Пока не опустилась ночь...

- Мать твою, мать твою, мать твою... Будни в Ярнаме — вещь несколько необычная. Днем тут тихо, как на кладбище: некогда шумный город со временем обратился в призрачное подобие самого себя. Тут нет трактиров, нет гостиниц, все двери и окна заколочены наглухо — либо снаружи, либо изнутри, а улицы уставлены цинковыми гробами, которые — будто в насмешку или в качестве легкого намека — обвиты уже поржавевшими цепями. Ярнам — город-мертвец, доживающий последние года. И все же тут еще теплится жизнь. Трепетно и вяло, скрытно, боясь выдать себя среди этого царства боли, гниения и постоянного страха. На некоторых улицах мерцают красные фонари — не признак конкретно взятой профессии, как в иных городах, но знак того, что в одном из домов еще трясется от страха кто-то живой, не зараженный, каким-то чудом избежавший всеобщего безумия. Задача Охотников — не только истребить как можно больше тварей, завладевших городом, но и найти всех тех, кого пощадила Чума Зверя. Люди в приметных черных плащах, пропитанных кровью, и с красноречивыми повязками, скрывающими нижнюю часть лица, рыскают по переулкам и улицам, выискивая эти фонари. Они должны вытащить из прогнившего насквозь города выживших, пока не придет проклятая ночь, Ночь Красной Луны. Если они не успеют... Спасать будет некого: Красная Луна выпьет остатки здравого смысла из мозгов бедолаг, обратив их в пускающие слюни овощи или, что еще страшнее, в безумцев, которые по ночам сбиваются в толпы, «патрулируя» провонявшие смрадом отходов и трупов улицы. И пусть Герман со старческим кашлем говорит, что это, мол де, всего лишь «второстепенная задача» Охотников, необходимости поисков это не меняет. Нолан носится среди зданий с умопомрачительной скоростью. Эмоциональная ругань, которую он цедит сквозь зубы, уже давно заменяет ему молитвы, в какой-то степени даже успокаивает. Насмотревшись на безумие, творящееся в этом городе, Нолан уже не думает, что кто-то из Богов присматривает за этим местом. Возможно, его мысли даже истинны. Кто знает. Он пришел сюда, как и многие до него — чтобы исцелиться. Проблемы с легкими стали слишком явными, чтобы их можно было еще как-то игнорировать. Врачи разводили руками, гробовщики потирали загребущие лапки, родня уже репетировала поведение на похоронах, в мыслях пересчитывая долю, которая должна была достаться им по завещанию... Нолан слепцом не был. Поэтому красочно послал всю свою лицемерную семейку, собрался в дорогу и выдвинулся в известный даже в их стране город Ярнам. О том, что тут творится вот уже несколько лет подряд, он узнал только на месте, от странного старика с повязкой на глазах. А дальше Ярнам, в котором он планировал задержаться только на время лечения, стал частью его жизни. Нолан перескакивает опрокинутый кем-то цинковый гроб, раскрытый, словно устрица. Чей-то почерневший, обугленный череп улыбнулся ему вслед из глубины металлической «раковины». Охотник старается не думать о том, что стало с остальным телом бедолаги. - Мать твою, мать твою, мать тво-Ю!.. Постыдный взвизг девичьим фальцетом, своевременный прыжок в сторону, взмах секирой — и эффектный фонтан темной крови вперемешку с перьями. Вороны. Громадные твари, откормившие на трупах до таких размеров, что собственные крылья их уже не способны поднять в воздух. Нолан терпеть не мог этих пташек: по одиночке они не страшны, но, сбившись в стаю, способны растерзать за считанные минуты. Ему очень повезло, что тут их всего пять. Оружие Нолан выбирал себе наобум — вот честно. Тогда, впервые попав в Сон, он понятия не имел, что его ждет, а речи Германа казались бредом выжившего из ума старика. Он купил топор только потому, что когда-то давным давно его покойный батюшка накрепко вдолбил ему в голову нехитрую науку рубки деревьев. По сути, это было единственное, чем Нолан мог пользоваться. Сейчас он поминал отца только добрым словом и с искренней благодарностью. Вороны — плохой знак. Очень плохой. Вороны означают, что в этом проулке умерло слишком много людей. Именно людей, а не тварей, в этом отношении пернатые подлюги крайне привередливы. Нолан, как и остальные Охотники, уже приметил, что вороны не трогают трупы мутировавших от Чумы Зверя. Либо чуют отраву, либо проявляют некую солидарность, мол, товарищей по несчастью не едим. Хотя, какая тут к чертям солидарность?.. Нолан