Достаточно причин

       — Раступись!       Проталкиваясь сквозь толпу учеников, я бежал только вперед, не оглядываясь. Мной руководил страх. Я боялся, что сейчас, возможно, потеряю самое главное в своей жизни. Мог бы потерять, если бы просто не бежал туда, как и хотел раньше…        Но не сейчас.        Раньше мне было бы безразлично то, что может произойти, но не сейчас. Только не сейчас.       Если бы не сердце, которое сподвигнуло меня на это, я сейчас сидел бы в своей комнате, в подземельях, и преспокойно распивал с Блейзом огневиски, наслаждаясь спокойным вечером. Но этот вечер не был для меня спокойным. Весь день я будто был на иголках, не знал куда себя деть, не знал, где должен быть.       Я хотел дать себе понять, что это ни к чему, что она передумает. Но не смог просто сидеть. Сидеть и ждать. Сидеть и знать, что где-то там она, и вскоре ее может не стать. Я не смог этого вытерпеть. Бросив все свои дела, бросив все свои предрассудки, мои ноги вели меня к ней. Я бежал к той, которая стала для меня дороже, чем что-либо. Она стала для меня всем.       Пробежав почти всю школу, не беспокоившись о своем чрезмерно ускоренном темпе, об сердце, которое стало болеть уже не просто морально, но и физически, я наконец-то добежал до желанной деревянной двери, ведущей на астрономическую башню. Не теряя времени, толкнул приоткрытую дверь и побежал вверх по винтовой лестнице.        «Лишь бы успеть!» — крутилось у меня в голове. От бега, мне было тяжело дышать, в глазах мутнело, но меня это не заботило. Главное — я должен успеть. Добежав до последней ступени, я со всего размаху плечом впечатался в дверь, надеясь вынести ее, но старинная дверь была закрыта, а с годами стала только прочнее.        Снова удар плечом и ничего.        Снова.       Снова.        И снова.       Пока я не услышал хруст в плече, не смог перестать биться о дверь, будто рыбы, которая нуждалась в глотке воды, будто рыба на суше, из последних сил я бился об эту дверь до ужасной боли в плечах. Ногами ее тоже выбить не удалось.        «Чертова дверь! — выругался я, шипя от боли. Подбежал к ней, и стал барабанить что есть мочи.        — Стой на месте! — закричал я ей, той, что стояла за дверью. Той, что, я был уверен, слышит меня. — Не делай глупостей, Грейнджер! Я сейчас! Я скоро!       Ответом мне послужила тишина. Мёртвая тишина. Будто она уже все решила для себя.       Паника стала разъедать меня изнутри. Ухватившись за волосы, я стал судорожно думать, что же делать. Дверь не выбить, ни ногой, ни плечом, ни руками…        — Какой же я дурак!        «Как я мог забыть про палочку? Как я мог потерять столько времени впустую?!»       Вытащив из заднего кармана брюк заплетавшимися пальцами волшебную палочку, я взмахнул ею.        — Алахомора!       Дверная скважина в ту же секунду щелкнула, и долбаная деревяшка распахнулась. Вбежав на площадку, я стал искать взглядом ее. Спрятал палочку в карман. Мой взгляд прошелся по темному помещению. Когда в небе вспыхнула молния, я заметила, что в углу башни валялась черная мантия, галстук Гриффиндора, школьная сумка, и волшебная палочка.       Неужели опоздал?       Снова вспышка. На этот раз ярче. И я нашел ее. Она стояла по другую сторону бортиков, что ограждали каменные полы, и путь вниз к зелёной траве.        Сердце забилось в испуге за нее.       Девушка стояла ко мне спиной, руками схватившись за железные бортики. Голова ее была опущена вниз. Будто она раздумывает, прыгать или не прыгать. Будто от ее решения совсем не зависит ее жизнь, а там уже и моя.       Потоки сильного холодного ветра от земли поднимали ее, мокрые от ливня, волосы в воздух, складки школьной юбки испуганно колыхалась по ее коленкам. Я знаю, что она не хочет этого, тогда зачем?..        — Грейнджер, — тихо позвал я ее. Девушка вздрогнула от звука моего голоса. В этот момент я был благодарен Мерлину, за то, что она не упала, что ее маленькие ручки крепко хватаются за железные прутья. Она боится высоты. Смотря на нее, такую затравленную, такую испуганную, всё, чего мне хотелось, это забрать ее отсюда. Схватить за шкирку этой некогда идеально выглаженной блузки, даже если будет сопротивляться, силком вытащить, поставить на твердую каменную, безопасную поверхность, и дать хорошую оплеуху, что бы неповадно было!       Но я просто стоял. Как статуя. Будто я пришел увидеть собственными глазами, как эта девушка прыгает вниз, как ее безвольное хрупкое тело, некогда принадлежавшее мне, распластается на земле, как ее мокрые каштановые волосы испачкаются в грязи, услышать, как она издаст последний вздох из своих уст. Будто это может мне доставить удовольствие. Только от одной мысли об этом, мне захотелось придушить самого себя.        Все, чего я хочу, это что бы она пришла в себя, что бы немедленно спустилась ко мне, что бы обняла, и сказала, что все хорошо, что мне это всего лишь приснилось. Что это все страшный сон.       Но это было не так. Это мне все не сниться, а она действительно сейчас собирается лишить меня всего.        — Что ты тут делаешь, Малфой? — первая прервала она тягостное молчание. В ее голосе не было радости или надежды, по поводу моего прихода. Я расслышал только обиду, холод, и недовольство. Она думала, что я уже не приду. Неужели, она считала, что я позволю совершить ей этот опрометчивый поступок? Глупая, я никогда не брошу ее, как бы не старался сам.        — Ты не должен был приходить, — будто прочитала она мои мысли. — Уходи!        — Ни за что. — мой голос был твёрд. Я старался скрыть дрожь, старался, перестать дергаться, как только очередное дуновение ветерка заставляло ее вздрагивать.        Она замёрзла.        Я ощущал своей кожей под рубашкой, как по ее коже прошлись мурашки, как ее нежная кожа покрылась пупырышками. Бедная моя…        — Грейнджер, слезь. — приказ, а не просьба. — или я сам скину тебя.        — Чего же ты медлишь? — истерически засмеялась она. — давай, я жду! Не сама, так с твоей помощью…        Я молчал. Что ей сказать? Сказать, что я, Пожиратель смерти, не могу допустить смерти истеричной грязнокровки? Это же бред. Это не правильно, в конце концов! Я должен ее ненавидеть, должен хотеть ее убить, а не спасать каждый раз, как ее пятая точка натыкается на кривую дорожку.        Почему? Почему все так? За что? Неужели я не мог прекратить это раньше? Ведь знал, что всё, что между нами было — тупик. Огромный и непроходной тупик. Мы встали. Мы не сможем сдвинуться с этой точки, как бы оба не хотели. Мы знали, что всё, что было — может нас погубить.       Кто-то должен был сделать шаг, на пути к исправлению содеянного. И я сделал этот шаг тогда. В ту ночь я ей сказал, что она мне не нужна, что все, что было — игра. Веселая игра. Тогда это было именно так. Но я и сам не заметил, как эта игра стала для меня жизнью. Я жил не своей жизнью. Я жил так, что бы знать, что она в порядке. Даже будь на расстоянии от нее, я старался быть рядом. Всегда. Я не мог бросить ее. А она поверила… Поверила в мою ложь… Поверила, что я ненавижу ее, что презираю за все, что было! Но это ведь не так! Я просто играл свою роль.       Она тоже сделала свой шаг. Она не вытерпела с моей стороны холодности и безразличности. Ей было больно. Все два последних месяца я убивал ее. Я видел, как она меняется на глазах. Как она худела, как совсем забросила себя. Я видел, как она увядает, словно самый прекрасный цветок под палящими лучами солнца. Она теряла свои краски, она теряла свой буйный характер, теряла свою яркую и безудержную бойкость, она иссыхала.        A я спокойно смотрел на это.        Я хотел сделать лучше для нас обоих, а получилось только хуже.       В ней что-то сломалось за два месяца. В этой хрупкой, маленькой, почти что хрустальной гриффиндорке что-то сломалось. Моя маленькая, храбрая девочка… Я не знаю, смогу ли ее склеить обратно, но я постараюсь. Я должен. Я верну всё на свои места.        — Тебе не зачем это видеть, — тихо сказала она, пряча от меня лицо. Сквозь шум ветра, сквозь громы молнии, что сверкали в свинцовых тучах, раскалывая на части небеса, я услышал едва заметный всхлип. Ее хрупкие плечи дрожали.        Она плачет.        Ей больно. Моей сердце сжалось. Я двинулся к ней, но она остонавила меня, угрожающе выпустив из рук железные прутья.        — Не приближайся! — дрожащим голосом крикнула она. Она старалась унять свою дрожь, но безрезультатно. Все равно я все слышу и чувствую. Ей ничего от меня не утаить.        — Зачем? — спросил я, до боли сжав кулаки. Руки чесались. Мне нужно было немедленно вставить ее голову на место, так как крыша у этой заучки совсем, похоже, съехала. — Почему ты это хочешь сделать?!        — У меня достаточно причин для этого, Драко, — спокойно отозвалась она, снова опустив голову, и смотря вниз, в темноту. Слава великому Мерлину, она снова ухватилась за железные прутья!        — У тебя есть хоть одна причина этого не делать? — в надежде спросил я. Но Гермиона лишь грустно покачала головой. — Тогда расскажи мне о причинах, которые заставляют тебя это сделать.       Я надеюсь, мне удастся ее переубедить. А если и нет, то я сам ее, само лично, схвачу… И не отпущу.       Она медленно подняла мокрую голову, и уставилась в серое небо. Очередной раскат грома заставил нас обоих вздрогнуть. Она задумалась.        — Я скучная… — произнесла она так тихо, что я даже сначала не расслышал. Но поняв, что она прошептала, мне захотелось смеяться.        — Скучная? — я еле сдержал себя, — это и есть одна из твоих причин, что бы покончить жизнь самоубийством?! Как же ты идиотка, Грейнджер! Ты не скучная, а задумчивая, рассудительная, умная… Хотя, смотря на эту картину, я понимаю, что мне нагло врали на счет твоих мозгов.        — Я заучка, зубрилка…        — Девушку красят не десяти сантиметровые каблуки, или намазанное-перемазанное лицо косметикой. Ты же не одна из тех кукол, которые считают, что красота — спасет мир. Ты не такая. Ты никогда не станешь такой, какой хочешь… Да и зачем тебе это? Ты и так идеальна…       Я искренне недоумевал: неужели это и есть ее причины, что бы покончить жизнь самоубийством? Она же не какой-нибудь там подросток, у которого жизнь — говно!        — Я не красивая, мои волосы словно гнездо, — горько усмехнулась она. — Ты сказал, что никому не нужна такая лохматая швабра…        — Твои волосы? Это тоже причина? Ты наверное сейчас издеваешься надо мной и моими нервами, да? Это все шутка?       Гермиона Грейнджер не ответила, давая понять, что она серьезно.        — Твои волосы своеобразные, — сдался я. Сколько сил мне пришлось потратить, что бы хоть немного успокоиться. — да, с ними сложно. Твои волосы выражают твой характер. С тобой тоже очень тяжело, Грейнджер. Ты не такая, как все… Не красивая? Да, какая разница?! Ты думаешь, я с тобой был, только из-за твоей красоты или ума? Нет, если ты так считала, то ты — полнейшая дура.        — Но ты все равно бросил меня…       Мое сердце заледенело. Действительно. Я ее бросил, оскорбил, унизил… Я хотел все вернуть на свои места, хотел забыть то, что было. Но не смог. Но это было не посильно для меня. Я переоценил свои возможности.        — Да, я бросил тебя. Но все, что было между нами, это не из-за того, что ты красивая или очень умная. Девушку украшают мозги, манеры, да все что угодно, кроме легкого поведения. Я был с тобой потому, что ты полностью моя противоположность. Ты дополняла меня, меняла меня. С тобой все было по другому. Ты спасала меня и мою душу, каждый день. Ты была рядом, когда я пытался убить Поттера, когда я провалялся несколько дней в Лазарете, пораженный проклятием твоего друга. Ты всегда была рядом. Ты поддерживала меня. Когда ты была рядом, я знал, что мне есть за что бороться и за что жить.        — Но этого было все равно мало для того, чтобы ты остался…        — Этого было достаточно, что бы я ушел. Слишком все было нереально. И ты, и я, понимали, что это ненадолго. Рано или поздно мы должны были расстаться, что бы не было так больно.        — Но мне было больно… Очень… — жалобно проскулила она. — Я не могу так больше…        Я не верил своим глазам. Это и есть та девушка, которая заполняла меня собой? Неужели, это она заполняла собой мои мысли, мои сны? Этого не может быть. Гермиона Грейнджер никогда не сдавалась, никогда не вешала нос. Она всегда повторяла: «Все будет хорошо!», даже если все было очень и очень плохо. Ее позитивная энергия, которая излучалась в любом ее слове, улыбке или смехе, не позволяла мне узреть тьму во плоти. Своей чистой энергией она оберегала меня, того, кто был этого не достоин. Я замарал ее чистоту.        — Я не могу так больше! — истошно закричала она в темноту вечера. Гермиона резко обернулась ко мне, подскальзываясь на склизких камнях, и заново хватаясь за перилла. Я приложил не мало усилий, что бы заставить себя стоять на месте, а не кинуться к ней.        На этот раз она стояла лицом ко мне. Ветер развивал ее волосы и юбку. Она была похожа на мстительного Ангела. Измученного Ангела.        — Почему все так? — горько спросила она, всхлипывая. — Почему мы не можем быть вместе? Почему, когда я каждый раз пытаюсь начать все заново мне так больно?! Я стараюсь забыть тебя… Но не могу… Ты мне снишься постоянно. И каждый раз ты повторяешь, что не хочешь быть со мной, что я не достойна тебя. Неужели, тебе так важна моя кровь?!        — Мне все равно на нее! — в ответ закричал я.        — Тогда почему?! Почему ты ушел?! Если тебе безразлична моя грязная кровь, почему ты сделал мне больно? Неужели мы не можем стоять на одной стороне? Неужели, нам обязательно находиться по разные стороны баррикад?! Я хочу быть с тобой… Я не хочу воевать с тобой, не хочу быть тебе противником. Неужели я так много прошу?       Я стоял. Ничего не мог сделать. Я знал, если попытаюсь подойти, то она спрыгнет, потому что хочет, потому что вредина. Что я должен сказать? Она говорит все за меня. Я тоже не хочу быть ей противником. С самого начала, с самой первой встречи, я ее ненавидел из-за статуса крови. Но она показала, что это не важно. Что все мои предрассудки — чистейшей воды бред. Почему я раньше этого не понял?       Гермиона, сжавшись, плакала. Громко, звучно, не теряя своих сил, она плакала. Поверь, мне так же больно. Просто я научился скрывать свою боль, а ты нет. Ты не такая, как я. Ты живая, нежная, любящая. Твоего добра хватит на весь мир. Твоей любови — на всех сиротских и родных детей. Ты слишком хороша для меня… Как я хочу, просто подойти и успокоить тебя… Но не могу.        — Я так устала, Драко, — сквозь слезы страдальчески простонала она, — я устала от этого… От этой вечно вражды между нами. Между нами всегда была пропасть, через которую я старательно хотела переступить. Я почти прошла пропасть… И тут ты поставил стену. Высокую. Через нее я не смогла перебраться, прости… Слизеринец и Гриффиндорка… Ты всегда говорил, что у такой сказки нет счастливого конца. Я и не хочу счастливого конца. Я всего лишь хочу уйти из этого мира. Я уйду, но ты будешь знать, что я принадлежала только тебе. Так будет лучше…        — Для кого?! — не выдержал я. — Твоя смерть никого не сделает счастливым, как ты этого не можешь понять?!        — На одну грязнокровку будет меньше… — измученно улыбнулась она. Ее слезы смешивались с дождем, скатывающимся по волосам, по густым бровям, щекам, и дрожащим губам. — Я облегчу тебе работу… Ты ведь теперь один из них… Я просто хочу помочь…        — Хватит, прекрати, немедленно…        Я не мог терпеть этого безумства. Надо найти то, ради чего она сможет жить дальше. Возможно, я смогу ее убедить, что она сможет без меня жить дальше. Сам я себе жизни без нее не представляю. Нужно ее поставить на место. Нужно придумать хоть что-нибудь! Иначе она прыгнет… Она такая. Всегда все делает так, как хочет. Может, поэтому я и смог полюбить ее… Она была необузданной… Запретной… Запретный плод сладок.       Гермиона, подумав, что я не скажу больше ни слова, что спокойно позволю ей сделать задуманное, медленно и осторожно повернулась ко мне спиной, и снова уставилась вниз.       Нужно что-то делать! Нужно что-то предпринять!        — Родители! — выпалил я то, что мне пришла в голову. Девушка замерла, прислушиваясь, — подумай о них, Грейнджер… Они не смогут пережить потери… Они любят тебя, ты их… Они умрут вместе с тобой. Ты одна у них, понимаешь?        Я стал ждать ее реакции на слова. Она стаяла, словно каменное изваяние. Напряжение нарастало.        — Родители… — наконец тихо произнесла она хоть что-нибудь, — я их люблю… Они меня тоже любили… Когда-то… Любили… Больше я их не увижу…       Сначала, я подумал, что она передумает, но все было бы слишком хорошо.        — Их нет! — закричала она в пустоту, — их больше нет, представляешь!        — Что такое говоришь…        — Их убили, Драко… Сегодня… Их убили Пожиратели… как же меня это все достало! Достала эта война! Лучше бы я никогда не была волшебницей!        — Не говори так!        — Лучше бы я жила обычной маггловской жизнью! Я не хочу этого! Я хочу нормальной жизни!       Девушка не собиралась успокаиваться. А я наконец понял, что ее сломало. Ее сломала гибель любимых родителей. Она не смогла этого вынести.        Ей больно.       Девушка, из последних сил хватаясь за перилла, зарыдала. Она выливала свои слезы, боль. Звон проливного дождя был спутником ее слез.       Мне было больно вместе с ней. Я ощущал, как ей больно, я знал, что сейчас ее огромное сердце, разбито на куски. Однажды я уже почти разбил это сердце, солгав. Но тогда, я всего лишь дал трещину, а сейчас ее сердечко разбилось на мелкие кусочки, из-за смерти родителей. Что мне делать? Я не знаю.        — Мне жаль. — все, что смог я из себя выдавить.       Пожиратели… я чувствовал вину перед ней. Теперь я окончательно понял, что ей опасно находиться рядом со мной. Рано или поздно ее схватят, поймают… Меня убьют за предательство, а ее замучает моя тетка, радостно хохоча над криками измученной девушки, пойманной зверушкой. Я не могу так поступить с ней. И снова я должен держаться от нее на расстоянии. Но не могу. Никогда не мог.        — Жаль… Тебе жаль… — девушка бормотала себе под нос. — Мне не ради кого жить теперь. Я жила ради них, ради мамы и папы… Я знала, что нужна им, должна их оберегать от войны, но теперь. Моя миссия была защитить их, а теперь их нет, что означает — я свободна. Моя миссия провалена. Их убили по моей вине… Если бы не я, и моя волшебная сила, все было бы по-другому. Возможно, я никогда бы не встретила тебя, никогда бы не встретила Гарри и Рона… Но это лучше, чем их потеря. Я не могу больше, Драко. Сегодня мои родители…, а завтра? Эта война между чистокровными фанатиками и обычными, магами, которые хотят быть счастливыми — убивает нас. Война ни к чему хорошему не приведет… Я не хочу, понимаешь? Не хочу проживать каждый день, будто он последний. Не хочу думать, что каждый мой шаг, приближает моих друзей к гибели. Лучше прекратить это… Я устала…        — Ты эгоистка, Грейнджер. — отозвался я, — Ты хоть подумала о своих друзьях? Ты не думала, что когда эта война закончится, ты станешь счастливой? Тебе не приходило это в голову, случайно? Когда Поттер победит Лорда, все будут счастливы.       Я был полностью уверен в Поттере, так как тот весьма и весьма живучая заноза. Ничем не убить его.        — Когда все закончится, ты сможешь начать новую жизнь, Гермиона.       Я первый раз назвал ее по имени. Она это тоже заметила, так как обернулась, и неверующе посмотрела на меня. Да, я произнес ее имя. Я боялся называть ее так, потому что не хотел привязываться к ней. Но все пошло не так.        — Ты выйдешь замуж за хорошего человека, — мне было больно это говорить, потому что я говорил совершенно про другого человека, а не про себя. Мне хотелось бы сказать, что когда Лорд падет, Пожирателей выловят и казнят — я буду с ней. Но это не так. Я не знаю, что со мной будет, когда все закончится. Возможно, осудят за то, что я принял метку, и Дементоры высосут из меня никчемную душонку.        Да, такой расклад мне нравится больше. Хотя, возможно я умру на поле боя, под пытками или под натиском палочки самого Лорда. А может умру от палочки собственного отца, когда тот узнает, что я влюбился в грязнокровку, и готов предать семью ради нее. Мой конец можно по разному представить, все равно это закончится одним — темнотой и пустотой.       Я не хочу этого для нее. Ее конца нет. Она будет жить. Поттер и Уизли позаботятся о ней, я в этом уверен. Она сможет начать все сначала, когда меня не станет, но для этого мне надо помочь ей определиться сейчас. Я должен помочь ей перебраться через железные бортики и поставить на твердую поверхность.        — Ты встретишь своего суженного, я знаю, — я постарался улыбнуться, — ты влюбишься заново, он будет дорожить тобой, каждой минутой проведённой с тобой. Вы женитесь, родите детишек. Много-много красивых детей, Гермиона. Вы будете счастливы…       Мои слова ее тронули. По ее щекам покатились новые слезы, но на этот раз другие. Теперь их не сопровождала боль.        — У тебя будет две девочки, и два мальчика. Мальчики будут похожи на тебя, а девочки на отца. Вы всю жизнь проведете рядом бок о бок. Дети ваши вырастут, нарожают вам внуков. Вас ждет долгая жизнь. Счастливая. Вы умрете в один день…        — Как в сказках? — жалобно спросила она.        — Да, как в сказках, — улыбнулся я. Она ведь еще совсем ребенок. Просто маленькая девочка, не смотря на всю ее мудрость, ум и храбрость. Храбрая девочка, верующая в счастливые концы. — Ваша жизнь будет сказкой, когда все закончится. Ты сможешь пережить всё, всю войну ты пройдешь, выживешь и будешь счастлива. Тебе просто нужно сейчас довериться мне, не глупить, перебраться через этот долбанный мостик, и дать мне руку.       Я, в надежде, что она все-таки послушает меня, протянул дрожащую руку. Но она стояла на месте. Почему?        — Но тебя не будет рядом…       Она поняла мой подвох. Она все поняла.        — Ты хочешь меня снова кинуть… Я поняла… Ты так ничего и не понял… Я никому не нужна… Мне не зачем жить сейчас.        — Ты нужна Поттеру и Уизли! — закричал я изо всех сил. — Они без тебя — ничто! Только с тобой они смогут хоть как-то прожить. Ты — их мозг. Ты их лучшая подруга, в конце концов. Они не смогут это пережить. Если сейчас ты прыгнешь, то они сломаются. Они не смогут в нужный момент дать бой. Ты всегда олицетворяла стойкость. Ты всегда им помогала, давала надежду.       Откуда я это знал? Просто она давала надежду мне, и, я уверен, что Поттер и Уизли подавно это поняли.        — Ты их лучшая подруга. Ты нужна этой мелкой рыжий Уизли. Ты нужна всем Уизли! Ты нужна школе…        «Давай, скажи это. — сказала я самому себе, — ты сможешь. Просто признайся и себе, и ей.»        — Ты нужна мне… — сдался я. Мой голос дрогнул, — Очень нужна… Ты не представляешь, как без тебя мне будет плохо… Ты — все, чем я дорожу. Ты помогла мне, Грейнджер. Ты помогла мне найти свое сокровище. Ты стала смыслом моей жизни.        Гермиона ахнула, но будто не поверила.        — Ты бросил меня…        — Я тебя бросил потому, что хотел защитить. Неужели, ты думаешь, что находясь рядом со мной будешь счастлива?! Нет! Ты не сможешь быть со мной. А я не позволю этому случиться. Я хочу тебя спасти, как ты понимаешь. Я — Пожиратель смерти! Такой же как и мой отец. Я — не для тебя. Да, ты мне нужна. Ты мне очень нужна. Я не знаю, как это выразить… Я не знаю, как тебе это сказать… Не прыгай, прошу… Я готов на все, только вернись ко мне.       Девушка судорожно втянула воздух, и нежно улыбнулась, всхлипнув.        — Пожалуйста, спустись, перелезь, вернись. — настойчиво повторил я. Черт, я даже и не заметил, как стал нервно дергаться, как от всех этих признаний, пустил слезу. Ну, вот и все. Она окончательно поглотила меня. Я раскрыл ей своей душу. Да, она мне была нужна, да, я готов на все ради нее, и нет, мы не будем вместе. Слишком опасно.       Я стоял и смотрел, как Гермиона снова бросает взгляд вниз, как вздрагивает, понимая, что была полной дурой, решив прыгнуть, и как набравшись смелости, крепче хватается за бортики ручками.        — Ты не оставишь меня? — с надеждой заглянула она мне в глаза.        — Никогда, — ответил я, понимая, что лгу.       Гермиона улыбнулась, вытерла слезы с щек, перекинула ногу через бортик, и еще чуть-чуть она встанет рядом.       Я вздохнул спокойно, и пошел ей на встречу.       Внезапно, Гермиона поскользнулась на склизких камнях, перевалилась через бортик, в последние мгновение схватилась руками за железные прутья, повиснув в воздухе.        — Драко!!!        Беспомощно закричала она по другу стороны бортика. Мое сердце ушло в пятки. Я кинулся к ней. Подбежав, ухватился за ее руки, не давая упасть вниз.       С неба падали крупные капли дождя. Они мочили собой камень, и наши переплетенные руки. Я ощутил, как ее ладошка, слегка соскользнула вниз.        — Нет! — закричал я, и стал тянуть ее, легкую, как пушинку к себе на верх. Но было тяжело. Она брыкалась, пытаясь ногами зацепиться за выступы неровно уложенных кирпичей, но туфли соскальзывали, а Гермиона так и продолжала паникующе дергаться.        — Отпусти меня! — закричала девушка, поняв, что мне не удержать нас обоих. Слишком мокрые руки, слишком тяжелая одежда от воды.        — Ни за что! — закричал я во все горло, — Я не дам тебе упасть!       Я говорил правду. Я не отпущу ее. Я снов боялся. Боялся потерять ее, как совсем недавно.        — Ты не удержишь, — жалобно простонала она, — отпусти, ничего плохо не случиться…        — Не говори этого! Заткнись, Грейнджер! — я стал тянуть ее, но ее ладошка снова соскользнула, и девушка крича, в последнюю секунду ухватилась за выступ каменного ограждения. Я снова схватил ее за руки, и стал тянуть. Я не позволю! Это не может кончится так! Только не сейчас, когда я уже заставил ее поверить в счастливой будущее!        — Ты должен отпустить…        — Никогда!        — Иначе мы вместе упадём!        — Ну и пусть! — прорычал я, сквозь зубы. — пусть мы вместе расшибемся, но я не позволю тебе упасть!       Гермиона улыбнулась мне. Она улыбнулась такой понимающей и любящей улыбкой, что я понял она сдается. Она хочет оставить меня.       Мои идеально вычищенные туфли поскользнулись на луже, и вот я уже грудью был прижат к каменным полам, лицом — к железной изгороди. Гермиона снова закричала, испугавшись, что я тоже могу сейчас упасть. Я попытался заглянуть вниз, увидеть, сколько нам лететь с ней вместе до земли. Высоко. Чертова башня очень высоко располагалась от влажной травы. Надеюсь, мы не успеем почувствовать боли.       Я посмотрел на девушку. Та смотрела на меня своими темными глазами, по щекам катились слезы… Нет, только не это! Она не посмеет!        — Прости… — прошептала Гермиона, и выпустила мою руку из своей. В ту же секунду она полетела вниз, будто камень брошенный на дно глубокого океана.        — Нет!       Я не могу допустить этого! Вскочи на ноги, слегка подскальзываясь, я прыгнул за ней. Я ни о чем не мог думать. Только о том, что я не должен был тогда бросать ее.       В ушах гудел ветер, в лицо летели капли дождя, которые падали на землю медленнее меня. Открыв глаза, я не далеко от себя увидел падающую девушку. Она сжалась в комочек, схватившись за голову, и закрыв глаза. Я поддался вперед, схватил ее за руку, притянул к себе, вплотную прижал к груди, и вот мы уже вместе, переворачиваясь в воздухе, летим вниз.       