Белтейн

— А знаешь, какая сегодня ночь? — звенел над трактом веселый залихватский голос. — Знаю. Ночь, в которую я наконец высплюсь после хождения по этим проклятым болотам, — спокойно заметил собеседник. — Никогда больше не полезу в гнездо накеров за двадцать оренов… В следующей корчме поищу работу поспокойней — призрака там… — Что? — Работа, Лютик. Та самая вещь, которой ты пренебрегаешь всю жизнь. Поэт оскорбленно фыркнул и пришпорил задохлую лошаденку, пуская ее в обгон мерно идущей Плотвы. Кобылка, за которую барыга в предыдущем селе содрал три цены, нервно заржала, мотнулась куда-то в сторону, и Лютик едва не вылетел из седла, изумленно ойкнув. Ведьмак заинтересованно следил за попытками трубадура вернуть упрямую скотину на путь истинный, и в желтых кошачьих глазах Геральта чудилась насмешка. Наконец, справившись с норовистой лошадью, Лютик подъехал ближе к ведьмаку. — Тебя покусали, что ли? — предположил Лютик. — Это же Белтейн! Ночь, полная тайн, загадок, магии и танцев у костра! Я не верю, что ты хочешь провести ее настолько скучным образом! Восклицающий на весь тракт поэт изрядно надоедал ведьмаку, вымотанному этой ночью и полсотней злобных болотных тварей. Однако Лютик, как обычно, заботился лишь о себе и своих желаниях, полностью игнорируя Геральта, угрюмо глядящего поверх дергающихся ушей Плотвы, поэт вдохновленно и быстро, захлебываясь словами, описывал все прелести Белтейна. — Помню, в прошлом году… — многозначительно начал Геральт. Лютик заинтересованно замолк, надеясь найти сюжет для новой баллады. — Взял я один заказ на риггера… — Ведьмак! — взвыл поэт, заставляя кобылу опять содрогнуться. — Ты хочешь сказать, что потратил главную ночь года на шатание по городским свалкам? — Вообще-то, по канализации, — справедливости ради отметил Геральт. Убито повесив голову, трубадур издал душераздирающий стон. Порой ведьмак был совершенно невозможен по его мнению. — Придумал! — возликовал поэт. — Ты идешь со мной на праздник этой ночью! — Лютик, я спать хочу… — Поспать можно и днем, но пропустить Белтейн — это натуральное святотатство! — уверенно заявил тот, качнув головой. Яркое перо на шапочке вызывающе тряхнулось. На этот раз маневр удался — музыкально насвистывая, Лютик галопом промчался мимо ведьмака, обдав его дорожной пылью. Хмуро вытирая лицо, Геральт смотрел вслед отчаянно матерящемуся другу, — лошади вновь взбрело что-то в голову, и она ломанулась в кусты, с хрустом врезаясь в ветки. По мнению ведьмака, Лютик был новым извращенным видом кровопийцы. Геральт покосился на притороченный к седлу серебряный меч. Ему предстояло отмахать еще полсотни верст, попутно выдергивая Лютика из кустов, по какой-то причине так полюбившихся дурной кобыле, не уснуть при этом и выслушивать непрерывную болтовню поэта, заткнуть которого не удавалось никому и никакими способами, а потом… Разумеется, ввязаться в очередную историю. Куда же без этого?

