сторону в первую очередь направлять камеру и собственный взгляд. Цветовое голодание, заработанное в Медузе, похоже, собиралось остаться с ним до конца жизни, и когда ему случалось попадать в водоворот ярких красок, Ким не мог заставить себя насытиться, все смотрел и смотрел. Норн всегда наблюдал за этим с грустной понимающей улыбкой, а после обычно становился особенно внимательным и предупредительным. Не только Ким испытывал чувство вины за их во многом покореженную жизнь.
Высокая трава тихо шелестела под их шагами, испуганные кузнечики прыскали из-под ног в разные стороны, возмущенно стрекоча крыльями, и на душе было необычайно тихо и спокойно. Неподвижные корабли казались Киму колесницами древних божеств, не забытыми, а оставленными до следующего пробега по небесному склону, от одной звезды до другой. Странные ассоциации настолько увлекли его в собственные мысли, что Норну пришлось окликнуть Кима дважды, прежде чем тот понял, что к нему обращаются.
— Ты как-то спрашивал, где я впервые услышал о баланцах, — пояснил Норн в ответ на вопросительный взгляд друга, и вытянул руку, указывая на один из кораблей.
— Это случилось вот здесь, мне было восемь.
Ким повернул голову в направлении, куда показывал Норн, и замер. Один из кораблей, огромный, стреловидный, лежащий на боку, сохранился практически полностью. На его обшивке кто-то мастерски создал картину, один взгляд на которую заставил внутри дрогнуть и зазвучать те же древние струны, что когда-то погнали тогда еще будущего Второго капитана в небо, в подсознательном желании отыскать свой настоящий дом.
Баланцы и искандарианцы, мужчины и женщины. Стоят, взявшись за руки, взгляды грустные, устремлены куда-то за горизонт. Позади угадывается что-то вроде спиральной галактики, от которой к стоящим тянется длинная дорога из звезд. Должно быть, художник хотел изобразить их прощание с родным домом. А наряды как две капли воды похожи на те, что надеты на них с Норном.
Норн улыбнулся, глядя на притихшего Кима, подошел и встал рядом, сцепив руки за спиной, за неимением карманов.
— Я тогда спросил у мамы, кто это, — негромко продолжил он. – Она не ответила прямо, сказала, что не знает. Зато сказала другое, то, что в итоге оказалось гораздо важнее прямого ответа.
— И что же? – заворожено спросил Ким, не отрывая взгляда от картины.
— Что если я когда-нибудь встречу подобного человека, то это станет для меня огромным счастьем. И знаешь… Она ведь оказалась права.
_______
Ветер дул в спину искандарианцу, поэтому разглядеть его лицо не удалось – мешали постоянно взбиваемые светлые пряди. Баланец стоял в вполоборота, поэтому его лицо тоже осталось в тени, впрочем, Тесса и не особо пыталась разглядеть. Она осторожно отступила обратно в тень корабля, сделала еще несколько шагов, чтобы быть скрытой уже с гарантией, а после развернулась, и что есть духу побежала обратно, к мужу и брату.
Эмпаты врать не умеют, да и какой смысл, если чувствуешь друг друга каждую секунду? Мужчины тревожно переглянулись. По всему выходило, что пять минут назад Тесса видела призраков, отголосок давно минувших дней, каким-то образом сохранившийся до настоящего. Воспоминание об одежде, в точности повторяющей ту, что была изображена на картине позади них, и плещущее во все стороны тепло не давали усомниться, что это была семья, возможно, одна из тех, о которых писали в древних летописях. Жаль, что не удалось разглядеть лица…
В тот день на Кладбище не было больше никого. Эмпатическая сеть передала странное происшествие дальше, и те, кто собирался посетить это место, отказались от своих планов. Мало ли, какие тайны может хранить наполненная древними воспоминаниями земля, лучше не тревожить ее лишний раз. А Ким так и не понял, почему Норн время от времени едва удерживался от смеха, но так ничего и не объяснил. С него хватило и того, что в тот день им не встретился ни один любопытный зевака.