Хохотун

Шарк-шарк. Я куталась в одеяло, несмотря на удушающую жару. Она еще не разомкнула свои когти и не перестала вгрызаться в твердые каменные дома. Жара царила уже почти месяц в Городе, но сегодня ночью я никак не могла согреться. В окно бились назойливые ночные мошки и мохнатые мотыльки, но сквозь редкий легкий стук я слушала тишину. Тишину, в которой кто-то ходил. Шарк-шарк. Мне все казалось, что кто-то под окном бросает на меня взгляды, холод от которых пробирал даже сквозь теплое пуховое одеяло. Страшно не было, как и уверенности, что шаги — всего лишь мое воображение. Все портил мороз по коже, пробиравший вне зависимости от меня самой. Легкий скрип — как будто пальцами кто провел по стеклу — и я вскочила, разозленная чужой наглостью. Кто бы это ни был — я была достаточно зла, чтобы не опасаться. Окно распахнулось с треском, отогнав от стекла испуганных насекомых. Шаги прекратились. На улице никого не было. Я огляделась, вмиг покрывшись мурашками, и чуть отпрянула. Легкий ветерок шевелил бесконечное поле разнотравья, тонувшее в ярком свете прибывающей луны и звезд. Всюду — куда ни глянь — пустота. Ни старика, ни друга, ни врага — никого, кто бы решился подшутить надо мной. В лицо влетела сердито жужжащая мошка, и я рефлекторно хлопнула по щеке, смахивая мертвое тельце на подоконник. — Поймаю — откручу голову, — зловеще пообещала я, закрывая окно. Щеколда с оглушительным треском схватилась с замком. Шарк-шарк — звуки возобновились, стоило только вернуться обратно под одеяло. Шарк-шарк — и тишина. — И ноги оторву, — добавила я. — Пошли вон! Но неизвестный ходун не испугался ни меня, ни моих угроз. Я снова встала и снова никого не смогла увидеть. Это походило на глупую шутку, но всерьез выходить на улицу ради того, чтобы попытаться пнуть шутника, было откровенно лень. День начался для меня еще позавчера и закончился только пару часов назад неприятным разговором с заказчиком и прощанием с уехавшим на месяц Мафусаилом. Мне предстояло жить одной в нашем доме, и это выбило меня из колеи. Мы так редко расставались с Мафусаилом, что сразу после его ухода я почувствовала себя не на своем месте. Сон в таких случаях всегда прекрасно помогал, и я, наскоро сполоснувшись, уснула. А проснулась от звука шаркающих шагов и страшного холода. Шарк-шарк. А потом он тихонечко заскулил — жалобно и несчастно. Я подскочила, уверенная, что никакой речи о шутках уже не идет. Что-то происходит, но что — я просто не могла представить, кому придет в голову хныкать у меня под окном и молчать, когда я его зову? Легкое цветастое платье скользнуло по голой коже, и я вышла в темный, тихий дом, прикрыв за собой дверь спальни. Неизвестный затих, услышав, как я завозилась, и притаился в ожидании. В темноте ничего не было видно, и я мимоходом зажгла две свечи. Пожиратель, в котором я ощутила резкую необходимость, уехал вместе с Мафусаилом, и идти наружу мне предстояло одной. Дверь беззвучно отворилась, впустив внутрь летний душный воздух. Шарк-шарк. Звук — более отчетливый и более реальный — послышался совсем близко. Я огляделась, но никого не было. Нескошенная трава тихо качалась, но и не больше. Я прикусила язык и ступила с крыльца, оглядываясь по сторонам. — Эй, кто здесь стонет? Шарк-шарк. Ничего не шелохнулось, ни одного лишнего движения по всему кругу зрения. Мне было уже немного не по себе, но подозревать что-то плохое в такую ночь было странно. Я скорее ожидала увидеть раненного щенка или собаку, или человека, нуждающегося в помощи. Я готова была к чему угодно, но не к пустоте, когда выглянула за угол — туда, куда выходило мое окно, и где он изначально шаркал. Шарк-шарк. Шаги раздались за спиной, а потом в тишине прозвучал тоненький смех. Злобный. Издевательский. Я замерла, чувствуя, как по открытой спине ползет холодок. Не тот, который я ощущала последние несколько часов, а потусторонний. Я развернулась, и шаги снова зазвучали за спиной, заставив меня вздрогнуть и ощутить, как беззащитны у меня тылы. Да что это? Шарк-шарк. Я пятилась к двери, мучительно соображая, что я могу противопоставить невидимой потусторонней твари. Огонь? Но чему там гореть? Святую хаммеритскую воду? Вот это, пожалуй, можно было попробовать. Мой странный гость