***

Когда солнце уже стояло посередь неба и пекло просто адски, ведьмак и трубадур добрались до достаточно крупного селения. При въезде в глаза сразу бросались венки боярышника, украшающие двери. Людей на улице было немного — оно и ясно — день в разгаре, все заняты по хозяйству. Ведьмак приметил компанию из детишек, носящихся по улицам, нескольких женщин и старика, сидящего на срубе и перебирающего струны гуслей. На последнего Лютик воззрился так, будто он только что зарубил полдеревни. Встретившись взглядами со спешившимся Геральтом, девчонка лет пяти поначалу застыла на месте, невежливо пялясь на ведьмака, а потом истошно взвыла на одной ноте. Мать, увидевшая настороженно тянущегося к мечу Геральта, отреагировала точно так же, разве что, умудрилась утащить дочь в дом. Улица незаметно опустела. — Тебя тут не любят, — зевнул Лютик. — Только заметил? Пожав плечами, поэт направился в корчму, стоящую в нескольких улицах отсюда. Геральт хотел последовать за ним, но ненадолго задержался, возясь с ножнами — на всякий случай он счел нужным закрепить их на спине, а после догнал друга. — Я же говорил, что Белтейн — плохая идея, — сказал Геральт, намекая на реакцию крестьян. — Ночь, — лаконично отозвался поэт. — Темно… — И у меня глаза светятся, — усмехнулся Геральт. — Местные впечатлятся. Лютика это мало волновало, у трубадура был свой гениальный план. — Скажем, что ты защитишь их от нечисти, — предложил он. — От какой еще нечисти? — Ради того, чтобы глянуть на нечисть, высунувшуюся из норы в Белтейн, Геральт готов был заявиться на праздник. Лютик только отмахнулся — его понятия о чудовищах были не слишком глубокими, хотя он провел много времени, объездив с ведьмаком полмира. Из редких размышлений Геральта он успел уяснить, что упырь и вурдалак — это разные твари, и несказанно этому удивился. Хозяин корчмы без проблем впустил в свое заведение Лютика, но косо глянул на ведьмака. Нервно оглядываясь в поисках мужиков, которые могли бы помочь, он попросил сдать оружие. Геральт не был настроен на ссору, поэтому покорно отдал мечи корчмарю, пообещавшему все вернуть. За сохранность вещей не надо было волноваться — связываться с ведьмаком никто не хотел. Лютик уже заказал выпивку и сел за стол, Геральт устроился на лавке напротив. Порывшись в сумке, поэт извлек замызганный листок бумаги и чернильницу. По привычке прикусив кончик пера, Лютик вдохновленно уставился вдаль. Корчмарь, поставив перед ним кружки, тревожно осмотрел трубадура. — Милсдарь ведьмак, чегой-то с ним? — ничуть не наигранно удивился мужик. — Думает, — отозвался Геральт. — Лютик, пиво. Эта незамысловатая фраза тотчас же пробудила поэта — Лютик, помотав головой, будто вытряхивая ненужные мысли, схватился за кружку. Поняв, что больше ничего интересного не предвидится, корчмарь испарился. Лютик отпил немного, потом обратил чуть захмелевший взгляд на ведьмака. — Геральт, мне нужна какая-нибудь романтичная нечисть, — заявил Лютик, вернувшись к листу, на котором пока что имелась одна жирная клякса. — Романтичная? — переспросил ведьмак. — Как ты себе это представляешь? Утопец убивает тебя с букетом в зубах? От представившейся картинки трубадур отмахнулся — больно жуткая. С утопцами он был знаком не особо близко, но ничего подобного в новую балладу включать не собирался. — Ты прекрасно меня понял. Нужно какое-нибудь существо женского пола, в которое можно безответно влюбиться. — Полуденница? — предложил ведьмак. Вспомнив прошлую неделю, Лютик поежился. Тогда Геральт охотился как раз на полуденницу, и поэт внезапно решил сходить с ним и глянуть, про кого он там романтические баллады сочинял. Представшая его взору тварь могла бы претендовать на любовь явного извращенца. — Еще варианты? — Полуночница, — не отличаясь особой фантазией, сказал ведьмак. Вообще-то, были еще всякие водные нимфы, но после болот о воде ему думать не хотелось. — Есть нечисть без «полу» в названии? — вздохнул Лютик. Ведьмак пожал плечами. Большинство виденных им тварей стремилось убивать, а о любви там речи и не шло. Поэт страдал над балладой еще с полчаса, но смог сочинить только вступительное четверостишие. На этом его хваленое вдохновение окончательно иссякло. — Мне срочно нужна нечисть, — настаивал Лютик. — Пойти кикимору тебе изловить? Застонав, трубадур уронил голову на стол. Звук удара вышел впечатляющий. — Про чародейку напиши, — сжалился над ним Геральт. — А это нечисть? — засомневался Лютик, отлепляясь от столешницы. — Еще какая. Тут было что-то личное, но поэту некогда было расспрашивать — ему в голову взбрела новая идея. Записывая с нечеловеческой скоростью и разбрызгивая вокруг чернила, Лютик принялся за работу. — Учти, если местным не понравится, нас вышвырнут, — напомнил Лютик. — И слава Мелитэле… — Ты что-то сказал? — Ничего.

