Без лишних слов

Разговор был заранее обречен на провал. Как многие до него и, вероятно, многие после. В том случае, если они выживут и будут еще способны о чем-то поговорить. Оби-Ван догадывался, что Энакин не поймет его. Что же, сам виноват. Целовать Тарью, зная, что Энакин ходит где-то поблизости, было невероятно глупым поступком. Попробуй ему теперь объясни про момент слабости, нахлынувшие эмоции и давнюю не-влюбленность, когда он стоит рядом и так сверкает глазами, что, того и гляди, прожжет им же поддерживаемый защитный купол. Энакину невдомек, как это возможно — подойти совсем близко к запретной черте и вовремя отступить. Именно поэтому сегодня Оби-Ван целовал не его. Именно поэтому Энакин пылал от ревности. Тут бы, глядя на него, опять завести лекцию о недостаточном самоконтроле, да только они давно уже не были учителем и падаваном. Все знания, почерпнутые Энакином из его уроков, он не забудет. А все то, что изменить в нем не удалось, довести до ума уже не получится. Может, оно и к лучшему? Оби-Ван считал, что в случае с Энакином попытки «починить» его сознание могли быть приравнены к вредительству, к намеренному решению испортить то, что не нуждалось в ремонте. Энакин, если выражаться близкими ему ассоциациями, был странным механизмом, лучше всего работавшим тогда, когда к нему не прикасались. Работавшем на неизвестном виде топлива и по одному ему очевидным схемам, но ведь действующим. Не сломано — не чини. Оби-Ван вздохнул, на выдохе выпустив в мир и не высказанную им продуманную лекцию. — Энакин, между нами действительно ничего нет. Давно уже. Я поцеловал ее сегодня только потому, что был очень рад ее увидеть. Она рисковала жизнью, добираясь к нам, ты же сам понимаешь. Почему он должен был отчитываться о поцелуе перед Энакином? Если вспомнить перечень джедайских правил, то вовсе не должен был. Но Энакин, в свою очередь, давно научил его тому, что за пределами сводов правил и кодексов существовал другой мир, в котором далеко не все поддавалось рациональным объяснениям. Оби-Ван чувствовал эмоции Энакина через Силу, тот не пытался закрыться от него. Гнев, ревность, обиду. Может быть, он и не мог сейчас поддерживать внешние щиты. Они оба были вконец измотаны и не имели права тратить последние крохи сил на личные тайны. На что у Энакина всегда хватало сил, так это на гнев. — Ты бы хоть раз мне так порадовался! — выпалил он. — Сколько раз я за тобой приходил, тебе жизнь спасал! От тебя даже объятий не дождешься! Правда. Когда-то Оби-Ван гордился своим выстраданным умением оставаться хладнокровным в любых ситуациях. До того, как Энакин записал это его умение в недостатки. Многократно. Громко и ясно выразив свою позицию. Его голос начинал звучать в голове, когда Оби-Ван пытался вспомнить старые поучения Квай-Гона. Оби-Ван говорил себе, что если продолжит в том же духе, то однажды будет слышать только голос Энакина и ничего, кроме него. — Нет, — сказал он Энакину. — Тебя я таким способом отблагодарить не могу. — Почему?! Судя по его тону и новому всплеску боли в Силе, это переводилось как «чем я хуже?». Энакин, неизменно жадный до любви и уверенный в том, что если ему в чем-то отказывают, значит, он просто недостаточно старался. У Оби-Вана… у всего поселения, жителей которого они пообещали защищать, не было времени на подобные беседы. Оби-Ван сознавал, что у него не получится утешить Энакина привычным кружным путем, с обязательным выдумыванием уклончивых ответов. Им нужно было как можно скорее вернуться к работе. — Потому что если я когда-нибудь поцелую тебя, — произнес Оби-Ван, надеясь, что устал настолько, что его страхи отключились и он сможет договорить до конца, — то вовремя остановиться не сумею. Мы и без того уже слишком сблизились. Та черта, у которой я смог остановиться в случае с Тарьей... между нами ее как будто нет вовсе. Мы стоим слишком близко. Не только в метафорическом смысле, но и в самом что ни на есть прямом. Он заметил это и хотел сделать шаг назад, но именно в этот момент Энакин рванулся к нему. Эмоции Энакина, беспрепятственно передающиеся через Силу, закружили его как в ураганном вихре, теперь их было столько, что Оби-Ван слегка растерялся. Радость, остатки гнева, вина (перед кем, уж не перед Падме ли? Она же говорила, что вы давно расстались…), изумление. Кажется, радости было больше всего. Как вспышки света в эпицентре бури. — Ну и не надо! — воскликнул Энакин. — Не надо останавливаться, я не хочу, чтобы ты это делал! Ох, Энакин. «Я не хочу». Энакин, неизменно эгоистичный, когда речь заходила о его желаниях. — Но Кодекс, правила… Ты помнишь о правилах? Вряд ли. Энакин яростно замотал головой, так, что кудри разметались, и вцепился в плечи Оби-Вана. Его намерения были очевидны. Странные дела. Иногда Оби-Вана не целовали годами, а сегодня поцелуи сыпались на него один за другим. У него не было сил и, главное, желания, чтобы отказываться. И поцелуй их, стараниями Энакина быстро сделавшийся агрессивным и страстным, совсем не походил на тот, что случился у него с Тарьей. Оби-Ван мельком подумал, что не хочет узнавать, где и при каких обстоятельствах его бывший падаван научился так целоваться. Он догадывался, что практиковаться надо было часто. Падме?! К ситхам все это. Они могли умереть в любой момент. Их поцелуй сопровождался непрекращающимся грохотом выстрелов. Единственными свидетелями их проступка были дроиды, с тупым упорством палящие по защитному барьеру. Здесь, в отличие от его «приключений» на Зигуле, у него хотя бы была возможность попрощаться с самым близким ему человеком. Говорить о чувствах он не умел. Но, может быть, посредством поцелуя передать их было легче? Сила пульсировала вокруг них, расходясь волнами. Силой любви никого нельзя было победить. Никого и ничего, кроме страхов друг друга. Возможно, это и было самым важным. Как только они, не без сожаления, оторвались друг от друга, Энакин провел пальцами своей настоящей руки по бороде Оби-Вана и произнес с лукавой улыбкой: — Я думал, что она колоться будет, а она у вас мягкая, Учитель. Учитель. В данных обстоятельствах слово звучало очень неправильно, но до чего же приятно... По собственническим ноткам, отчетливо различимым в голосе Энакина, можно было предположить, что он не собирается останавливаться на достигнутом и ждет новых встреч с чужой мягкой бородой. В том, что они могут умереть сегодня, был один сомнительный плюс, решил Оби-Ван. В этом случае им точно не придется однажды предстать пред грозными очами Мейса Винду и остальных членов Совета, объясняя природу их неуставных отношений. Он накрыл руку Энакина своей и улыбнулся ему. Отчаянно хотелось жить.