Научи меня говорить на твоём языке. Любовь ещё желаннее, когда она недостижима.
- 1 -
У Чонина сердце оборвалось, едва он изучил расписание на грядущий триместр. Рассчитывал на одну пытку, но судьба решила, что он достаточно сильный, потому щедро подсунула две. — Уроки вождения отдали Апельсину, — не преминул наступить на больную мозоль Чонина Кёнсу, запихивавший в рюкзак бесконечный тёплый шарф, любовно связанный бабушкой. — Теперь пролётным оно точно не будет. Чонин тяжко вздохнул, отвернулся от расписания, чтобы не бередить рану, и подхватил "хвост" шарфа для оказания посильной помощи Кёнсу. — Не огорчайся ты так, — попытался подбодрить его Кёнсу, кивнув с благодарностью и утрамбовав наконец шарф в рюкзак. — Ну, подумаешь... Это же не уроки вокала. С вождением у тебя всё хорошо. Цепляться будет, конечно, но ты переживи как-нибудь. Это же не навсегда. Может, в следующем триместре эти уроки отдадут кому-то другому. Всего три месяца потерпеть. Чонин отмахнулся, закинул на плечо сумку со сменной одеждой и побрёл в зал на первые часы по профилю. Объяснять Кёнсу, что дело отнюдь не в строгости преподавателя, желания не было. Чонин предпочёл бы явиться к первому триместру и узнать, что Апельсин больше вообще ничего вести у них не будет. Ещё лучше, чтобы Апельсин исчез из колледжа с концами, исчез из жизни Чонина и оказался где-нибудь вне поля зрения. Но это фантастика. Апельсин только в конце прошлого учебного года начал тут работать. И принесло же его... У Чонина всегда были проблемы с вокалом, но он привык, что прочие наставники, промучившись с ним пару занятий, ставили на нём крест и больше не трогали. Апельсин же отставать никак не желал и вцепился в Чонина, как клещ. Вечно выдавал что-нибудь неприятное своим звенящим и сильным голосом. Чонин терпел его придирки до конца года и молчал, но сейчас не ощущал себя готовым к целому триместру холодной войны с Апельсином. После занятий вокалом прочие студенты смотрели на Чонина либо с выбешивающей жалостью, либо с откровенным презрением и чувством превосходства, потому что ровно на каждом занятии Чонин исправно получал лошадиную дозу недовольства и непомерных требований Апельсина, которые не мог выполнить, ну и самые низкие оценки. Из-за Апельсина его общий показатель успеваемости упал на три пункта. Из-за одного чёртова и гадского Апельсина — по всем прочим предметам у Чонина всегда были высшие отметки. Что-то просто давалось легко и без усилий, а в других случаях он долго занимался и тщательно готовился. Его расстраивало, что из-за низкой оценки по вокалу всё это выглядело не так впечатляюще, как могло бы. Только всё получалось намного хуже, чем снижение общего показателя. И пыткой занятия вокалом становились не столько из-за претензий и строгости Апельсина, сколько из-за самого Апельсина. Чонин быстро переоделся и закрыл шкафчик. Стоял и уныло смотрел на номер на дверце, отчаянно пытаясь выкинуть Апельсина из головы. Но ничего не выходило. И Чонин даже думать не хотел, сколько ещё ему удастся скрывать от Кёнсу и Чанёля истинное положение вещей. Они дружили уже давно, ещё со средней школы — все трое. Чонин и Кёнсу с самого начала были ближе друг к другу, да и жили рядом, потому закономерно ночевали то у Чонина, то у Кёнсу. Их родители тоже ладили и частенько оставляли на выходные их вместе без опаски, чтобы они присматривали друг за другом. Их обоих считали ответственными и надёжными — не без оснований. В общем-то, всё бы ничего, пока позапрошлым летом к ним не присоединился Чанёль с ящиком пива. Чонин был единственным, кто не пил тогда, а вот Кёнсу поддался на уговоры Чанёля и пиво попробовал. Ну и когда после второго или третьего захода Кёнсу ляпнул, что Чонин ему очень нравится, Чонин невольно сам потянулся к бутылке