***

Ближе к вечеру в корчме начали собираться мужики со всех окрестных домов, шумно начавшие праздновать заранее. Геральт внимательно следил за ними краем глаза, зная, что пьяные способны на любые необдуманные поступки, а марать руки ему не хотелось. Ненадолго оторвавшись от исчерканного и исписанного вдоль и поперек листа, Лютик оглянулся, поражаясь, как быстро пролетело время — за окном уже темнело, а в корчме стало не протолкнуться. Поэт хотел было заказать еще выпивки, но Геральт его остановил. — Глянь, — шепнул ведьмак, кивая в гущу толпы. Темная фигура, замотанная в плащ и натянувшая капюшон по самый нос, приближалась определенно к ним. Поэт не видел причины для беспокойства, он, напротив, потянулся за новым листом в сумку, надеясь увидеть нечто интересное. По-прежнему храня молчание, незнакомец опустился на лавку рядом с ведьмаком и сдернул капюшон. Лютик пораженно ахнул: — Чародейка! В такой глуши! Девушка недобро прищурила глаза глубокого зеленого цвета, скользнув взглядом по трубадуру. Лютик подался назад, нервно посматривая на изучающего чародейку Геральта. — Я бы попросила не отзываться в таком пренебрежительном тоне о моем родном селении, — строго заметила девушка, наслаждаясь производимыми этими словами впечатлениями. — Позвольте представиться — Аллена Вейс, выпускница Аретузы. — Геральт из Ривии, ведьмак. Какое дело вы хотите мне предложить, достопочтенная? Аллена чуть растерянно посмотрела на Геральта, не способная понять, насмехается он над ней или просто выказывает вежливость. — Нечто поселилось в реке, — помявшись, сказала чародейка. — Не нужно на меня так смотреть, я знаю как неубедительно это звучит! Но все село в один голос это твердит, а от реки, если поглубже забраться, исходит мощная Сила. — Почему же госпожа чародейка сама не проверила? — прищурился Геральт. — Проверяла, искала, но ничего не нашла, а люди пропадают. А тут такая удача — вы приехали! В голосе Аллены слышилось то самое знаменитое женское отчаяние и беспокойство за знакомых. Просто так она бы не обратилась к ведьмаку — чародейки знамениты своей гордостью и независимостью. Значит, с селом и правда что-то нечисто. — Как у вас тут с чудовищами? Девушка пожала плечами: — В лес никто не ходит, говорят, трупоеды там гнездо устроили, только бредни все это. Поселились утопцы в устье реки, но я их с помощью мужичья разогнала. Ничего особенного тут не было… а вот полгода назад началось. Ведьмак задумчиво покивал. — Хорошо, глянем, — решил Геральт. — Надеюсь, за этот контракт причитается награда? — Правду про вас, ведьмаков, говорят, — разочарованно вздохнула Аллена. — О награде не беспокойся, деньги у меня есть. Сотни оренов хватит? Лютик одобрительно присвистнул и требовательно пнул Геральта под столом. — Касательно его, — кивнула на поэта чародейка, не удостаивая Лютика личного внимания. — Мешать не будет? По взгляду трубадура ведьмак догадался, что теперь определенно будет, оскорбленный до глубины души. Если поначалу ему не улыбалось лезть в реку за неведомым чудищем, то теперь это было дело принципа — доказать чародейке свою полезность.