шел за мной. Шарк-шарк. В зыбком лунном свете я увидела в воздухе что-то желеобразное — прозрачное — но только успела заметить его консистенцию, как оно тут же скрылось из виду и мерзко захныкало у меня за спиной. Словно мать отобрала у капризного ребенка игрушку. Мне было здорово не по себе, и возвращаться домой как-то расхотелось. Загонять себя в угол, когда мне неизвестны ни намерения, ни возможности этого нечто, я не хотела. С другой стороны, оно не смогло зайти внутрь, но — а хотело ли? И что мне делать? Шарк-шарк-шарк. По ногам что-то прошлось — легкое прикосновение и острая боль. Я вскрикнула и упала, неуклюже принимая удар плечом. На обеих ногах, чуть выше колена, проявился неглубокий порез, из которого уже сочилась кровь. Шарк-шарк. Шарк-шарк-шарк. И мерзкое хихиканье над ухом. Я бросилась бежать, цепляясь рукой за тонкие деревья, усыпанные усталой зеленью. Тьма бросалась мне в лицо стайками мошек и редким писком комаров, которых отгонял создаваемый мною ветер. Спящие дома проносились мимо, в некоторых окнах виделся трепетный огонек свечи. Шарк-шарк-шарк-шарк. Оно спешило следом за мной, но, как показалось, немного отставало. Ночь взорвалась громким собачьим воем — они словно как по команде взвыли разом, тоскливые и испуганные. Когда я проскочила главные ворота в общину, один из псов сбился на визгливый лай. Я оглянулась и налетела на первый могильный камень, молчаливо преградивший мне дорогу. А там она, собственно, и закончилась. Дальше уныло тянулось кладбище, еле различимое в слабом свете луны и звезд. Ни в просветах, ни в жалких клочках света я больше не видела ничего, похожего на кусок плывущего по воздуху желе. Шарк. Я сорвалась с места и запетляла по могилам, перепрыгивая через самые низкие или разрушившиеся камни, хваталась руками за молотообразные памятники и не рисковала сильно глядеть по сторонам. Впереди неразличимой чернотой зияла арка, а за ней Форт Айронвуд. Собаки за спиной все завывали и, наверное, они еще не скоро успокоятся, хотя шаркающая тварь следовала за мной по пятам, отставая всего на пару десятков шагов. Арка приняла меня еле заметной разницей температур и выпустила, едва я успела почувствовать небольшой холодок на оголенных руках. Шарк-шарк-шарк. Оно схватило меня за лодыжку у самого выхода из арки, и кожу обожгло болью. От испуга я заорала, и тварь, воспользовавшись возможностью, перебралась по ноге чуть выше, дернув меня и повалив на землю. Удар пришелся на локоть, и мне временно стало не до вцепившегося в ногу нечто. А когда боль утихла, я поняла, что оно уже пустило свои лапы мне на бедра и живот, и кожа там, где оно прикасалось, нестерпимо горела. Словно на меня вылили стакан разведенной уксусной кислоты. Я снова заорала — на этот раз от беспомощности. Как снять это с себя? Не огнем же в саму себя бить в надежде выжечь эту дрянь? Тщетная попытка скинуть его руками закончилось лишь тем, что я сама помогла этой твари, словно медузе, распластаться по мне. Спас меня Хаммерит, слышавший и крики и видевший, что происходит. На меня обрушился целый ушат воды, которой пришлось даже хлебнуть, а затем сильные руки подняли меня и поставили на ноги. — Эта дрянь расползается хуже крыс, — Хаммерит был хмур, а я хлопала глазами, пытаясь осознать. — Тебе нужно к первосвященнику. Идем. Я безропотно позволила схватить себя за запястье и протащить почти полквартала, пока не пришла, наконец, в себя. Раны ужасно болели, и мне хотелось каждую зажать руками, но их у меня просто не было в таком количестве. Везде, где кожи касалось липкое прикосновение, остались мелкие порезы. Я попыталась разглядеть, много ли крови на теле, но хаммерит не высвободил мою руку. — Зачем мне к первосвященнику? — спросила я, провожая взглядом равнодушных стражников, даже не взглянувших на нас. — Спасибо, кстати. — Я не могу с тобой говорить. Эту фразу в свое время говорил каждый хаммерит — первый год ученичества они проводили в молчании, открывая рот только тогда, когда ситуация выходила из рамок. По необходимости, в общем. Продолжай я расспросы, добилась бы только того же молчания. — Я могу идти сама, не тащи меня. Хаммерит немного ослабил хватку, но руку не убрал, и я смирилась. Судя по всему, раз меня тащат к