здесь, в неизменной тени

В одном из миров дядя Фила еще ребенком берет его на охоту. Этот Фил становится ветеринаром и сидит в изножье кровати с истекающими красным руками, оставляет пятна на одеяле – крови, вины и безразличия. Ему не очень нравятся комнатные растения, и его жесткий взгляд не смягчается, когда он смотрит на картинки котят в интернете через плечо Фила. Фил так и не заканчивает свою стажировку в ветеринарной клинике. Он собирает вещи и отправляется домой, к своей комнате, к своей кровати и красным пятнам на одеяле. Фил из вселенной, где он заканчивает стажировку, по-прежнему сидит в изножье кровати, осуждает. Его осуждение оставляет вмятины на подушках, но Фил отбеливает одеяло хлоркой и перестает обращать внимание. Дэн выключает фонарик и произносит: – На самом деле призраков не существует, Фил, – таким тоном, каким он говорит Филу всё в последнее время. Фил вытягивает ноги на полу и оставляет фонарик включенным, следит за лучиком света на ковре, который почему-то заставляет его чувствовать себя невесомым, дает сосредоточиться на чем-то, кроме холода в голосе Дэна. – Они существуют, – отзывается Фил, хотя Дэн уже не слушает. В нескольких шагах от них все еще мигает красной лампочкой камера, и призраки Фила скапливаются вокруг нее, кружатся, но на видео отразятся лишь сгорбленные плечи Фила и опущенные уголки его губ, поэтому он уже давно перестал пытаться. В конце июля они переезжают в Лондон. Они проводят два дня в обществе голых стен, голых полов и голой кожи, оставляют на память следы зубов, после не говорят вообще. Фил провожает взглядом капли пота, стекающие по шее Дэна, когда они несут очередную партию коробок наверх, спотыкается о призрачные ноги в коридоре, прикусывает язык. Его кожа состоит из одних лишь ожогов, оставленных ковром, ярко-красных, злобных. Во вторник грузовик привозит их кровати, и Фил проводит ночь, пытаясь выбраться из липких пальцев призраков; утром дверь в спальню Дэна все еще закрыта, и Фил скучает, скучает, скучает так сильно, что едва может дышать. Призраки задерживаются. Призраки задерживаются рядом с ним, задерживаются в его комнате, оставляют тянущиеся полупрозрачные следы на его стенах, его доме, его руках. Они никогда не уходят, а он и не просит их – вот они и остаются. Он не знает, как можно жить по-другому. Дэн кладет свои угловатые руки на край стола, обхватывает пластиковую миску с хлопьями ладонями. – Скоро выйдет новая версия Skyrim, – говорит он, забывает, что это первое, что он сказал Филу за последние несколько дней. Фил сжимает кружку с кофе дрожащими пальцами, сглатывает вокруг дрожащего в горле сердца, кивает: – Можно купить его вместе с Брайони, – его голос ровный, монотонный, и он не знает, сколько еще сдерживаемых эмоций поместится у него во рту. В одном из миров Фил видит, как кого-то тошнит в школьном туалете, смотрит, как содрогается чужая спина под его напряженными руками. Этот Фил изучает психологию в университете и сейчас стоит у стены с небритыми щеками и чернильными пятнами на белой рубашке, поправляет очки и давится пустыми словами, а каменная маска на лице Дэна все равно не позволяет забыть о днях молчания. Прикосновения этого Фила обжигают холодом спину, а его пустые слова веревками затягиваются вокруг шеи. Фил стучит ложкой о край кружки, просто чтобы заполнить тишину, и уклоняется от пальцев другого Фила, медленно поднимается и уходит в свою комнату. В одном из миров Фил падает со своего первого велосипеда, как только садится на него. В другом у него аллергия на перец. Существуют миры, где его не приняли в Йорк, где он решил не красить волосы, где в том году, когда в начале сентября высыпал первый снег, он заказал капучино в Старбаксе, а не мятный мокко. Есть и мир, где он не видит призраков. Фил это знает. Он знает это, потому что на каждый раз, когда он идет по дороге, и каждый раз, когда он не идет на риск, приходится мир, где он не идет, где идет, где существует в одном месте или другом, или перестает существовать вообще. Для всего есть отдельный мир, и Фил видит каждый из них, хранит их в своих карманах, как бумажных журавликов, маленьких и хрупких. В конце октября кто-то находит видео. В конце октября ничто реальное не трескается, но ломается все, и курсор Фила задерживается над номером входящих сообщений в Tumblr, он так и не кликает на иконку. Руки призраков на его коже холодные, холодные, льдом проникают в его вены, но он собирает совещание, отправляет письмо YouTube и сидит с Дэном на полу в коридоре до пяти утра. Экран его ноутбука истекает текстом, как черной кровью, и он перестал чувствовать свои ноги примерно час назад. Между ними расстояние в полметра, и эти полметра были там уже