помнил, что в свой предыдущий забег по этой местности где-то среди домов одиноко мерцал красный огонек. Тогда он не наведался к двери выжившего — просто не смог: за ним гналась парочка лейканов, севшая ему «на хвост» аж с моста. Он пробежал мимо, чтобы не привлекать к месту обитания человека оголодавших тварей, но теперь внутри толкалось неприятное предчувствие. Крайне неприятное. Слева мелькает тень. Охотник едва успевает среагировать, парируя удар. Цепь отлетает в сторону с мерзким звяканьем, звенящей змеёй вьется по камням мостовой. Нолан готов к новому удару, сжимая до боли рукоять секиры. Уже спустя миг он позволяет себе расслабиться. Кто-то из его товарищей говорит, что Охота — не женское дело. Слишком грязное, слишком мерзкое это занятие, чтобы допускать к нему представительниц прекрасного пола, так они утверждают. Вот только среди Охотников немало дам. И каждая в битве куда яростнее иных мужчин. Диана в Ярнаме куда дольше него самого. Молчаливая, вечно мрачная особа: каждый раз, когда Нолан возвращается в Сон, она либо дремлет, прислонившись к чугунным прутьям ограждения спиной, либо чистит оружие. Долгое время молодой мужчина думал — она не признает его, не видит в нем равного, раз отмалчивается на все попытки заговорить. Уже позже Нолан узнал, что Диана нема. Пришлось в срочном порядке учиться у Куклы языку глухонемых в перерывах между вылазками. Женщина, в отличие от него, не расслабляется ни на миг. Ярнам не то место, которое прощает нечто подобное. Диана смотрит на него вопросительно, свободной рукой быстро делает несколько знаков. «Что ты тут, к дьяволу, позабыл?» Охота — не то занятие, которое требует этики. Порою на улицах можно услышать настолько витиеватые высказывания, что уши сами собой в трубочку сворачиваются. Диана еще вежливо спрашивает, по сути. Нолан путается в жестах, но общую суть его «фразы» Диана понимает легко. И отвечает — быстрыми движениям, ловко перебирая пальцами: «Там разбито...» Охотник на миг прикрывает глаза: непозволительная в Ярнаме слабость, которую можно себе позволить только наедине с товарищами или же во Сне. Диана проходит мимо, сочувствующе хлопая его по плечу. Нолан успевает открыть глаза вовремя, чтобы увидеть её послание. «Возвращайся в Сон. Отдохни.» Он кивает — уже вслед соратнице, сорвавшейся в места. Диана самая быстрая из всех Охотников. Герман как-то раз сказал — себе под нос и негромко — что она уступает в скорости лишь Марии. Кто такая Мария, Нолан постеснялся спрашивать. В Ярнаме не надышишься как следует — тут лишь запах гнили с металлическим оттенком крови. Редко когда шальной порыв ветра принесет чистый воздух. Нолан знает это — и все равно вдыхает полной грудью, приспустив шарф. Грудь мгновенно словно вспарывает острым ножом мясника. Легкие разрываются изнутри, и он заходится в яростном кашле, от которого темнеет в глазах. Нолан ненавидит Ярнам — этот лживый город пустых обещаний. Ему говорили, что здесь его болезнь отступит, будто её и не было. Уверяли, что чудесное лечение Церкви Исцеления вновь позволит ему дышать спокойно, а не просыпаться посреди ночи от очередной попытки выкашлять легкие на пол комнаты. Но что он получил, попав на улицы Ярнама, сокрытого вуалью Смерти? Отсрочку и незримые цепи, приковавшие его ко Сну Охотника, единственному месту, где болезнь действительно исчезала. Нолан ненавидит Ярнам - и вполне понимает Богов, которые оставили город на растерзание Чуме Зверя. Охотник помнит, где находится ближайший Фонарь. До того лишь минут пятнадцать бегом. Он срывается с места, устремляясь в другую сторону. Улицы города расположены так, что жилые кварталы тут находятся совсем рядом друг с другом. Пара пролетов по ярусу вверх — и он уже перед очередным корпусом заселенных домов. Наверное, раньше так было удобно жителям: вроде как, соседи и близко, добраться до них легко, и при этом жить не мешают... Нолан тихо ругается, по давней привычке, появившейся с его первой Охоты в этом городе, пробираясь к лестнице: - Мать твою, мать твою, мать твою... Надо бы лексикон пополнить, как со смешком частенько предлагают соратники... Нолан надеется, что хотя бы там, двумя ярусами выше, около какой-то двери мерцает красный фонарь. О том, что он может найти там лишь металлический остов, оскалившийся осколками стекла и истекающий лампадным маслом, Охотник старается не думать.