первосвященнику, и по фразе «эта дрянь расползается хуже крыс», они знают, что это, и что «этому» может понадобиться от оборотня. Или человека. И как с ним бороться — самое главное. Я никак не могла пропустить мимо такую информацию. Старый квартал закончился огромной аркой, и мы вышли прямо на пустынную улицу ночного Стоунмаркета, где в этот раз не оказалось даже стражей. С дальнего конца квартала доносились крики очередной трактирной драки, тихо курлыкали ночные птицы в густом кустарнике, переговариваясь о чем-то своем — важном. Ближайший первосвященник в Городе — Гридус из церкви святого Этгара, был мне совсем незнаком, но Гаррет как-то раз пренебрежительно обозвал его мелким фанатиком. На повороте одна моя нога неожиданно подогнулась, и я кулем упала на пол, вцепившись что есть силы в руку Хаммерита. Он блеснул глазами и молча поднял меня, но я уже поняла, что совсем не чувствую ни боль от порезов на той ноге, ни ее саму. В твари был какой-то яд, и я запаниковала, осознав, что порезы тянутся не только по животу, но и по груди — там, где легкие. — Быстрее! У Гридуса есть противоя… Язык, забыв о логике, отнялся, увлекая за собой все лицевые мышцы, а затем и сознание. Оно уходило медленно, и я успела осознать, что Хаммерит молча перекинул мое безвольное тело через плечо. * * * Пришла в себя я от хлесткой пощечины, отчего мгновенно соскочила с узкой, жесткой кровати и схватилась за лицо. — Ополоумел?.. — И осеклась. На меня смотрел седой старик в хаммеритской одежде, смотрел очень неодобрительно и поджимал узкие, бескровные губы. — Лишь предположение, что ты выскочила в непотребном одеянии из-за хохотуна, а не по своему желанию, заставило меня впустить тебя в святую обитель! Я ошеломленно открыла рот и почувствовала себя конченной идиоткой. Старик скривился и потянулся высохшей рукой за посохом, без надобности отставленного в угол. — Вы правы, первосвященник. Я спала, когда услышала… это, — и стыдливо прикрыла исполосованные ноги. Взгляд его не потеплел ни на йоту, как и не изменилось выражение лица. Ну, разумеется — убедить в Хаммерита в своей скромности очень сложно, особенно, когда на тебе платье с открытыми плечами. — Надеюсь, вера твоя в Строителя сильнее, чем страх, нагнанный врагом. Верь, дочь моя, и не тронут тебя более. Я велю братьям дать тебе воды святой, она отгоняет мерзость трикстеровскую. Информация медленно поднималась с простого деревянного табурета и явно собиралась уходить. Первосвященник был уверен, что выполнил для заблудшего дитя Строителя все, что мог, но я согласиться с ним не могла. Мне не понравились ни шорохи, ни всхлипы, ни хихиканье под окном. — Первосвященник! Умоляю вас! — я заломила руки, и представила, что от его ответов зависит моя жизнь. — Я ничего не понимаю! Умоляю, скажите, что со мной случилось, и кто напал на меня? Он немного заколебался, а мне нужно было узнать ответы, пока Гридус от своих братьев не узнал, кто я и откуда я — не то чтобы Хаммериты были к нам настолько нетерпимы, как к Язычникам, но и любовью мы особой не пользовались. — Пожалуйста… Я так испугалась. Оно хныкало у меня под окном и смеялось. — Сие порождение ехиднино, дочь моя, — смилостивился Гридус и сделал небольшой шаг ко мне. — Не нужно бояться его тем, кто верует в Господа и исправно читает молитвы. А ежели придет оно к тебе опять — облей святой водой. Не выдерживают языческие твари благодати Строителя. Речь была потрясающей, и я даже открыла рот — совершенно искренне, а потом захлопнула, когда дверь в медпалату закрылась за ним, лишая меня надежды узнать все подробности из первых уст. Первосвященники обычно прекрасно осведомлены о происходящем, хотя и предпочитают не делиться знанием с окружающими девицами в срамных платьях. На стуле лежала красная накидка и я, недолго думая, натянула ее на себя, не желая больше никого смущать, и подошла к чистому столу. Судя по тому, что я увидела, мне просто промыли раны водой с разведенной парой колпачков спирта. И все. Неожиданно. Я принюхалась к тут же оставленному бутылю и еще раз убедилась, что все дело только в спирте. Потустороння тварь, которую можно отогнать святой водой, а я яд нейтрализовать обычным обеззараживателем? * * * Вскоре в дверь вошел хмурый старый Хаммерит