Набросок №1

*** На землю упал первый, настоящий, ноябрьский морозец и наконец-то сковал казавшеюся бесконечной осеннею распутицу на раскисших путях. Крепкий и по первости непривычный, он наполнял наступающий новый день свежестью и чистотой недавно выпавшего снега. Зима, изрядно припозднившаяся со своим приходом в края, что занимала N-кая губерния, начала к радости местных жителей входить в свои права. По, окруженной белесой стеной берёз, дороге вьющейся по необъятным просторам, передвигалась телега, запряженная рыжей кобылкой. Сидящий на облучке мужичок в сером зипуне подгонял её, отчего телега то и дело, со скрипом, подскакивала на подмерзших колдобинах. — Мужик! Твою бороду, правь аккуратней! Чай не дрова везешь! — восклицает, схватившись за больной бок, человек, сидящий сзади под тяжелым овчинном тулупом. Возница даже не оборачивается на попутчика и что-то вполголоса бурчит себе под нос. Можно только различить: «отделаться быстрее» и «избавь Господь». Из-за края тулупа высовывается светловолосая макушка, и пара серых глаз, взгляд которых с недовольством упирается в широкую мужицкую спину. — Чего бубнишь человече? Я что-то по оглохла малость от мороза, не расслышала! — молодой, женский голос, перекрывает скрип разболтанных на осях колёс. — Дык барыня, говорю поспешать надобно. Боярин велел скоро доставить. А тут вишь, кака дорога! — уже громко, по простецки, принялся оправдываться мужик. — «Вишь кака»! Тебе велели скоро доставить, а не скоро добить. — Передразнив его, проворчала «барыня» и повернула голову в хвост телеги. Там рысил её, привязанный в повод, вороной Валет. Женщина улыбнулась лошадиной морде и посмотрела на маячившие над головой верхушки деревьев. Восточная часть неба изрядно просветлела, солнце вот-вот покажет первые лучи. Лес расступился, теперь они ехали по просторному полю, оставалось миновать его, а там и до «Зверобойной заставы» рукой подать. — Тпру! Усё, добралися. — Прокричал мужик с видимым облегчением, останавливая повозку возле ворот в высокой, каменной кладки, стене. — Наконец-то! Перевесив сначала ноги через край, на землю, аккуратно, соскользнула среднего росточка женщина в темной, заметно потасканной, шинели и солдатской фуражке из-под которой торчали короткие волосы. Лицо её было худое, острое и бледное. Лишь глаза с хитрым, живым прищуром, осматривались кругом. Вытащив из телеги серебристую винтовку, она, придерживая левый бок, прихрамывая, направилась отвязывать своего коня. Возница, терпеливо дожидавшийся конца её приготовлений, уже собрался тронуть лошадь, но женщина его остановила: — Погодь, человече! Вот возьми за труд. — Она протянула пару серебряных рублей на ладони, щедровато конечно, но довёз все-таки хоть и из-под палки. Мужик с загоревшими глазами уставился на серебро, но крякнув, с усилием отвернулся и пробурчав: « Не надь, мне ваших денег», начал разворачиваться в обратную дорогу. — «Не надь» так «не надь», дело твоё. — Женщина пожала плечами и, намотав на кулак повод, продолжая заметно похрамывать, опираясь на винтовку, направилась к воротам. За ними оказался просторнейший двор, по периметру обнесённый высокой стеной, а в центре содержавший, непривычное по своей, для здешних мест, архитектуре, двухэтажное строение с боковой башней. Его окружали другие постройки: конюшня, хлев, сараи, баня на отшибе, за домом находился ещё и небольшой огород. Из трубы, над жестяной крышей, вовсю валил дым. Женщина шла прямиком к крыльцу с навесом, под ногами поскрипывал снег. — «Кап-кап моя кровушка, Ох ты, моя долюшка. Слышу зверя за спиной, Желтый глаз следит за мной»… — напевала она себе под нос. Откуда-то из глубин двора, с громким лаем, вылетели две здоровенные чёрные псины, устремились наперерез. Но подбежали, узнали и со скулежом радостно запрыгали вокруг. — Ну чего расскакались сайгаки! Живо на место! Эгей, стелите гроб, я спать пришла! — прокричала женщина в сторону дома и тут же скривилась лицом, израненный бок дал о себе знать. Дверь на крыльце отворилась, и на улицу выбежал мальчик лет десяти, в полушубке и великоватом малахае, постоянно сползающим ему на глаза. — Мастер Оксана! — радостно прокричал он, подлетел