Я крепко обнимал напряженное тело девушки, боясь выпустить ее из рук. Через секунду, я ощутил, как она расслабилась. Потеряла сознание.       Я прижал одной рукой ее еще ближе, а другой полез в карман за волшебной палочкой. Вытащил, взмахнул. Бешенный порыв ветра выхватил из мои рук палочку, и я понял, что это был наш последний шанс спастись.       Оказывается, время до падения столкновения с землей длится очень медленно. Говорят, что перед смертью видят всю свою прожитую жизнь. Я ее не видел. И не хотел бы. Все моя внимание было сосредоточено на маленькой девушке без сознания, что я сжимал в объятиях. Такая маленькая, беззащитная, хрупкая. Словно котенок. Если мы и упадём, то я буду знать, что я закрыл ее собой. Я защитил ее, по крайней мере пытался. Надеюсь, она не сильно пострадает при ударе.       Откуда-то слева сквозь звуки дождя, и громыхание громов, я услышал свист. Приоткрыв глаза, я увидел в далике быстро несущеюся к нам метлу.       Удалось! Заклинание подействовало! Не верю, что сейчас это скажу, но… Спасибо Поттер! Это же он использовал на турнире два года назад такой способ. Призвал метлу обычным «Акцио». Если мы выживем, я обещаю, что перестану называть его очкариком.       До удара с землей оставалось всего пара метров. В последнюю секунду я ухватился за дерево метлы, и со всей силы прижал нас к ней, повторяя команду: «Вверх! Вверх! Вверх!»       Метле было тяжело нас обоих поднимать, но ей удалось. Наша посадка была вынуждена произойти. Слишком маленькая высота была, что бы разогнаться. Я сжался и закрыла глаза.       Вскоре я услышал треск дерева, а из глаз полетели искры от боли. Мы приземлились на мою спину, предварительно несколько раз перевернувшись на земле. Слышал, как что-то еще треснуло, но мне было все равно, что это, будь мои кости, или волшебная палочка.        Когда все улеглось, я смог открыть глаза, в которых мутнело. В ушах дико гудело, будто я оглох. Все, что я слышал, это как бешено колотиться мое сердце. Но я боялся не за себя. Я боялся за нее.       Я опустил взгляд на девушку, по прежнему прижатой ко мне. Она выглядела такой спокойной, такой умиротворенной, будто спит. Моя маленькая…        «Мне удалось… Она цела… Она в порядке…»       Из последних сил я немного раздвинул руки, что бы посмотреть на нее. Ее волосы, раскидавшиеся на моей груди, были запутаны. Их запутал ветер. Я бережно заправил дрожащей рукой локон за ее ухо, поцеловал в лоб, и снова прижал к груди, будто мать своего маленького ребенка, и сам не мог поверить, но засмеялся. Искренне. Я был счастлив, что все хорошо. Мы выжили!       Обессиленно опустив голову на мокрую зелень, я глубокого вздохнул. Свежесть. Запах после дождя. Запах травы. Мне так спокойно. Я знаю, что она со мной, с ней все хорошо, что еще нужно? Я готов так пролежать всю свою жизнь.        Услышал, как из-под земли стали раздаваться шаги, или грохот какой-то. Приподняв голову, я разглядел сквозь омут в глазах толпу волшебников, несущихся в нашу сторону.       Шея нещадно болела, все тело ныло. Но это была приятная боль. Снова опустив голову на землю, я закрыл глаза, и облизнул пересохшие губы. Во рту пересохло. Хотелось пить. Но, если для этого нужно отпустить ее, я лучше умру от обезвоживания.        — Мистер Малфой!       Чей это был истошный вопль я не разобрал, да и пофигу как-то. Вроде мужской… Или все-таки женский?       Через секунду кто-то с силой стал разнимать мои руки, пытаясь выпустить зажатую гриффиндорку, я упорно сопротивялся. Как они не понимают, что я не могу ее отпустить?! Как они не понимают, что без меня она в опасности? Я не могу ее отпустить. Не могу… Не отпущу… Без меня она всегда будет в опасности! Отойдите! Не трогайте! Отпустите, тупицы!        — Мистер Малфой, не сопротивляйтесь, иначе мы будем вынуждены применить к вам серьезные меры… Отпустите мисс Грейнджер, ей ничего уже не угрожает.       Этот голос. Снегг. Конечно. Мой крестный, собирается ее забрать. Неужели, он думает, что я отдам ее ему, Пожирателю смерти?! Ни за что! Ее никогда не тронут Псы Лорда!        — Отвалите! — зарычал я, слабо пинаясь, отдавая все силы рукам, что бы прижимать ее к себе. Что бы не отпускать.        — Мистер Малфой, если вы сейчас же ее не отпустите, то вы сломаете ей все кости!        — Не отпущу! — словно жадный ребенок, не отдающий свою любимую игрушку другому малышу.        — Отпустите… Мисс Грейнджер, да и вам тоже, нужна помощь.       Это уже другой голос. Приоткрыв глаза, я смог разглядел старого волшебника с длинной седой бородой склонившегося над нами. Старый маразматик. Рядом были Филч, старая кошка, и мастер Зелий. Они все пытались отнять Гермиону, МОЮ Гермиону у меня?! Ну, уж нет! Я не отдам ее! Не могу… Просто не могу…        — Да отпусти же ты ее! — не выдержал Снегг и закричал в голос.       Через несколько секунд, или минут, или час, им все-таки удалось разжать мои руки, и перед тем, как утонуть во всепоглощающей тьме, я ощутил, как маленькие ручки девушки, туго сжимающие мою рубашку, отпустили. Она до последнего держалась за меня. Я смог… Я спас ее… ***        — Вам повезло, мистер Малфой, — недовольно кряхтела Мадам Помфри, закручивая бинты вокруг моего предплечья правой руки, — вы обделались всего лишь переломом.        — Да, всего лишь, — усмехнулся я, и зашипел, когда слегка пошевелил рукой. Было ужасно больно. Помфри лишь поучительно хмыкнула.       