Вдребезги

Оикава ворчит о непроходимой тупости новичков, перезаряжает пистолет и равнодушно простреливает голову одному из секретарей банка. Кровь стекает по стене старым малиновым вареньем, в небольшой комнате пахнет железом и разлитым кофе. Тоору зевает. Он сгусток сонливой раздраженности и второе дело за сутки явно не способствует улучшению его настроения. — Мог бы подождать, — Куроо шагает по стеклу и с любопытством разглядывает дыру в голове секретаря. Оикава морщится и кутается в черное пальто. У него болит голова и новые сапоги заляпаны грязью и пеплом из оврага, где им пришлось с Куроо и Дайшо жечь очередной труп. — Мог бы, — легкомысленно отвечает Тоору, — но видишь ли этот парень, — он присаживается рядом и дулом пистолета немного поворачивает голову секретаря. Большие стеклянные глаза смерти смотрят сквозь Оикаву. Тот с отвращением отворачивается. — Он собирался вызвать полицию, — Тоору обречен, видимо, наблюдать чужие внутренности и мозги на полу и стенах. Розовый цвет выедает глаза. Оикава думает, что это не самый подходящий интерьер для банка. — Дайшо вопить будет, — Куроо убирает руки в карманы куртки и неспешно подходит к двери кабинета директора. Он скалится и поворачивает голову в сторону Оикавы, взвинченный и ядовито-мертвый до последней капли крови. — Ненавижу вышибать двери, — говорит Оикава. Звучит почти как признание, но Тетсуро смеется и кивает, мол, ну да, точно. — Если потребуется стрелять на ходу, импровизируя, справишься? — взгляд у Куроо насмешливый. Голос так и вообще сплошной яд. Оикава закатывает глаза и ухмыляется. Кончики пальцев покалывает от почти что правильности места и времени, а надсадный кашель в груди глушится адреналином. — Спрашиваешь, — Оикава выдыхает и становится серьезнее. — Отлично. Тоору чуть напрягает руки и прицеливается чуть левее центра двери. Если директор не расположен на траектории предположительного выстрела — будет лажа. Оикаве тогда потребуется полторы секунды, а Тсукишиме — собирать собственные внутренности по дну реки. Конечно, он еще никогда не ошибался, но у всех бывают первые провалы. Оикава выдыхает и слышит счет в голове. Раз. Куроо вышибает дверь и почти ловит пулю плечом. Везучий ублюдок. Два. Оикава видит директора и его телохранителя. Ровно на том месте, на котором и предсказывал Тсукишима. Три. Прицелиться. Чуть присесть. Выстрелить трижды: один в эту гору мускулов, два в директора. Четыре. Пристрелить телохранителя. — Круто, — говорит Куроо. Рядом с его виском, буквально в миллиметре, небольшая дырка от пули. Ждали, значит. Оикава равнодушно смотрит на хрипящего человека рядом со своими ногами. Он как обломки старых империй, кряхтит и пытается выжить. Вот только это бесполезно. Оикава вздыхает. Вообще-то он рассчитывал, что его прикончит Куроо. Пули тратить не хочется. Хотя этот неудачник-недоумок в любом случае умрет от потери крови. У Тоору прекрасная меткость. Уникальная и удивительная в некотором смысле. — Эй, господин, — веселится Тетсуро и присаживается рядом с директором. У того простреляно колено и бок. У Оикавы долбится пульс в висках словно сигнализация «Скорой». Он устал и хочет уже побыстрее закончить здесь. — Вы же знаете, что от нас было в любом случае не сбежать, — тянет Куроо. — Оикава, позвони Дайшо, скажи, что он может подняться, — а потом продолжает ломать улыбкой ребра. — Ненавижу этого Дайшо, представляете? Работаем вместе уже пятый год, а выломать ему хребет хочется только сильнее. Мужчина трясется и бледнеет. В глазах столько страха, искусно порезанного Куроо на лоскуты, что Оикава закатывает глаза. Он присаживается рядом с телохранителем и тихо говорит: — Сейчас я прострелю тебе запястье. Ты его приближенный и довольно хороший друг, так что все пароли знаешь, — Тоору почти касается дулом пистолета его лба, а потом медленно ведет вниз. — Ты скажешь их мне, а я, так уж и быть, побуду хорошим мафиози. Солнце над головой Оикавы давно растрескалось и древней штукатуркой, мокрой и пахнущей отчаянием, сыпется ему на голову. Тоору не жаль. — Не скажу, — хрипит мужчина. Оикава с сожалением смотрит на свой пистолет. Потом на рукава пальто и сапоги. Этого человека, смертного и бесполезного сейчас, Тоору не жаль абсолютно. Сам виноват, раз оказался здесь. Надо было быть осторожней и рассудительней. Не совать нос в дела мафии и