некоторое время, да только Фил не знал, что все может стать хуже. В пять утра Дэн уходит спать, и Фил не предлагает ему остаться. Дэн кричит, и призраки Фила замирают и прислушиваются. Фил закрывает свои кровоточащие уши метафорическими руками и растягивает губы в улыбке, и постепенно голоса исчезают. В магазине он сталкивается с девушкой, которая хочет взять у него автограф, думает, что даже у его авокадо есть интересная история, спрашивает, не задумываясь: «Готовите романтический ужин?», и он переминается с ноги на ногу, неосознанно переступая через своих призраков. Фил говорит, мы будем в порядке, а Дэн отвечает этого недостаточно, этого, блять, недостаточно, и его досада отскакивает от стен. И Филу есть дело, просто каждое слово оставляет кислый привкус в его рту, и он не хочет говорить – и от этого никуда не деться, напоминает он Дэну, поэтому перестань поднимать эту тему. Дэн не может. Дэн разговаривает со стенами, Дэн разговаривает с самим собой, Дэн разговаривает с интернетом и не понимает, что разница в том, что интернет отвечает. Фил не может слушать, как Дэн говорит об этом, и не может говорить об этом сам, чтобы сказать ему прекратить, поэтому он запирается в своей комнате вместе с призраками и смотрит на книги, пока буквы не смазываются в черное пятно. Фил думает, что, возможно, существует мир, где всего этого не происходит. Он думает об этом, думает обо всех «возможно» и понимает, что, вероятно, этого не происходит в больше чем одном мире, и в его легких нет места для кислорода, потому что они заполнены завистью. Не все дни плохие. Иногда Фил боится не так сильно, когда просыпается и отбрасывает в сторону конечности своих призраков, наклоняется и складывает их под кроватью. Иногда он целует Дэна по утрам, и Дэн не упоминает голоса, пробирающиеся в их квартиру и их головы, и все просто, на тот миг, когда Дэн позволяет ему притворяться. Не все дни плохие. Иногда Фил позволяет себе любить Дэна, ни о чем не думая, и Дэн позволяет себе принимать все как должное, не задавая вопросов. Таких дней достаточно много, они случаются достаточно часто, но они особенно тихие после эхо тех дней, что их разделяют. Дэн приносит свою шапку в кровать и ложится на спину рядом с Филом, не боясь соприкоснуться с ним локтями. Фил обводит усталыми пальцами квадраты на простынях и не смотрит ни на Дэна, ни на распускающиеся нитки на его шапке, ни на распускающееся напряжение в его глазах. В такие дни Дэн смотрит на Фила так, словно ему больно. Фил все еще помнит, что когда-то Дэн смотрел на него так, словно он олицетворял все хорошее, поэтому он отворачивается, вонзает ногти в старое воспоминание, будто это заставит его раствориться. В пятидесяти шести из двухсот тринадцати вселенных они расстаются. Фил сидит в углу своей комнаты, выводит бледными пальцами цифры на своих коленях и дышит вместе с окружающими его призраками. Дэн хлопает своей дверью и не зовет Фила, и все его призраки появляются и исчезают, ждут. Фил не встает. Он обхватывает колени руками, зажмуривает глаза и не может перестать видеть призраков, что окружают его, заполняют его комнату, заполняют его разум. В одном из миров он вырос в Бирмингеме, в другом – ослеп. Кое-какие миры все равно приводят его сюда, другие – куда-то еще, но это неважно, неважно, совсем неважно. Он и здесь, и там, и они никак не оставят его в покое, и Фил не может забыть их истории, хотя ему так хочется, потому что это не его истории, а бесконечные «что если» оставляют еще больше шрамов на его и так уже израненной груди. (Возможно, это проблема, и, возможно, она не исчезнет, если они не справятся, но… Фил говорит, все в порядке, целует Дэна в темноте. Все не в порядке. Дэн целует его в ответ.) В пятидесяти шести вселенных они расстаются. В ноябре Дэн желает ему доброго утра, но ужинает в своей комнате, и Фил запирается на ночь и спит, чувствуя увядающих призраков у своих ног. Иногда они целуются на диване и в офисе, иногда инфразвук из призраков, людей и подписчиков отдается эхом в голове Фила в три утра, и он не выходит из своей комнаты, не отпирает дверь. Призраки не замолкают, ноги Дэна не перестают шаркать по ковру, и Фил не знает, находятся ли они в пятьдесят седьмой вселенной, не знает, осталось ли между ними что-то, что можно сломать расставанием. – Ты, блять, просто не говоришь со мной, – бросает Дэн, и он не кричит, никогда не кричит, но Фил думает, что это не лучше. Фил не ненавидит своих призраков. Он уживается с ними так, как умеет, уворачивается от их плеч в коридоре и перешагивает через их вытянутые ноги, выходя из комнаты. Он не ненавидит своих призраков, ненавидит только одного. В одном из миров он падает с лестницы в январе 2010 года и ломает