Поднявшись с моей койки, она подошла к столику с права от кровати, и стала осматривать скляночки.        — «Костерост» вы будите употребляться в моем присутствии, понятно? — строго спросила она, показывая на белую бутыль. Я скривился, вспомнив на сколько неприятный вкус у этого лекарства.       Мне повезло. Мой позвоночник не пострадал при ударе, хотя и получил приличный ушиб, а вот руку мне сломать удалось. Не представляю даже как. А вот палочка моя сломалась при падении на землю. Что ж, придется купить новую.       Закончив со мной, она пошла в сторону кровати, которая стояла на против меня. Там лежала Она. Я просил положить ее ближе, с боку от меня, но они сказали, что так будет лучше. Ее закрывали белые шторы. Я ее не вижу. Зато точно знаю, что она еще не очнулась. Я не слышал ее голоса. Всю ночь я не мог уснуть, переживая за ее самочувствие. Я смотрел на задернутые больничные шторы, ожидая, когда же она проснётся, но она все спит и спит, а мое волнение снова начинает меня съедать.       Из-за шторок вышла лекарь, и посмотрев на меня, она, как обычно, грустно покачала головой, говоря, что Гермиона еще не очнулась. Я тяжело вздохнул.        — Ей уже лучше, — попыталась облегчить мне переживания Помфри. Я лишь отрешенно кивнул. Лучше мне не стало. Только хуже. Да, я понимаю, что ночь и утро — маленький срок, для той, что потеряла сознание в полете. Она спит всего лишь двенадцать часов. Помфри сказала, что у нее был нервный срыв, а при падении на высокой скорости она просто потеряла сознание. Но теперь она спит, а когда проснётся никто не знает.       В дверь Лазарета звучно постучали.        — Кто там? — спросила женщина таким голос, что бы слышно было, и что бы тот, кто за дверью, услышал.       Из-за двери вышел мастер Зелий.        — Помфри, мне нужно поговорить с Драко о случившимся, — его тон не принимал возражений.        — Снова? — та возмущенно вскинул руки, — Северус, дай мальчику отдохнуть, ему нужен покой, после того, что случилось, он должен отдыхать, а не отвечать на твои вечные вопросы.        — Это была идея Дамблдора. Вот к нему и предъявляй свои возмущения, а мне позволь выполнить его просьбу.        — Ух, этот Альбус, — Помфри бросила на меня взволнованный взгляд, и вскоре скрылась в своем кабинете.       Снегг прошел к моей кровати, и встал на против, прожигая своими черными, словно два тоннеля, глазами. Мне пришлось отвернуться, что бы не смотреть на его недовольную гримасу.        — Еще раз, Драко, что случилось?       Этот вопрос он мне задает уже шестой раз: два раза ночью, и за утро уже четвертый. И каждый раз я ему говорил одно и тоже. Я и Гермиона пошли на Астрономическую башню, шел дождь, она слишком близко подошла к краю, поскользнулась, и перевалилась через бортики. Я кинулся к ней на помощь.       Не понимаю. Я вроде, каждый раз говорю одно и тоже, а он продолжает спрашивать меня об этом. Не верит? Ну, и не верь. Главное — она цела.       Каждый раз при допросе, я смотрел только на задвинутые шторы, не моргая. Смотреть в глаза? Нет, не хочу. Зачем? Что бы увидеть в глазах крестного подозрения, что бы понять, что он не такой уж и тупой, раз догадывается, а я всего лишь мальчишка, который думал, что справиться со всем. Нет, не хочу. Мне сейчас не до разборок. Нужно ждать.       Снегг ушел, а я по прежнему смотрел на шторы кровати Гермионы.       Вскоре, под пристальным взглядом лекаря, я выпил «Костерост». Снова Гермиону проверили. Спит. А я жду.       К обеду, ко мне пришли мои вечные друзья-дебилы, среди которых я заметил Панси. Что она делает в компании этих придурков я не знал.       И зачем они пришли? Чтобы сказать, какой я идиот, спас Грязнокровку. Никто не смеет ее так называть! Мне пришлось выгнать этих идиотов из лазарета, что бы не убить их за поганые языки. После «визита друзей», я еще долго не мог придти в себя. Во мне кипела злость. Как они смели, вообще говорить про нее? Она не достойна меня?! Нет, это я даже ногтя ее не стою. Она магглорожденная? Какая разница?! Я готов за нее жизнь отдать, неужели мне есть дело до нашей крови?       Да, именно к такому выводу я и пришел. Проведя ночь в раздумьях, я понял, что ни за что не позволю ей умереть. Я никогда не смогу ее бросить. Слишком дорога стала для меня эта гриффиндорка. Слишком сильно засела она мне в голову. Она моя. Всегда была и будет. Я не позволю ее никуда увести. Она будет всегда рядом со мной.       Так же сегодня в лазарет залетели ее друзья. Они были в панике, в шоке, в удивлении. Поттер и Уизли даже не обратили на меня ровным счетом никакого внимания, пронесясь прямиком к ее кровати. Помфри пришлось их выставить за слишком громкое поведение.        Поттер и Уизли… Ее два лучших друга… Нет. Даже им я ее не отдам. Они сидели в своих комнатах у каминов и попивали чаек. А где была она? Там, на верху, хотела покончить жизнь самоубийством. Почему они не следили за ней? Ведь замечали сильные в изменения. Почему не уследили? И это друзья, называются.       Я ожидал, что они оба будут меня винить в случившимся, в конце концов слизеринцы всегда и во всем виноваты… Но нет. Они лишь оба, перед уходом, бросили подозрительные взгляды, и Поттер, что меня очень удивило, произнес тихое «Спасибо». Неожиданно. Они знают историю, рассказанную мной. Настоящей причины падающих, некогда врагов, вместе никто не знал, кроме меня самого и Гермионы, которая до сих пор прибывала в царстве Морфея.        