не перечить. Еще, возможно, заказать себе дополнительный купон на мозг и понять, что за предательства убивают. Свою одежду Оикаве жаль. Особенно сапоги. — Жаль, — бросает он, вытягивает правую руку мужчины и, не примериваясь, стреляет. Брызги крови попадают ему на лицо и волосы. Рыбы, когда умирают, всплывают на поверхность воды в аквариуме. У Оикавы была одна такая. А потом десятки людей, которым уже лично он, в качестве вечно молодого Питера Пэна и убийцы, простреливал головы и ломал ребра, погибали так же глупо, как и та рыбка. Мужчина скулит под ногами. Оикава смотрит на Куроо, который продолжает что-то говорить директору банка. Дайшо придет через тринадцать секунд и действительно будет орать на них. За то, что оставили за собой след из тел, забрызгали стены и бла-бла-бла. — Итак, — повторяет Оикава и смотрит на телохранителя. Тот давится кровью. Тоору знает, каково это, и ему чуть смешно. Вообще подобная картина уже приедается. Обыденная и накатанная схема, которая уже не трогает, а только вызывает стойкое чувство дежавю. — Пароли, — он растягивает последнюю букву и скалится. Мужчина почти всхлипывает. Надо же. Оикаве двадцать один, а этот тридцатипятилетний мужик словно ребенок и скомканный лист лежит в его ногах. — Какого черта вы тут устроили? — Дайшо шагает прямо по луже крови, не обращая внимания на одну из застреленных (Куроо) секретарш, перешагивает через труп охранника и встает перед ними злой и язвительно-саркастичный. — Смотрите, кто пришел, господин, — с фальшивым восхищением говорит Куроо и чуть тянет директора за волосы. Дайшо недовольно кривит губы и обращается к Оикаве: — Убей. Всё равно толку ноль. Тоору кивает. Нет проблем. В любом случае этот парень способен взломать всё, что угодно. Оикава поднимается, игнорируя слабую хватку на своей левой ноге, и говорит Куроо, осматривая картины: — Может, в штабе повесить? — а потом выстреливает. Пальцы на его штанине ослабевают. — Господин, вы же не против, если ваши картины станут нашими? — смеется Куроо и почти с детским сожалением достает пистолет. — Как вы рассчитали все? — хрипит мужчина. Оикава листает папки и думает, что на телефон пришло сообщение о новом деле. Ну что за херня творится последние дни? — У нас огромный штаб, — важно отвечает Тетсуро, — и прекрасная разведка. Очкарик, его подручный, парочка из резерва, — он смотрит на Оикаву поверх стола и говорит: — Слушай, а из твоего подразделения уже зачислили в разведку? Тоору кивает и говорит, что сразу двоих. — Вот так-то. У вас просто не было ни шанса. Плюс руководство прекрасное, — Куроо морщится и на его лице нестерпимая злость-отвращение. — Говори за себя, — откликается Дайшо. — Мне не нравится работать под его руководством. Оикава согласен. — Первый сейф взломан, — Дайшо кладет несколько увесистых папок на стол. Оикава с любопытством смотрит на пятно крови на стеклянной поверхности. — У нас, кажется, новое дело, — говорит он. — Весело, — Куроо смотрит на часы. — То есть, на ужин мы не успеем? — На поздний разве что, — откликается Дайшо. Он пролистывает документацию, эмоции на его лице меняются слишком быстро, чтобы Оикава мог точно сказать, все плохо или нет. — Я не ужинаю в половину четвертого утра, — ворчит Куроо. — И вообще, какого черта? Второе дело заканчиваем, а они на нас третье повесить собираются? Оикава пожимает плечами. — Можно я его пристрелю? — интересуется Дайшо. Он собран и спокоен. Вполне убедительно отыгрывает роль взломщика (Тоору делает вид, что в графе «стрельба» не стоит высший балл) и перебирает какие-то фотографии. — Директора? — оживляется Куроо. У него на роду выжжено слово «мудак», дабы отпугивать всех в радиусе десяти планет, и он определенно не возражает. — Тебя, — выплевывает Дайшо. Оикава пишет Иваизуми о том, что они почти закончили, трет переносицу и несколько мгновений тупо смотрит на кровь на своих пальцах. А. Точно. Кровь того телохранителя, бессмысленно сдохнувшего за свои идеалы. — Пристрелю-ка я его, да господин? — мужчина мотает головой. — Ну-ну, что вы. В любом случае вам в гробу лежать через пару дней. Я убью вас или вот этот монстр, — Оикава шипит и делает вид, что хочет выстрелить. Куроо хохочет, и дуло пистолета упирается прямо в грудь мужчины, — ваше дело. Тоору надоело марать руки, надоело чувствовать на коже страх этих идиотов, надоело