***

Праздник начался неожиданно — грянула музыка, взметнулись к темным небесам костры, разбрызгивая искры во все стороны. Молодые девушки, собравшиеся с окрестных деревушек, взялись за руки, содрогнулась земля от мерного топота босых ног. Они танцевали, встряхивая волосами, смеясь в голос, полностью отдаваясь природе. Лютик замер, беззастенчиво оглядывая танцующих девушек, глядя на них совершенно ненормальными глазами. — Любисток, — заметил Геральт, встряхивая поэта. — Что? — Травка такая… — попытался объяснить ведьмак. — Девки его себе в волосы натрясли, вот на них мужики и кидаются, как ненормальные. — Ааа, — глубокомысленно кивнул Лютик. — А ты? — На меня большинство трав и эликсиров не действуют. Вообще-то, поэт был не против, чтобы его немного соблазнили, но тут вовремя вспомнилось загадочное нечто из озера, на которое он собирался поглазеть. Лютик покосился на ведьмака — тот был совершенно спокоен, перебирал какие-то сушеные травы, врученные «на удачу» Алленой. Некоторые травинки Геральт небрежно отбросил сразу же, другие осторожно сплетал вместе. — Вот это — любисток. — Ведьмак сунул заинтересованному поэту зонтик высушенных цветов. — А тебе он зачем? — От русалок охраняет, — пожал плечами Геральт. — К нему еще полынь… А мяту она забыла, чародейка, язви ее… Лютик, не сбегаешь к Аллене? Поэт оглянулся по сторонам, понятия не имея, где искать чародейку, которая тоже наверняка не будет сидеть в праздник дома. — Сам схожу, — вздохнул ведьмак. — Сиди здесь и постарайся ни во что не ввязаться. — Ага, — кивнул Лютик, глядя на спокойную пока реку. — Только ты побыстрее. Ведьмак удалился совершенно бесшумно, словно его и не было, оставив трубадура одного на берегу. Лютик впился глазами в водную гладь, стараясь не пропустить ни одного всплеска. Однако река оставалась такой же темной и спокойной, какой была и днем, и час назад, и впору было сомневаться в словах чародейки. Ничего странного не наблюдалось, как бы пристально Лютик не вглядывался. Успокоившись, поэт удобней устроил лютню на коленях и медленно перебирал струны, ища лучшую мелодию для своей баллады. Шумный жаркий Белтейн настраивал его на нужную атмосферу, хотя сочинял он лиричную романтическую историю. В темной воде отражались алые костры, пахло сжигаемыми травами и чем-то еще, невообразимо сладким, а пение девушек, пусть и не такое профессиональное, как у него, услаждало слух Лютика. Ради этого стоило ехать в глушь, ради того, чтобы найти нетронутый чародеями и правителями уголок. Поэту нравилось это село, хотя обычно он предпочитал многонаселенные города. Увлекшись сочинением, Лютик забыл обо всем, увлеченно пробуя новые и новые сочетания. Неудивительно, что он не сразу услышал странный плеск. — Русалка! — охнул трубадур. — Настоящая! Нагая девица, по пояс скрытая водой, глазела на него, внимательно прислушиваясь к балладе. Лютик беспокойно оглянулся в поисках ведьмака — тот же не зря подбирал травы от русалок, но эта опасной не выглядела. Пыталась только что-то сказать, но Лютик языка водных народов не знал. Исчезла русалка так же неожиданно, как и появилась, не успел Лютик ничего сказать. Ему оставалось только пораженно оглядываться — видел ли кто-то еще водную деву. А потом земля неожиданно дрогнула, встряхнулась… Половина костров, засыпанная песком, погасла, зло зашипев, остальные пылали столбами среди глубоких рытвин. Послышались человеческие крики, и Лютик не сразу сообразил, что сам тоже присоединился к общему хору воплей, когда земля вокруг пошла трещинами. Почва обрушивалась прямо под ногами, даже дикий прыжок в сторону не помог — Лютик оказался прямо на краю обрыва, продолжавшего обваливаться. Теряя опору под ногами, поэт позорно взвыл и зажмурился, не глядя на стремительно приближающееся дно ямы, дернулся… — Не извивайся ты так, не удержу