и плеснул Кёнсу ещё. Той ночью они не просто спали в одной кровати, как не раз случалось до этого. Той ночью они зашли намного дальше. Чонин до этого не особо задумывался, что именно испытывает по отношению к Кёнсу, просто отстранённо замечал, как часто прикасался к Кёнсу. Стоило им на время остаться рядом, и он машинально накрывал ладонь Кёнсу своей, чтобы слегка поглаживать пальцами тёплую кожу — это успокаивало, наверное. Или нет. Но когда Чонин услышал от Кёнсу прямое выражение симпатии... Утром, после той ночи, Чонину пришлось помогать Кёнсу встать с кровати и вести его в ванную. Они оба молчали, и Чонин всерьёз опасался, что их дружбе пришёл конец. Хотя даже сейчас он упрекал себя за несдержанность, пусть Кёнсу и говорил, что это было к лучшему. — Вышло намного круче, чем я рассчитывал, — так сказал ему Кёнсу тем утром, страдая от похмелья и непривычных ощущений после секса. На следующие выходные они спали в одной постели опять, и Кёнсу снова позволил Чонину взять его. А после это стало случаться чаще, только Чонин никогда не мог понять, чего Кёнсу ждал от него. Всякий раз после секса Кёнсу долго смотрел на него с явным ожиданием в глазах, но ничего не говорил, а Чонин терялся под его пристальным взглядом, чтобы затем в итоге уснуть или притвориться спящим. Он не понимал и опасался, что это непонимание может всё испортить. Ну а теперь Кёнсу уже полгода был с Чанёлем. Чанёль как-то заловил их в самый ответственный момент в танцзале, а может, подглядывал за ними с самого начала — Чонин никогда не пытался прояснить этот вопрос. Спустя месяц Кёнсу просто сказал, что вместе с Чонином он больше спать не будет, потому что Чанёль предложил ему встречаться. Прозвучало это для Чонина дико. "Встречаться". Он сам после их первой ночи старался приободрить Кёнсу тем, что ничего страшного не случилось — "это просто секс". И ему в голову не приходило, что они с Кёнсу, оказывается, встречались. Кёнсу ведь не девчонка, чтобы с ним встречаться. Ещё более странным казалось, что Чанёль предложил это Кёнсу после того, как видел их обоих, видел, что они делали... Чонин выкинул всё это из головы и продолжил жить в обычном режиме. Кёнсу по-прежнему оставался его другом, как и Чанёль. Они никогда не возвращались к тому, что осталось в прошлом, и пока Чанёль и Кёнсу встречались, Чонин крутил с девушками — его устраивало и это. Просто секс. В количестве. И несмываемая репутация бабника в качестве бесплатного приложения, потому что девушкам тоже свойственно похваляться победами. А потом появился Апельсин, и всё пошло прахом. Апельсина на самом деле звали Ким Чондэ, и он стремительной походкой ворвался в музыкальный класс на своё первое занятие — и в жизнь Чонина заодно. Среднего роста, худой, в свободной и удобной одежде, с унизанными металлом ушами и яркими перстнями на пальцах и вечной улыбкой на лице. На угловатом и неправильном лице, которое почему-то выглядело утончённо-красивым и одухотворённым. Чондэ был как высокая, звонкая и чистая нота в глухой заунывности повседневности. Едва Апельсин коснулся пальцами полированных клавиш рояля, вселенная Чонина дала трещину и через минуту осыпалась осколками под мягкие переливы летящей из-под пальцев Апельсина мелодии. Ну а когда Апельсин запел, вселенная Чонина озарилась вспышкой сверхновой, чтобы после кануть в чёрную дыру с концами. Это было нечестно, несправедливо и возмутительно одновременно. Апельсин не приложил никаких усилий для того, чтобы запасть Чонину в душу, но запал. Вопреки всему. И Чонин ума не мог приложить, как ему от этого избавиться. Чонина обучали игре на фортепиано, но без особых успехов. Он даже плохо помнил сами занятия и его учителей. Ну и вокал, с которым у него не сложилось. Точнее, Чонин мог петь и пел — дома, когда