и подал мне сумку с обещанной святой водой. Он беззастенчиво попросил меня покинуть церковь Святого Эдгара, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним, изображая испуганную дурочку и задавая одни те же вопросы. — Но я не понимаю!.. Это было… — я запнулась, в чувствах пытаясь расписать прикосновения твари, но Хаммерит шел впереди, и мне сложно было следить за его лицом. — Как будто мокрая тряпка с шипами! Или медуза, да — медуза! — Не стоит об этом беспокоиться. Мы защитим и тебя, и других от напасти. А если она снова полезет — плесни водичкой, ее сам первосвященник Гридус благословил. Как услышишь, что она хихикает, так готовься. А не сможешь, так кричи, как можно громче, наши братья помогут. Они эту дрянь уже который день отгоняют от людей… Тут мы столкнулись с бормочущим молитву молодым парнем, и меня попросили ускорить шаг. Рассказ тут же прервался, и нам оставалось пройти только два узких коридорчика, во тьме которых плавал лунный свет, проникающий через витражные окна. — Но откуда оно взялось? Господь Строитель, нам не хватает проклятых мертвецов, а тут еще… — Это неизвестно, сестра, — Хаммерит отпер тяжелую деревянную дверь, и я остановилась уже на улице, вглядываясь в его лицо. — Иди с миром. Двери бесшумно и мягко закрылись, отрезав от Города обитель странного бога. Наступало утро — чуть прохладное, с трудом унявшее жару предыдущего дня и готовое вновь сдаться ей на милость. Солнце еще не взошло, но небо светлело с каждой секундой, и факелы горели на стенах бесполезным балластом. Я огляделась и юркнула в небольшой переулок к магазинчику краденого, прикрывавшегося успешной торговлей молоком. Переулок проходил под землей, и там еще царила полная тьма, разве что у двери Марты — хозяйки магазинчика — горел слабенький красный фонарь. Внутри мне делать было нечего, но зато переулок выходил почти рядом с аркой в Старый квартал, а мне нужно было возвращаться домой. Чтобы оценить ущерб — если уж хаммериты говорили о тварях во множественном числе, наверное, им стоило верить. * * * Уже наступил день, а я, наконец, поняла, что этой ночью напали только на меня. Если, конечно, не считать за нападение очередной приступ ярости впавшей в маразм собаки Риса. Открыв дверь, он выслушал меня с каменным выражением лица, а потом показал рваный собачий укус и очень виноватую собачью морду. Герта прожила на свете уже больше двадцати лет, и к старости у нее настолько испортился характер, что под ее раздачу однажды попал даже Мафусаил. Обычно потом, осознав, что сделала, Герта садилась под стол и скорбно пускала самые настоящие слезы. И злиться на нее сразу же становилось невозможно. Знала Герта или нет, но ее собачье обаяние действовало на всех. Вот и сейчас я увидела ее плешивую коричневую морду, скромно выглядывающую из-под скатерти обеденного стола. Из больших карих глаз градом катились горючие слезы. — Она уже старенькая, — сочувственно сказала я, стараясь скрыть смех. — Потерпи немножко, Рис. — Иногда мне кажется, что она в итоге переживет меня. А потом как сволочь будет рыдать на могиле и жрать утешительное мясо. — Давно тебе предлагала забрать ее. Но как бы Рис не был недоволен Гертой, отдавать ее никому не собирался. Потому что устоять против собачьих слез не мог никто, в том числе и он. — А ты зайди к Салли, он тут с утра чего-то рыскал, да спрашивал, чего собаки среди ночи взбесились, — Рис предпочел тут же сменить тему и выпроводить меня из дому. * * * Но у Салли, как оказалось, всего лишь пропала какая-то важная книжка, и я не решилась у него спрашивать, причем здесь взбесившиеся собаки, поскольку их в тот момент вполне можно было сравнивать с самим Салли. Я вернулась в дом и упала в кресло, задумчиво оглядевшись. Это что же выходило — в Городе появились какие-то твари, которых встречали в основном Хаммериты, и никто из наших о них не знал. Более чем странная ситуация. Я прикидывала варианты и так и так, но потом плюнула — в конце концов, ну тварь, ну напала. Будто мало людей ежегодно погибает в руках неупокоенных мертвецов или от дыхания бурриков. Что же мне теперь, забыть обо всем? Думать о ночном госте у меня больше не было ни сил, ни желания. Поэтому, упав в кровать, я мгновенно и почти на сутки уснула.