же! — рявкнули сверху знакомым голосом. — Геральт? Лютик отважился открыть глаза и увидел ведьмака, удерживающего его за шкирку. В этот момент он больше обычного был похож на какую-нибудь тварь — белые волосы вздыблены, кошачьи глаза зло сверкают, да еще и это невнятное шипение. Стиснув зубы, Геральт вытащил потрепанного поэта. Перегнувшись через край, Лютик убедился, что друг подоспел очень вовремя — на дне обнаружились острые камни, на одном из которых болталась шапочка с пером. Трубадур поежился. — Еле нашел, — заметил ведьмак. — Спросил бы у кметов. — Я и спросил, куда трубадур делся. Знаешь, что мне ответили? — Лютик заинтересованно посмотрел на него. — «Туды!» Несмотря на ситуацию, поэт нервно хихикнул. И вдруг резко замолк. — Какого хрена? — хрипло выдавил он. Геральт молчал, разглядывая вскипающую в трещинах воду. Волчий медальон на его груди не просто дрожал, а бился в агонии, грозясь процарапать куртку. Замерев в боевой стойке с серебряным мечом в руке, ведьмак ждал. — Где моя лютня? — оглянулся по сторонам Лютик. — Нашел время, — прошипел ведьмак. — Лютня из Дол Блатанна! — воскликнул поэт, кажется, не осознавая, что в этой ситуации может потерять не только инструмент, но и жизнь. — Ты не представляешь, насколько она ценная! — Справа в траве. А теперь заткнись. Лютик отступил в сторону, подальше из-под замаха меча. Искомая лютня действительно обнаружилась в траве — Геральт отлично видел в темноте. Подобрав инструмент, трубадур оглянулся назад. Лучшим решением было бы сбежать в село, как это сделали остальные, но Лютик сомневался, что в темноте, без погасших костров, не навернется прямо в яму. Да и с ведьмаком было спокойнее, когда рядом блуждают какие-то темные силы. Вода закипала темным огнем, формируя какую-то высокую фигуру. Ведьмак задумчиво воззрился на тварь, внешне смахивающую то ли на полуночницу, то ли на ведьму, но не являющуюся ничем из перечисленного. Ничего подобного он до этого не встречал, поэтому весьма смутно представлял, как с ней лучше справиться. Нападать она не спешила, качаясь на ветру, как дерево какое. Распахнув пасть, полную острых клыков-игл, тварь зашипела. — Люди приносят жертву моей сестре, люди танцуют в ее честь, но меня люди забыли! — утробно взвыла женщина, сверкая налитыми адским огнем глазами. — Ты кто такая будешь-то? — чуть нахально осведомился Лютик, поняв, что убивать чудовище никого не спешит. — Люди забыли-и! — грянул визг, и существо ринулось вниз, выставив вперед увенчанные когтями руки. Грубо обругав поэта, ведьмак бросился ей наперерез, поднырнул под опасно сверкнувшие когти, смахнувшие ему клок волос. Тварь взмыла вновь вверх, уходя от серебра, взмахнула руками, как крыльями. Геральт попытался сбросить ее знаком, но землю тряхнуло, и Аард ударил ему под ноги. Ведьмак пошатнулся, но удержал равновесие. Это определенно был какой-то мощный и доселе неведанный ведьмакам дух, но серебра он боялся, значит, был шанс его одолеть. Пока тварь заходила на новый круг, Геральт успел выпить эликсир — Лютик отшатнулся, увидев полузвериное лицо друга. Сражение не походило на битву с полуденницей, которую довелось наблюдать поэту, не походило на многие другие мелкие дела. Теперь до него начинало доходить, почему он не ходил с ведьмаком на серьезные дела, хотя Геральт и не запрещал, — он боялся всего этого. Древняя кровавая магия одинаково страшила и кметов, и трубадура, и даже чародейку Аллену. Ведьмак не боялся. Ни капельки. Даже зная друга, Лютик сейчас сходился на общем мнении — ведьмаки не ведают страха, сомнений тоже. Движения Геральта были точными, отточенными, и очень быстрыми, усиленными эликсиром. Незаметно уводя духа от вжавшегося в камень Лютика, он несколько раз все же пропустил удар. Играть духу надоело — у него было преимущество в виде способности летать, и он