оставался один и никто его не слышал. За пределами дома петь он не мог. Выкручивался за счёт общих выступлений — в хоре можно было просто открывать рот и делать вид, будто он поёт. Но гадкий Апельсин просёк уловку тут же, цокнул массивным перстнем о столешницу и укоризненно покачал головой. — Ким Чонин, почему это я тебя не слышу? Может, потому, что ты даже не пытаешься мяучить? Вот Чонин и "мяучил", из-за чего Апельсина постоянно перекашивало. Точно так же перекашивало, когда он пытался посадить Чонина за рояль и заставить сыграть что-нибудь. — Аппликатура, Чонин. Ты знаешь вообще такое слово? Вот и пользуйся тогда. Что это вообще за раскоряки? Как ты руки держишь? Я тебя тут, что, током пытаю? Там же специально написано для таких неумех и баранов, как ты, какой палец и куда ставить. Мелодия должна сама литься. Ну что ты пальцы скрючил? Прекрати бить инструмент по клавишам! Он ничего плохого тебе не сделал... Это не педаль газа, чёрт возьми! Нежнее надо! Господи, ты просто безнадёжен!.. Вот именно! Чонин с откровенной злостью смотрел на Апельсина и всё ждал, когда же тот смирится с безнадёжностью и оставит его в покое. Совсем. Забудет о его существовании и постепенно выветрится из жизни с концами. Никогда, наверное. Апельсин продолжал мучить его, а он продолжал пребывать в чёрной дыре и старался не смотреть на Апельсина и не слышать его. Потому что это чертовски неприятно — быть в восторге от того, на кого и произвести впечатление не в силах. Ни игрой на фортепиано, ни вокалом, а всем прочим Ким Чондэ по прозвищу Апельсин вроде бы не интересовался. Чонин пытался вспомнить, кто и за что окрестил Ким Чондэ Апельсином в студенческой братии, но вспомнить так и не смог. Яркое прозвище у Чондэ появилось буквально на второй день его пребывания в колледже и прилипло к нему намертво. Все студенты только так его и называли, с трудом вспоминая имя на занятиях, потому что нельзя же обращаться к преподавателю по прозвищу. — Чонин, ты чего окаменел? — окликнули его из зала. Пришлось встряхнуться, отбросить грядущие проблемы и отправиться на тренировку. Хотя бы в танцах Чонин находил спасение на время. Пока он танцевал, оставался счастливым, потому что музыка и движение — что ещё нужно? Ничего. Больше — ничего. На занятие по вокалу пришлось бежать под конец учебного дня. Ещё одна засада. Чонин ополоснулся в душе, прикинул время и влез в свежую одежду, почти не вытираясь. У него оставалось всего две минуты на забег до музыкального класса. В класс он влетел аккурат за Апельсином и едва не сшиб того с ног. — Какое похвальное учебное рвение, — не преминул отметить Апельсин, ухватившись за столешницу, дабы удержать равновесие. Развернулся к Чонину и окинул внимательным взглядом наполовину мокрую рубашку и слегка помятые брюки, выразительно вскинул брови, уставившись на ступни Чонина, потом перевёл взгляд на кроссовки, которые Чонин держал в свободной руке за шнурки. Взгляд Апельсина переместился с обуви на лицо Чонина. Ну и на влажные после душа волосы, разумеется. — Ким Чонин, тебе не кажется, что приходить на занятия в приличном учебном заведении в таком виде не полагается? Чонин плотно сжал губы, чтобы не ответить Апельсину излишне резко. Преподаватели обычно не придирались к ребятам с танцевального направления, потому что знали — расписание всегда немного несбалансировано из-за возросшей популярности колледжа, из-за чего в душе и возникали очереди. Ну и вообще, некоторые студенты, вот как Чонин, на тренировках становились мокрыми, как мыши, так что десяти минут просто не хватало, чтобы освежиться, а перерывы между занятиями от пятнадцати до двадцати минут, не считая полуденного в полчаса длиной. Сейчас Чонин едва уложился в пятнадцатиминутный перерыв, но не опоздал, и всё равно