строить из себя собранного и спокойного мафиози-киллера. Он отворачивается и говорит Дайшо: — Сколько еще? — Восемьдесят семь секунд, не больше. Куроо поднимается на ноги и выстреливает четыре раза подряд. Все выстрелы смертельные, и он прекрасно это знает. Извращенное желание убивать. Оикава не лучше, на самом деле. — О, Бокуто звонит, — Куроо отвечает и смеется. – Ну, что? Полиция не нагрянет? — Неа. Всё чисто настолько, что не придерешься. Пусть только попробуют нос сунуть, Акааши сразу пулю в лоб кому-нибудь пустит, — весело говорит Котаро. Оикава ухмыляется и губами произносит, обращаясь к Куроо: «проиграл». Тот закатывает глаза, и рукавом куртки стирает кровавое пятно с щеки. Оикава чувствует подступающую к глотке ненависть, когда Бокуто говорит: — А Ушивака-чан тут приказы направо и налево отдает. Иваизуми клянется пустить ему пулю промеж глаз, если не заткнет свою пасть. — Почему я не удивлен? — Куроо смотрит на Дайшо. Тот кивает, показывает на папки и смотрит на время. — Вперед двигай, кошатина, — ворчит он и до тошноты выверяет все следы их пребывания в кабинете. Такие как он из любого дерьма выкрутятся и сами же в нем тебя утопят. Оикава убирает пистолет и идет вперед первым. На секундомере стрелка замирает на отметке в восемьдесят семь секунд. Вот же ловкий расчетливый мудак. Оикава смотрит на Дайшо через плечо. Тот отточенными движениями убирает папки в огромную сумку, рявкает на Куроо, дабы тот пошевеливался, и выходит вслед за Оикавой. Тоору думает, что это почти профессия. Статичная и выверенная до мелочей. Убивать и убивать. Заметать следы, проворачивать дела и убивать. Ломать хребты словами и фальшиво промахиваться. Притираться к людям, становиться с ними почти недосемьей и убивать. Равнодушно считать трупы за своей спиной и учиться спокойно спать по ночам. Оикава умеет это все. Точнее, это даже не полный список всего, что он умеет. Мафия бесполезных рыбок выбрасывает пузом кверху. Тоору полезен. Дайшо и Куроо тоже. Элитное, мать их, подразделение из почти двадцати пяти бойцов. Профессиональные убийцы-мафиози и потерянные люди, у которых за душой ничего святого. Оикава выходит из здания и смотрит на часы. Надо же. На дело ушло около четырех часов. Они быстро залезают в фургон и лениво перебрасываются фразами. Тоору прикрывает глаза и думает, что в детстве его мать не учила, как быть лучшим убийцей в городе. Она, вообще-то, почти ничему его не учила хотя бы потому, что ей перерезали глотку еще до пятилетия Оикавы. Не связывайся с мафией, детка. Это замкнутый круг, где ты не научишься азам доброты, зато к тринадцати годам сможешь с точностью сказать, сколько стоит любовь. Оикава не прожженный циник, вы не подумайте. Он открывает блокнот и говорит Куроо: — Угадай, сколько я сегодня убил? Тот скалится и жалит словами: — Перешел, наконец, через вторую сотню? Оикава говорит, что он, вообще-то, не настолько монстр. Потом, подумав, добавляет, что еще неделя таких заданий, как сегодня, и до второй сотни он точно дойдет раньше графика. Тетсуро смеется и сообщает, что его вторая сотня почти подходит к концу. Дайшо качает головой и требует доказательств. Куроо конкретно так посылает его нахуй. — Сам-то благодаря зачистке на Хоккайдо до трехсот точно дошел. Это негуманно, неправильно, аморально и прочие слова, посвящающие человека в их сущность. Оикаве не смешно. Его подташнивает от этой реальности, и потому он сцепляет челюсти и записывает цифры со сто шестидесятой и до сто семьдесят первой. Ему абсолютно не до смеха. У них очередное дело посреди ночи, координация и разработка плана, а потом убийстваубийстваубийства. Оикава думает, что не умеет ничего больше. Это немного расстраивает. Чуть больше, чем отсутствие ужина и чуть меньше заляпанных новых сапог. — Ива-чан? — говорит он через минуту под фоновую ругань Дайшо и Куроо. Тетсуро достает нож и клянется перерезать взломщику язык. Тот даже и не думает отстраняться. — Полагаю, Тсукишима уже засел за документы и разработку плана взлома? Если да, то скажи Ямагучи о документации, пускай разыщет, кого мне надо прикончить первым. И да, я знаю, что обычно они в паре работают над планом. Но пускай уж найдет мне те дела. И пускай Ушивака выметается нахуй из нашего штаба. Оикава привык к хромированному сердцу и северному ветру в ребрах. Да. С таким можно научиться жить.