и, споткнувшись, бухнулся прямо перед её сапогами. — Ого, Лёшка как уважаешь, прямиком в ноги падаешь. Мальчонка уже поднялся и весело улыбнулся: — Здравия желаю! — Здорово, ученик! — Рассмеялась женщина, потрепав Лёшину голову. — Так живо бери Валета и веди к Тихону, опосля снарягу мою в дом занесёшь. Понял? — Ага! — Лёшка схватил коня под уздцы и повёл в сторону конюшен. Женщина проводила его взглядом — славный малый. Оксана уже отворяла входную дверь. Пролезла в большой зал освещенный жаром огромного камина да светом развешанных по стенам керосинок и, похромав к стоящему посредине столу, повалилась на скамью. Очутившись напротив огромного пылающего зёва, женщина с начало понежилась в его тепле, а потом, крякнув, принялась стягивать сапоги. Из соседствующей кухни высунулся седой, высокий старик в фартуке с пенсне на крупном носу. — Явилась, не запылилась, охотница наша! — проворчал он, и, поскрипывая протезом, подошел поближе. — Ну, каково там в Тарасовке? Ого, да ты ранена! Оксана уже освободила себя от шинели, и взору предстала окровавленная с левой стороны гимнастёрка. — О, Иван Кузьмич! Мойте живее ваши золотые руки, будем кружок кройки и шитья организовывать! — Опять! Э-эх! Ладно, дуй в операционную, сей час кипятка поднесу. — Иван Кузьмич скрылся на кухне. Через несколько минут женщина уже сидела на холодном, покрытым холстиной столе и, подняв левую руку, подставляла свой распоротый бок под свет лампы. В комнатушке витал стойкий сладковатый запах лекарств, перемешанный с горьким ароматом различных травок и крепким духом спирта, от которого Оксане всё норовилось громко чихнуть. Но приходилось держаться — не хотелось мешать Ивану Кузьмичу, коей по привычке ворча, быстро и умело накладывал швы. В операционную заглянул Леша: — Я всё, сделал! — Угу. Вон таз возьми, всё тряпьё в нём сожги в печке. — Не отрываясь от дела, проговорил старый доктор. — Только нас смотри не спали, сорванец! — Ага. — Мальчик прошел вперёд и, нагнувшись к тазику набитому окровавленными бинтами, замешкался на несколько секунд, глядя, со спины, на чуть повёрнутый, оголённый Оксанин торс. Та скосила на него серый глаз, ухмыльнулась. — Чего уставился! А ну марш выполнять! — прикрикнул Кузьмич, сердито зыркнув на мальца. — Мал ещё на баб заглядывать! Алексея как ветром сдуло. — Вот паря… — пробормотал старик. — Хулиганит? — У меня нахулиганишь! Нет, шебутной очень, хоть и исполнительный. Глаз да глаз нужен! Эх, судьба злодейка, какую участь ребёнку наготовила! Нда. Оксана промолчала. Чего скажешь то? Рок отобрал у Лёши семью, и позволил найти новую, хоть и не самую лучшую. И теперь судьба парня быть изгоем в глазах общества, нести тяжелое бремя Охотника. Наложив последний шов, Иван Кузьмич бойко щёлкнул блестящими ножничками и, отправив их вместе с пинцетом в овальный медицинский бикс, принялся перевязывать Оксану льняной полосой. — Значится, завалила зверюгу… Чего тебя только в Тарасовке то не заштопали? У них же там фельдшер обитает. — Спросил он, накладывая наискось обмотку. — А потому что Тарасовский фельдшер в мир иной отъехал по причине резкого переизбытка серебра в организме. — Ууу… Вот оно чё. Значит, он волколаком оказался, ну дела! А мы окрестные веси всё прочёсываем, логово сыскать не могём, — присвистнул Кузьмич. — Всё готово. Одевайся. — То-то и оно, Кузьмич, — Оксана принялась натягивать свежую рубаху. — Не тот это оборотень был… Тарасовского-то мы вообще по глупости прошляпили. А тот, что почтальонскую кобылу в лоскуты разодрал, всё ещё где-то хоронится…. А от Игната, вести есть? — Нету пока. — Проговорил старый доктор, и добавил со строгостью: — Эх, девка везучая ты! Говорил же — давай с тобой поеду, нет, заладила: «дело пустяковое, сама справлюсь»… — И что, не справилась, скажите? — Справилась, справилась.… Вот Игнатко вернётся, задаст тебе, Мастер Оксана! Кузьмич принялся собирать медицинские инструменты. — Угу, задаст… тот ещё молодец! Укатил по делам, я грит ненадолго и с концами! А мы тут крутись, как можем! — Оксана слезла со стола и, прихватив свою неразлучную винтовку, поковыляла к выходу. — Ладно, я баиньки. — Давай, давай… Обед только не проспи, охотница…