огрёб от Апельсина ни за что. Можно подумать, остальные студенты впервые видели подобную картину. Обычно Чонин тихо садился на своё место, быстро натягивал кроссовки, а к середине занятия уже выглядел вполне прилично. Чонин стиснул зубы и сжал пальцами шнурки сильнее, чтобы не вспылить из-за несправедливости высказывания Апельсина. С другой стороны, Апельсин наверняка знал, что учителя часто отпускали с занятий танцами студентов пораньше, чтобы те уложились в короткий перерыв и успели на другие занятия, но вот вряд ли Апельсин знал, что Чонин никогда этим разрешением не пользовался и танцевал до упора по времени. — Что ж, с тебя и начнём. — Апельсин жестом указал на проклятый рояль. — Первое упражнение твоё, Ким Чонин. Чонин сунулся к своему столу, торопливо надел кроссовки, нашарил в сумке журнал с упражнениями и отправился на личную Голгофу, не глядя на Апельсина. Усевшись на высокий табурет, поглазел себе под ноги, чтобы прикинуть расположение педалей и вспомнить, какая для чего нужна. — Как всё запущено... — не преминул высказаться Апельсин, торчавший у Чонина за спиной и тем самым нервировавший его. — Ты когда-нибудь соизволишь приступить? Чонин сердито раскрыл журнал и полюбовался на первое упражнение. Довольно простое, распевка в пределах первой октавы. Чонин установил журнал на подставке, разгладил страницы и занёс руки над клавишами, заранее предвкушая поток недовольства со стороны Апельсина. — Ты вообще дома занимался хоть иногда на каникулах? — предсказуемо возмутился Апельсин, в два шага подошёл непозволительно близко и обеими руками ухватил правую ладонь Чонина. Чонин представить себе не мог, как вообще сдержался и остался на месте, не своротив табурет вместе с роялем к чёртовой матери. Пальцы у Апельсина оказались сильными и гибкими одновременно, но в его руках ладонь Чонина выглядела крупной и грубой, вызывающе тёмной и шершавой. Апельсин же с сосредоточенным видом пытался размять напряжённую жёсткую ладонь. — Расслабь запястье хоть капельку. Руки при игре должны быть свободными и лёгкими, а не напряжёнными. Ты не на ринге, а за роялем. Пробуй теперь. Чонин осторожно перевёл дух, едва перестал ощущать прикосновения сильных и прохладных пальцев. Так же осторожно он тронул гладкие клавиши — такие же приятно прохладные, как руки Апельсина. — Я тебя не слышу, Ким Чонин. Полагаешь, кто-то собирается петь за тебя? Покажи пример остальным, ну? А вот это уже был перебор. Чонин не мог петь первым, после прикосновений Апельсина — тем более. У него дыхание размеренностью не блистало ни после забега к музыкальному классу, ни после всего прочего. И вообще — первый триместр, первое занятие... — Я жду! — нетерпеливо позвал Апельсин, не собираясь отходить от него. Чонин вновь плотно сжал губы и уставился на клавиши под пальцами. Надо просто нажать на нужные и начать с "до". Вроде не так сложно, но... — Наставник Ким, позвольте начать мне, — раздался голос Кёнсу, который лучше прочих понимал, насколько сейчас трудно Чонину выполнить требования преподавателя. — Спасибо, До Кёнсу, но начать всё же должен Ким Чонин. Хотя бы для того, чтобы искупить опоздание и неподобающий вид. Чонин машинально сжал кулаки и резко поднялся с табурета. Он развернулся к Апельсину — тот невольно отступил на шаг под его взглядом, напряжённо глядя в ответ снизу вверх. — Извините, — глухо буркнул Чонин, шагнул вперёд — к Апельсину, из-за чего тому пришлось посторониться, и рванул к столу за сумкой. Ухватив сумку, Чонин просто вымелся из класса и аккуратно закрыл за собой дверь, после чего побрёл по коридору прочь. На сегодня с него было достаточно. Он даже не оглянулся, когда хлопнула дверь за спиной, и Апельсин громко окликнул его. Только скорость прибавил, свернул к лестнице и сбежал вниз.