***
Он вновь пришел. И вновь под вечер. Она пустила его без возражений. Просто потому что не могла больше быть одна. Он принес цветы. И она вспомнила, сколько раз уже он стоял перед ней на колене и просил выйти за него замуж. А она убегала, заставляя его беситься и все больше ненавидеть всех. И в особенности — своего «друга». Но вот — прошло время, Сани нет, и Ромашов должен бы радоваться. Но на душе почему-то пусто. И он вновь пришел к Кате. Вновь просил ее руки. Это было странно, наверное, но он умел любить. И эта любовь сжигала его. Сжигала, оставляя вместо пепелища ненависть. — Вы выйдете за меня? И в этот момент она сломалась. Ромашов увидел это в ее глазах и устало улыбнулся.***
Никакого торжества не было. Да она и не хотела. Катя боялась. Того, что совершила ту же ошибку, что и ее мать. Но жизнь с Ромашовым оказалась довольно терпимой. Было сложно привыкать называть его по имени. Кажется, она никогда и не произносила его. Михаил. Миша. Ему повезло с работой, а потому вскоре они переехали в новую квартиру. Более просторную, более светлую. Но по-прежнему холодную. Им не хватало чувств. Она не могла забыть Саню. Не могла взглянуть на мужа как на мужчину. А он видел отрешенность в ее глазах и проклинал всех и вся. Пахал как проклятый. Боялся лишний раз коснуться ее. Но бесполезно.***
Когда это началось? Катя вдруг осознала, что одним прошлым не проживешь. Сколько бы слез она не пролила, Саня не вернется. Не постучит в ее дверь, живой и здоровый. От этого становилось еще хуже, но она, превозмогая себя, возвращалась. Поначалу она не понимала, зачем. Все ее любимые люди мертвы, проще было бы уйти вслед за ними, но нет. Она осталась. И стала замечать и жизнь, которая кипела на улицах города. И мужчину, который неизменно был рядом. Он всегда приходил поздно, быстро ужинал, принимал душ и ложился спать. Все четко и тихо, словно заведенная кукла. Они никогда не говорили. Катя убирала со стола, пока муж был в ванной, а после шла в комнату. Спали они вместе, но он никогда не позволял себе даже обнять ее. Сейчас же ей хотелось вырваться из цепких лап тоски. Первым делом она избавилась от ужасного черного платья, что привыкла носить. Целый день она провела на улице, наслаждаясь свежим воздухом. И опомнилась лишь тогда, когда увидела на небе звезды. В окнах квартиры не горел свет. А ведь в это время Михаил всегда был дома. Она чуть прибавила шаг, но кто-то вышел ей навстречу. Даже не успев испугаться, Катя оказалась в крепких объятьях. — Жива, — в его голосе звучало такое облегчение, что она устыдилась своей беспечности. Отстранившись, она осторожно посмотрела на Ромашова. — Я ужин не приготовила. Прости. Он как-то неверяще взглянул на нее, а после рассмеялся. — Ничего, — наконец, выдохнул он. — Это я переживу.***
Незаметно пролетали недели. И Катя вдруг поняла, что влюбляется в своего собственного мужа. Она будила его по утрам и встречала вечером. Готовила ему завтраки и ужины. Разговаривала с ним обо всем, что приходило в голову. И видела, как сильно повлияла на Мишу война. Конечно, она всех изменила. Но он больше не внушал ей отвращения. Не казался лицемером. Пожалуй, идеалом его тоже нельзя было назвать. Порой его суждения были слишком циничны и резки. И она видела, как он пытается обуздать свою злость, возвращаясь с работы. И все время гадала. Зачем он борется? Точнее, за что он борется?***
Они по-прежнему просто спали вместе, но просыпаясь каждое утро, Катя чувствовала его руку, лежащую у нее на талии. И если поначалу она тут же освобождалась от этих объятий, то со временем старалась, наоборот, подольше не вставать. Теперь Миша приходил раньше, и она поняла, что это из-за нее. Вечера они проводили вместе, разговаривая или читая. Одним вечером, заметив, как он поводит плечами, словно стараясь сбросить какую-то ношу, она подошла и положила руки ему на плечи. Сначала он напрягся, но почувствовав успокаивающие движения, расслабился. Они учились доверять друг другу. И трудно сказать, для кого это было большим испытанием.***
Однажды Катя изъявила желание устроиться на работу. Однако Ромашов, даже не взглянув на нее, припечатал: — Ты работать не будешь. Тогда они впервые поругались. И сейчас, оглядывая десятилетних сорванцов, сидящих за партами, она вспоминала тот день с улыбкой. Вспоминала, как впервые почувствовала злость на него. За то, что запрещает ей. За то, что держит ее в квартире, словно в клетке. Вспомнила, как он нервно проводил рукой по волосам, стараясь успокоиться. А она не отступала, но один взгляд на его голову — и вот уже она еле сдерживает улыбку. Взъерошенные волосы в совокупности с большими желтыми глазами, пронзавшими ее, делали его похожим на филина. И она смеялась, глядя, как он озадачен ее внезапной сменой настроения. — Хорошо, — он глубоко вздохнул, прекращая взрыв смеха, — как насчет работы… ммм, — он словно бы задумался, а потом хитро усмехнулся: — работы домохозяйки? Опыт у тебя неплохой, я могу даже рекомендательное письмо написать. Недолго думая, Катя замахнулась на него первым попавшимся под руку, но это, как назло, было полотенце. А потому в следующий миг смеялся уже он. А она замерла. Впервые она слышала его смех. И это было так странно. А потом… Потом она неосознанно сделала шаг к нему — и все было кончено. Сражение проиграно. В тот самый миг, когда он коснулся своими губами ее. Легко, боясь спугнуть ее, а после — жадно и неудержимо. И Катя не хотела больше освобождаться от этого плена. А он и не позволил.