почти обоснованно считал сражение пустой тратой времени. Следующий удар когтей пришелся точно по лезвию меча, раздался звон, какой бывает, когда сталь бьется о сталь. Ведьмачий меч просвистел мимо Лютика и упал, затерявшись среди высокой травы. Следующий удар отбросил Геральта к самому краю, он едва успел схватиться одной рукой за край. Налетел сверху дух, оскалился, чуя человеческую кровь. Извернувшись, ведьмак хлестнул тварь огнем по морде. Дух отвратительно завизжал, хватаясь за слезающую обгоревшую кожу. Тошнотворно пахло паленой плотью. Лютик, пользуясь моментом, мог бы сбежать или спрятаться понадежней, но какой-то черт дернул его к ведьмаку. Не удержит, тут же осознал поэт, схватившись за руку Геральта, не удержит со всей этой броней, да ничего, тяжелей лютни, трубадур не поднимал уже очень и очень давно. — Пригнись! Затылок Лютика опалило огнем, и поэту подумалось, что, возможно, у него горят волосы. Эта мысль заставила его испуганно дернуться туда, откуда доносился вой раненого духа. Ведьмак перемахнул через край, вскочил, встал в стойку, но внезапно обнаружил, что меча нет. Геральт обшарил взглядом землю вокруг, но оружия нигде не было, да и чего-нибудь, хоть мало-мальски подходящего на эту роль. Он покосился на поэта. — Геральт, ты сдурел! — взвизгнул Лютик, прижимая к груди лютню, как любимую женщину. — Тебе серебряный меч нужен, а не… Дух их перепалку слушать не собирался, вновь напал. Тут уже было не до инструмента, поэт просто отбежал в сторону, едва впереди замаячили когти и клыки, бросив лютню на траве. Ее тут же перехватил ведьмак, хмыкнул, примерился… Лютик зажмурился, ожидая услышать жуткий треск дерева своей обожаемой лютни, но до его слуха долетел лишь визг духа, какой могло бы издать существо, страшно и смертельно раненое. Потрясенный поэт открыл глаза. Лютня свободно просвистела сквозь духа. Он многое повидал на своем веку, но ведьмак, размахивающий его лютней с вполне серьезной миной, был где-то за гранью понимания. Струны у эльфской лютни посеребрены немного, вспомнил трубадур, поэтому духа так жжет. Но этого было недостаточно — тварь медленно, но верно теснила ведьмака. Вообще-то, Лютик видел, куда улетел ведьмачий меч, даже пытался об этом сказать, но Геральт его банально не успел схватить, когда дух атаковал. Тварь уже разодрала ему плечо, следующий пропущенный удар когтей мог стать роковым. Не раздумывая, поэт бросился туда, где сверкал серебром клинок, судорожно пошарил в траве, вырывая ее пучками. Наконец пальцы сомкнулись на оплетенной кожей рукояти. Лютик не был воином, если и участвовал в битвах, то предпочитал использовать политику, а не сталь. И уж точно не серебро. Однако с этим духом особо не поговоришь, слов он не поймет. Оставалось только одно. После, описывая это сражение, поэт толком не помнил, как добежал до духа, замахнулся тяжелым мечом и вонзил его в спину напротив сердца. Тварь испустила крик, ударивший по ушам, и рассыпалась серым пеплом. Лютик ошарашенно воззрился на меч, на Геральта, потом вновь на меч… И нервно рассмеялся: — Это мы удачно поменялись. — Меч отдай, покалечишься, — проворчал ведьмак, возвращая ему лютню. — Жив? Поэт живо закивал. Несмотря на легкое потрясение, он чувствовал себя весьма неплохо. — Стой, тут царапина! — вскрикнул Лютик, рассматривая инструмент. — Да глубокая такая! Ведьмак невнятно пробормотал что-то и твердо заявил, что им нужно в деревню — уладить что-то. Лютик смутно догадывался, в чем дело, — просто так твари такой силы не появляются, их вызывают, случайно или специально. До корчмы, откуда ведьмак слышал людей, они добрались почти бегом — трубадур честно хотел оказаться подальше от реки, пока оттуда новые духи не полезли, а Геральта гнало что-то другое. Ведьмак с грохотом распахнул дверь, заявляясь на пороге под шум начинающейся