Видимо, Гермиона все-таки что-то для них значит, раз они решили забыть о наше вражде на время и поблагодарили. Но я спасал ее не для того, что бы получать благодарности или почести. Я просто не мог позволить этому случиться.       Шли секунды. Минуты. Часы. Я пришел в себя. Смог подняться с кровати. Еще утром мои ноги были ватными, и меня шатало, а сейчас все стало как прежде. Рука еще болела, но с помощью «костероста» о ней вообще можно не думать. Что бы хоть как-то скоротать время, я стал мерить шагами Больничное крыло, считая шаги. Время тянулось медленно, будто смола, стекавшая по стволу дерева. Все мне казалось неуютным, каким-то чужим без нее. Я и не думал, что от жизни Гриффиндорки зависит — вся моя жизнь, мое настроения, состояние, взгляды на мир, цвета этой природы. Да, знал, что без нее мне тяжело. Но что бы так… Это ужасно. Ваш родной человек спит, так долго, а вы ничего не можете сделать. Утешает одно — она в порядке, ничего не ушибла и не расшибла.       Ближе к вечеру, Помфри снова ее осмотрела, а когда она вышла из-за штор, тепло мне улыбнулась. До этого сидевший на кровати, я, не веря своему счастью, вскочил и побежал к ее кровати, попутно спотыкаясь об каменные кафели полов. Подлетев к ее кровати, я понял, что не знаю, что мне говорить. Не знаю, как себя вести рядом с ней.       Помфри окончательно убрала занавески, и тихо скрылась в своей кабинете, перед этим поставив стул рядом со мной. Я не смог сесть. Только стоять.       Подошел ближе к ней.       Гермиона лежала на пастели, укрытая одеялом. Она была бледна. Очень бледна. Так, что я аж запереживал. Но ее спокойствие мне передалось.       Она смотрела на меня странным взглядом, я не мог понять, что он выражает. Благодарность? Переживание? Обиду? Что же ты хочешь сказать?       Не выдержав, я присел на краешек кровати, не отрывая взгляда от ее лица. Она стала для меня такой нужной. Ее вздернутый носик, густые брови, аккуратные губы, бледные сейчас, конечно, но ничего, они мне и такими нужны. Легкая россыпь веснушек. Лохматые волосы, которые сейчас осторожно струились по белой подушки. Пока она спала, мне разрешали ей расчесывать волосы. Я не знаю, как это выглядело со стороны. Может, слишком влюбленно, может, слишком по-девичья… Мне без разницы! Я был рядом. И всегда буду, что бы не случилось.       Ее дрожащие пересохшие губы приоткрылись.        — Сколько я спала? — спросила она, и облизала пересохшие губы. Я левой рукой подал ей стакан, помог выпить, и поставил обратно на тумбочку.        — Двадцать часов, — сообщил я, обеспокоенно всматриваясь в ее лицо.       Она судорожно втянула носом воздух, и прикрыла глаза. Тяжело. Ей трудно.        — Ты спас меня… — прошептала она, и слегка улыбнулась уголками губ. — Я мало что помню, Драко… Но… Ты прыгнул за мной. Ты не побоялся… Ты рискнул жизнью… Ты спас мне жизнь… Спасибо.        Я улыбнулся в ответ.        — Прости меня, — горько прошептала она, и снова я увидела нежеланные слёзы.        — За что? — изумление.        — За то, что было. Я не знаю, как так получилось. Просто я решила, что никому не нужна… что у меня нет будущего… Что я никчемная…        — Эй, заткнись, — дружелюбно сказал я, и, заметив выбившийся локон на ее лбу, нежно заправил его ей за ухо. — Все уже хорошо. Я не дам тебя в обиду.       Она осторожно, будто боялась, что я ее снова отвергну, положила свою ладонь поверх моей, и слегка сжала. Я не смог не улыбнуться.        — Почему? — спросила она, похожу искренне не понимая, — почему ты прыгнул за мной? Я хотела облегчить тебе жизнь. Так было бы лучше. Зачем ты это сделал?        — У меня достаточно причин, — усмехнулся я, и крепче сжав ее руку, поднес к губам, и поцеловал.        Вот и причина номер раз: ее улыбка. Ради такой улыбки можно и в огонь, и в воду.       Причина вторая: ее глаза. В них наконец заплясали огоньки. У нее самые красивые глаза, какие я только видел. Да, согласен, почти весь мир кареглазый, но они у нее они особенные. Для меня, она особенная.       Причина номер три: румянец на щеках. Как только я поцеловал ее руку, она засмущалась. На щечках стали проступать красные пятна. Такие родные для меня. Мне нравится ее смущать.        Причина номер четыре… Знаете, я могу постоянно вам их перечислять. Но, думаю, вам будет слишком скучно. Потомучто всё, что есть у нее, все, что ей принадлежит — это причина, по которой я пойду за ней хоть на край света.       Ее смех, волосы, руки, ноги, губы, запах волос, носик, привычки, любовь… все это достойно того, что бы идти за ней.       Я хотел ее оставить, хотел забыть. Но как, ведь это невозможно.       Сейчас, сидя, покалеченный в Лазарете, сжимающий в еще здоровой руке ее руку, я понимаю, что никогда больше ее не отпущу. Знаете почему? Потому, что она Гермиона Грейнджер. Она зубрилка, ради которой я могу горы свернуть. Она лучшая подруга великого Гарри Поттера, а вы знаете, что это значит? Это значит, что ее всегда будут подстерегать опасности и риск. Она всегда будет рисковать собой, потомучто она такая. Храбрая и самоотверженная…       Когда мы летели вниз с астрономической башни, я понял, что готов всю жизнь прижимать ее к себе, защищать. Я готов стать для нее опорой и поддержкой. Я чувствую себя, словно курица наседка, или мать кошка, которая ни за что не даст в обиду своих деток. Я не позволю сделать ей больно. Да, находясь вместе мы будем в огромной опасности, но тогда я буду знать, что она рядом и я смогу ее защитить.       Нет, никуда она от меня не денется. Я не отпущу ее... А причин у меня более, чем достаточно.