-

Уэйд держит его на руках. Знакомый шрам на скуле, прикрытые рукавами костяшки пальцев и зияющая дыра в груди. В голове пусто и тихо. Впервые за долгое, действительно долгое время он не знает, что сказать. Все это так непривычно, неправильно. Нереально. Уэйд видел много смертей. Он знает, что паучья регенерация не поможет. Ничто не поможет. Что все уже кончено. Изодранные в клочья мышцы, раздробленные ребра, и черт-знает-что еще под ними. Уэйд кожей чувствует, как сокращается сердце Питера. И по его спине бегут мурашки от ощущения странной, извращенной близости. Горло сжимает. Он закрывает глаза. Уэйд упирается лбом в его висок. Ощущает дыхание Питера на своей скуле. Рваные, короткие вдохи и выдохи. Наверное, нужно что-нибудь сказать. Но сначала - поднять голову, открыть глаза. Лицо Питера размыто. Его губы шевелятся, но все, что у него выходит – свистящие хрипы. Пытаясь расслышать, Уэйд подается навстречу. Питер касается его щеки холодными пальцами и лучше не думать, скольких усилий ему это стоило. Он старается, действительно старается, но слезы, до этого пленкой стоявшие в глазах, теперь предательски катятся по лицу. Он утыкается носом в то место, где шея переходит в плечо. Питер пахнет мёдом. Потрясающий, невозможный Питер. Он будто пришел в его мир из другой реальности. А вместе с ним -утренняя болтовня на кухне, одна бритва на двоих, и долгие поцелуи на ночь. Как раз тогда, когда Уэйд был один так давно, что начал считать свое одиночество одним из принципов мироздания. «Свинки не летают, птички не ходят, а мы так и останемся старой девой» - голос даже не дразнил, он заключал. «Похоже на то» - пожал плечами Уэйд, уставший возражать. А два дня спустя он встретил Питера. Питера. Без костюма и паучьих штучек, - в первый раз. Когда уже давно размышлял не о смысле жизни, а о способах смерти. Когда думал, что никогда не получит единственного, чего по-настоящему хочет. Питер изменил все. Изменил его. А что теперь? - Мне жаль, - шепчет Питер. Умирая, он жалеет Уэйда. Горло снова скручивает. Слова не идут. Он обнимает так крепко, как только может. И считает замедляющиеся удары сердца. На третьем его мир застывает, после пятого – рушится. В переулке стоит мертвая тишина. Он держит в руках начинающее коченеть тело. *** Уэйд просыпается от собственного крика. Его подкидывает, словно на пружинах, и сгибает пополам. Колено больно бьет под челюсть, он в панике распахивает глаза, отвечает ударом в пустоту и замирает, осознавая. В комнате темно. По мокрой от пота спине пробегают мурашки. Окно снова открыто. Холодно. Питер. Уилсон заглядывает через плечо. Его глаза еще не привыкли к темноте, но по полузаметным очертаниям он узнает на второй половине кровати скрывшуюся под складками одеяла фигуру. И спокойное равнодушие накрывает его с головой. Все остальное перестает иметь значение. Он прячет лицо в ладонях и снова откидывается на подушки. - Знаешь, еще немного – и я действительно начну за тебя волноваться, - голос Питера хриплый со сна, но в нем уже слышны привычные иронические нотки. - Я…Не…Не стоит, - он надеется сказать что-нибудь остроумное, но пауза перед ударной фразой переходит в неловкую тишину. - Уэйд, серьезно, - Питер садится, а его интонация теперь совершенно меняется - скажи мне, что с тобой происходит. – От его слов у Уэйда неясно скребет в груди. Он не может. Он не расскажет. Даже если бы решился – как? «Мой мозг каждую ночь убивает тебя. Нет, конечно я не мечтаю об этом! Откуда мне знать, почему? Он не говорит!» - слишком странно, даже по его меркам. Никогда раньше безумие не оборачивалось против него. - Я справлюсь, окей? – Уэйд протягивает руку и касается ей щеки Питера. Тот сидит, не двигаясь. Привыкнув к темноте, он видит на его лице смесь тревоги и отчаяния. Он чувствует себя виноватым. И очень, очень любимым. Уэйд садится и прижимает Питера к себе. - Если… - шепотом начинает он. Питер теплый и пахнет медом. Потрясающий, невозможный Питер. - Спасибо, - отвечает Уэйд, - спасибо тебе.