Другая история

— Язва, — вместо Локи, не смогшего выдавить из себя и пары слов после проведенных в клинике нескольких ужасных часов, пояснил супруге Один. Та, качая головой, пробормотала что-то о нездоровом питании, тренировке перед появлением в семье младенца и кашах с припущенными овощами и фруктами и удалилась на кухню. — Только матери не говори, — нервно сказал Лафейсон отцу, как только они вышли из кабинета доктора Шмидта. — Ты не хочешь позвонить Тору? — спокойно сказал отец, но Локи видел, как тому давали настойку пустырника, едва он отлучился в туалетную комнату. — Это… Не сейчас, — нервно улыбаясь, ответил он, разрываясь от противоречивых желаний тут же набрать знакомый наизусть номер или просто исчезнуть куда-нибудь, где никто не сможет его найти, ведь неизвестно, сколько ему осталось… Недели? Пара месяцев? Не разбираясь в медицине хоть сколько-нибудь, он прекрасно понимал, что «терминальная стадия» — это больше чем приговор. — Надо сказать, — попытался настаивать отец, но Локи вцепился в его руку и, борясь с душившими слезами, умолял не вплетать в это любимого. Так бы было правильнее всего, поскольку рушить чужое теперь счастье, тем более накануне появления в доме новой жизни, было нечестно, но с другой стороны, он готов был выть от осознания своего абсолютного бессилия и одиночества. Мысль о суициде блеснула где-то там, на задворках сознания, но Локи понял, что не смог бы пойти на подобное сейчас или когда-либо ещё. Слишком он любил жизнь, хотя разбредавшиеся мысли не давали покоя, едва он осознавал, какой страшной и мучительной может быть его смерть. — Как знаешь, — замечая трясущиеся руки Лафейсона, хмурясь, сказал отец и забрал у того ключ от машины. — Иногда лучше никогда, чем поздно, — послушно прошептал Локи, пристёгивая ремень безопасности пассажирского сиденья. То, что эту фразу обычно говорят наоборот, старший Одинсон не позволил себе произнести. И он постарался принять решение пасынка, хотя сердце его разрывалось от одной только мысли о будущих переживаниях всех членов семьи. Невысказанное «спасибо» так и осталось висеть в воздухе. За ближайшие десять дней, пока готовились результаты биопсии, Локи думал, что сойдёт с ума. Изо всех сил стараясь улыбаться ни о чём не подозревающей Фригг, он в очередной раз лишь нервно улыбнулся, когда та поведала, что дитя Тора — от суррогатной матери, не переставая надеяться, что её близкие люди в скором времени обязательно помирятся. — Я бы порекомендовал вам обратиться к доктору Эрскину, — в один из дней ожидания Одина разбудил звонок ведущего его кардиолога, тот хотел уже возмутиться отсутствию медицинской этики в месте, которому доверял своё здоровье уже несколько лет, но врач, извинившись, пояснил, что результаты обследования стали известны ему абсолютно случайно и он не мог себе позволить не поделиться информацией о нужном человеке, считая Йоганна Шмидта недостаточно компетентным в данном вопросе. Старый профессор-швейцарец как раз недавно переехал в Швецию, поближе к эмигрировавшей семье дочери, и был известен в узких кругах за счёт нестандартных подходов, традиционных и экспериментальных вариантов лечения онкологии. Один, стараясь не разбудить супругу, вышел в кухню, уточнив контакты Эрскина, и, найдя в себе силы поблагодарить своего кардиолога, повесил трубку. В темноте помещения, у окна, стоял Локи. Он смотрел на переливающийся под светом фонаря свежий снег и думал, что всё бессмысленно. Отец подал ему стакан тёплой воды, рассказал о неурочном звонке и с надеждой попросил попробовать выслушать и другое мнение. Лафейсон с расфокусированным взглядом кивнул, понимая, что борьба бесполезна, но, чувствуя ответственность перед родителями, не смог заставить себя по-тихому исчезнуть или отказаться от предложения.

***

— Метастазы отсутствуют, две небольшие опухоли явно злокачественные, поражение лимфатических узлов в вашем случае допустимо. Во второй стадии заболевания при своевременном операционном вмешательстве и облучении у вас есть все шансы, — мягко улыбаясь, произнёс новый врач, в срочном порядке приехавший в Стокгольм. — Вторая стадия? Шмидт говорил о терминальной… — положа руку на сердце, Локи мало разбирался в подробностях, поскольку одного подтверждения слова «злокачественные» было достаточно, чтобы его сковал ледяной ужас. Эрскин нахмурился, не особенно желая подрывать авторитет коллеги, о фашистских методах которого, разумеется, он и так был наслышан, профессор, вздохнув, позволил себе прояснить ситуацию: — Врачебные ошибки никто не отменял, но я лично считаю, что уж лучше услышать более-менее хорошее после плохого и ошибочного, чем жить в неведении до того момента, когда ничего уже нельзя будет изменить. Локи боялся надеяться на лучшее, хотя доктор и провел с ним беседу после череды неприятных исследований, но лишь подтвердивших его во мнении, что времени у них вполне достаточно. Тем не менее, о гарантиях Эрскин не говорил, делая упор на неизбежность и необходимость долгого и трудного лечения в послеоперационном периоде. — Оптимизм и позитивное мышление — ваши главные союзники, крепитесь. Если бы это было так легко, как сказал врач… Лафейсону казалось, что он падает в бездну. Разница в стадиях ничего не открыла ему, даже когда он перерыл всё, что только можно было о своём диагнозе в интернете. Никогда не считая себя ипохондриком, он жаловался раньше на своё здоровье, разве только для привлечения внимания любимого. Безуспешно пытаясь убедить себя в лучшем исходе, он по злой иронии судьбы отправился в медицинский центр на окраине Мальмё, где профессор Эрскин после переезда заведовал онкологическим отделением. Как бы не рвалась его душа, Локи не позволил себе сообщить о происходящем любимому.