свою камеру, на день святого Валентина посылает Дэну плюшевого медведя в Индию и больше ничего не делает. Этот Фил никогда не узнает об отчаянии и паранойе по опыту, а оставляет разноцветные пятна на стенах, шагает легче, переживает меньше. Он не умнее и не лучше, но он проще, и Фил, который смотрел под ноги и не упал с лестницы, оставляет этого Фила в самом темном углу своей комнаты, избегает его. Он ненавидит бесцветные глаза этого Фила, его прозрачную кожу, ненавидит просвечивающие вены на его запястьях, ненавидит звук его дыхания, его безукоризненно прямую спину. Далеко не все дни плохие, но в дни, когда Фил не может смотреть Дэну в глаза, другой Фил проходит мимо, расправив плечи и спрятав руки в карманы, ни о чем не думает, и Фил устало выдыхает и ненавидит этого Фила, ненавидит его, ненавидит его, ненавидит еще сильнее. Они переснимают рождественское радио-шоу еще, еще и еще. Дэну не нравится свой свитер, не нравится елка, не нравятся их шутки про эльфов, может, нам это переписать, пока Фил отклоняется на полки и говорит, что Санте бы не понравилось такое поведение, издает оленьи звуки в микрофон, притворяется, что тот включен. – Нахуй Санту, – рассеянно отвечает Дэн, усаживается рядом с Филом с новым сценарием в руке, толкает его коленом в ребра достаточно сильно, чтобы сердце Фила споткнулось, но он не замечает, старается не замечать; сжатые челюсти Дэна знакомы ему точно так же, как и его губы. Регулярное радио-шоу возвращается только в следующем году, но Дэн волнуется, волнуется, волнуется все время. Фил не знает, как можно так долго волноваться, не останавливаясь ни на секунду, поэтому не волнуется, старается не волноваться, отпускает шутку, которая точно не войдет в шоу. – На радио такого говорить нельзя, – холодно обрывает его Дэн, и Фил не помнит, когда Дэн в последний раз смеялся над его шуткой на камеру, не помнит, когда Дэн вообще смеялся в последний раз. Фил не может думать об этом, не может дышать, вместо этого отворачивается, чтобы надеть оленьи рога, и бормочет, что им нужен еще один дубль. К двадцати трем годам Фил встречает двести сорок восемь версий себя, и они не уходят, следуя за ним со слабыми улыбками и историями, которые скрывает их тонкая кожа. Он пересчитывает их перед сном, отмечает новичков, дает имена мирам, которые никогда не увидит. К двадцати трем годам Фил встречает двести сорок восемь версий себя, и в пятидесяти шести случаях они с Дэном расстаются. В ста девяноста восьми они остаются вместе, в девяноста семи Фил не может найти вообще ничего. К двадцати трем годам Фил встречает двести сорок восемь версий себя, но находит лишь один мир, где никогда не встречал Дэна. Фил не знает, что это значит, не знает, как принять присутствие Дэна в своей жизни за константу. Фил лишь знает, что на каждую прореху в ткани вселенной находится мир, и Дэн присутствует в каждом из них, Дэн – часть ткани вселенной Фила. Фил лишь знает, что не может разучиться любить Дэна. – Если бы меня отправили на Марс, я бы взял тебя с собой, – честно сообщает Дэну Фил на рождественской вечеринке ПиДжея, и его ведет от алкоголя, музыки и гирлянд. Здесь им не от кого скрываться, но Дэн не прикасается к нему, и никто не вспоминает об омеле, и они не целуются здесь и не целуются дома, и Фил больше не говорит, я люблю тебя, не совсем. – Я бы взял тебя, не раздумывая, – уточняет он, допивает свой коктейль, оставляет фразу неоконченной и не говорит о том, что в конец просилось хотя это так тяжело. Дэн опускает глаза, говорит, что Фил и его увлечение космосом чертовски странные, и словно не знает, что «я люблю тебя» Фила превратилось в это, словно этого недостаточно. Фил пьяный, Фил уставший, Фил не знает, достаточно ли этого. Дэн не прикасается к нему, но их тени на ковре ПиДжея сливаются в одну, и Фил думает, что этого должно быть достаточно, потому что любви достаточно всегда. Тридцать первого декабря 2012 года часы бьют полночь, и Фил поднимает свой бокал, смотрит в глаза Дэну, улыбается. Позже они будут прятаться от самих себя в темных углах, отчаянно запутываясь друг в друге, и наутро проснутся в одной постели с болью, похмельем и грустью, и гримаса на лице Дэна кинжалом войдет в сердце Фила, и он отстранится. Однако сейчас часы бьют полночь, они улыбаются, и призраки Фила задерживаются у его плеч. Однажды он перестанет запирать дверь и начнет сцеловывать угрюмую ухмылку Дэна, и призраки больше не будут появляться в его комнате. Через два, три, четыре года. Это не сейчас, но это и не никогда. Они исчезнут, и, может, он будет скучать по ним, но Дэн не оставляет следов на стенах, и его длинных холодных пальцев достаточно. Пока призраки задерживаются, но Дэн все еще остается.