грозы. Разговоры замолкли мгновенно — кто-то вскрикнул, шарахнулся в сторону, считая его восставшим из могилы. — Кто тут староста? — ледяным голосом поинтересовался Геральт. — Че? — ухнул кряжистый мужик из толпы. — Солтыс, говорю, — поправился ведьмак. — Так кто? — Ну, я, сталбыть! — Из толпы, расталкивая людей локтями, выступил уже седеющий человек. — Изничтожил чудище? Так за деньгами к ведьме… Солтыс осекся. Лютик не без основания предположил, что самое страшное чудище он видит прямо сейчас — лицо Геральта не выражало ровно никаких эмоций, и это пугало больше, чем если бы он вдруг бросился на мужика с мечом наперевес. — Кто из вас догадался не праздновать Самайн? Люди старательно прятали глаза, смотрели в пол, друг на друга, куда угодно, только не на ведьмака. Он все еще ждал ответа. — Жрец тут был, Вечного Огня, который, — вздохнул солтыс. — Как раз на Самайн он выпал, сказал, это самое, ире… ере… — Еретики? — подсказал, не выдержав, Лютик. — Ага, точно. Запретил богов наших славить, сжечь грозился. Ну, мы и… Геральт кивнул, и даже Лютик почувствовал холодок, пробежавший по спине. — Бросили своих богов. Прогневали их, и их ярость воплотилась в виде злобного духа. Что-то, погляжу, Вечный Огонь вас не защитил. — Геральт оглянулся, посмотрел на замершую у стены Аллену. — Я не сторонник религии, но если ее отсутствие порождает чудовищ, пусть лучше будет. Чародейка чуть заметно улыбнулась уголками губ, показывая, что такое мнение ей знакомо. Она наверняка знала о Самайне, она уговорила селян отпраздновать Белтейн, но ошиблась тут, вызвав еще больший гнев богов зимы и смерти, воздавая почести жизни и возрождению. — Лютик, поехали, — разворачиваясь, бросил Геральт. — А? Что? — поэт недоверчиво склонил голову. Не говоря больше ни слова, ведьмак поймал брошенный Алленой ему мешочек с деньгами, не стал пересчитывать и направился к выходу. Послышался тихий разговор с конюшим, заржала Плотва, выбегая из загона. Лютик растерянно оглянулся.

***

Ведьмак прекрасно ориентировался в полнейшей темноте, но с темнотой перед глазами он боролся не так успешно — просто засыпал в седле, сосредоточиться помогал хлещущий по лицу дождь. Грохот копыт пришелся очень кстати — разбудил уплывающее сознание. — Я думал, ты решил остаться, — заметил Геральт. — Там на меня как-то недружелюбно смотрели, — пожал плечами Лютик. — А еще ты должен мне за ремонт лютни. — В таком случае, ты должен мне за ремонт меча. Дальше они какое-то время ехали молча. — Как плечо? — не выдержал Лютик. — Если хочешь спросить, почему я уехал, так и спрашивай. — Ладно. Почему? Задумчиво тронув поводья лошади, ведьмак опять замолк, собираясь с мыслями. — Людям надо во что-то верить, но когда они предают веру, выходит что-нибудь ужасное. Лучше выбрать что-нибудь одно, чем метаться и творить такое. Боги… они тоже умеют обижаться. Я простой ведьмак, в конце концов, не мне судить их. — Но деньги ты взял, — заметил Лютик. — Жить надо. Не голодать же из-за чужих ошибок. Это было разумно, все лишь работа, которую ты делаешь, не обращая внимания на чувства. Ведьмакам в этом плане, может быть, повезло больше. — Ты балладу сочинил? — вдруг спросил Геральт. — Споешь? А то я окончательно усну. Услышав это, Лютик немного запутался — обычно ведьмак либо просил его заткнуться, либо молча игнорировал. Да и сомневался трубадур, что Геральту придется по вкусу то, что он написал. Но все же Лютик тронул струны лютни. — Ты в молчании своем, Так похожем на доспех, Споря с грязным вороньем, Враз забыл и проклял всех… Пел он совсем не то, что собирался, но слова почему-то поразительно походили этой ночи. — А тебе дороже нить Замороженной тиши Легче в спину нож вонзить, Чем достичь твоей души… Ведьмак никогда не праздновал Белтейн по многим причинам, и этот день определенно стал одной из них.