Ненавижу весну, она вечно выливается во что-то больное и аномальное.
Кихён считает, что все это глупости. И спрыгивать с крыши только потому что у парня, которого та девочка полюбила, другая метка — тоже глупо. У нее вообще метки еще не было, а парень сказал, что не может принять ее чувства, мол будет искать ту единственную. А если эта единственная на Аляске живет? Кихён смотрит вниз с той самой школьной крыши и невольно морщится, представляя хрупкое изломанное тело на асфальтовой дорожке. Дура. — Ты чего здесь? Он оборачивается к однокласснику и показывает не дожеванный сэндвич в руке. — Опять хомячишь, — притворно вздыхает тот и садится рядом, опираясь спиной о бортик. — Тебе ничего аппетит не испортит, да? — А ты не завидуй, — язвительно отвечает Кихён и тоже садится. — Спорим, теперь крышу закроют. — Из-за одной сумасшедшей? — Не понимаю я... — Чего? Зачем она сиганула? Джесон ее прямым текстом послал, сказал, что даже если они соулмейты, он лучше полярником станет, чтобы только от нее подальше. — Все так зациклены на метках. — Ты говоришь, будто избранный какой-то, — усмехается тот. — И у тебя ее не будет никогда. — Даже когда будет и что? — Вот когда будет, тогда и поговорим.***
У некоторых метка лет в четырнадцать появляется, а Кихёну уже восемнадцать так-то. Он по этому поводу ничего не испытывает, даже рад, что предназначение его стороной обходит, вроде как подыгрывая его собственным мыслям. Кихёна больше человеческая анатомия и химия занимают, чем переживания за встречу со своим соулмейтом. Потому что в медицинский не за богатый внутренний мир и красоту берут. И любовь эта ваша тоже химия. Против любви он ничего не имеет, а вот почему он должен полюбить одного конкретного человека, который, быть может, никогда ему не встретится даже, Кихён понимать не хочет. Ну появится эта метка и дальше что? Да ничего. А вот когда у него белый халат с его именем на табличке появится, Кихён ждет с нетерпением. На секс он соглашается больше из любопытства и здоровья ради, чем от большого желания. Так сказать, проверить теорию на практике, эмпирическим путем. И вообще это как-то случайно выходит, когда его все-таки затаскивают на одну из студенческих вечеринок. Не считая посвящения в первокурсники, конечно. Это святое. Вонхо немного странный, потому что до прихода Кихёна явно развлекался по полной, о чем свидетельствуют раскрасневшиеся щеки и разудалый вид в принципе. Он не выглядит как студент, скорее, как беспечный прожигатель жизни и семейных денег — Кихён таких обычно стороной обходит. Шмотки на нем брендовые, явно качественные, даже если это простые драные джинсы и кожанка. Как он вообще обратил внимание на Кихёна — загадка, ведь тот, выпив положенную за опоздание штрафную, тихо ретировался из эпицентра веселья подальше от алкоголя и ближе к свежему воздуху, к окну. Вонхо пристраивается рядом и через минуту неловкого молчания выдает свое имя. Кихён про себя удивляется, но, как воспитанный мальчик, представляется в ответ. Неловкость от этого никуда не исчезает, и через какое-то время Кихён решает уйти, но Вонхо вдруг хватает его за рукав и предлагает пойти наверх, на крышу. Наверное, это и подкупает, потому что к крышам Кихён по какой-то причине до сих пор неравнодушен, а предложение Вонхо на тот момент является самым лучшим из всех возможных вариантов. Ну, кроме как пойти домой. Они потягивают пиво, предусмотрительно захваченное с собой, и смотрят на звездный шатер, в эту ночь раскинувшийся над городом во всем своем великолепии. — Почему ты здесь? — спрашивает Кихён, не уточняя что конкретно имеет в виду. Здесь может быть на вечеринке, в городе, на этой крыше, да где угодно. — Потому я хочу быть здесь, — отвечает Вонхо, и это абсолютно гениальный ответ. Что-то в его глазах никак не вяжется с образом золотого мальчика, и после этого Кихён смотрит на него с интересом, а когда тот находит кихенову руку и мягко сжимает ее пальцами, почему-то сомнений в его намерениях не остается. Он, конечно, не совсем дурак напрямую спрашивать, но Кихён краснеет нещадно и нервно отхлебывает из банки после следующей фразы. — Не хочешь поесть рамён?* Это практически прямо в лоб, и переспрашивать нет никакого смысла. Вонхо красив ужасно, Кихён честно признает, поэтому не строит из себя целку, но сразу заявляет, что это просто секс. На долгоиграющие романы у него времени нет, и если Вонхо — имя, конечно, не настоящее, — согласен, то они сейчас уходят из этого бардака, потому что лишаться девственности зажатым в каком-то углу Кихён тоже не готов. Тот кивает, загадочно улыбаясь, и послушно идет вслед за Кихёном в его маленькую съемную квартирку недалеко от универа, всего каких-то три остановки на автобусе. На своей территории Кихён чувствует себя увереннее, да и легче выпнуть чужака со своего места, чем добираться потом хрен знает откуда домой. Так они оказываются в его квартире, и пока Кихён думает, стоит ли сказать Вонхо о том, что вообще-то у него все в первый раз, тот не думает вовсе. Осторожно обняв Кихёна, он притискивает его к стене и, взглядом спросив разрешения, целует — медленно и тягуче, каким-то чудесным образом понимая, что направлять придется самому, но напирать со страстью не стоит. Кихёну и правда становится горячо, он весь плавится изнутри, цепляясь за крепкие плечи, потому что колени подкашиваются. Он думал, так только в книжках пишут для придания чувственности моменту. Вонхо подхватывает его под бедра и несет в комнату, но не для того, чтобы банально кинуть на кровать, а усаживает на стол, заваленный учебниками и конспектами, чтобы раздеть, продолжая выцеловывать на кихеновой коже жгучие узоры. Кихёну первый раз в жизни не жаль конспектов, даже когда они частично слетают на пол. У него вообще сегодня многое первый раз. Когда Вонхо раздевается, он невольно ищет взглядом метку, а не восторгается накаченным телом, хотя восторгаться определенно есть чем. Ее и искать не надо — кроваво-красные закрученные лепестки захватывают почти всю левую часть груди, и Кихён невольно сглатывает — интересно, Вонхо знает о значении этого цветка? Ему ужасно хочется спросить, но момент совсем не подходящий, да и как-то не его это дело. Но рисунок все равно притягивает внимание, даже когда они все-таки добираются до постели, и Кихён уже думать не может. Вонхо все также осторожен и нетороплив, и Кихёну немного странно, что тот обращается с ним как с фарфоровой куклой, а не с парнем на одну ночь. Ему не приходит в голову выгнать Вонхо сразу же, даже в вежливой форме, а утром он просыпается гораздо позже обычного, обнаружив, что тот ушел сам. Кихён вздыхает с облегчением и бессмысленно улыбается в потолок, довольный тем, как все обернулось. Правую руку слегка покалывает, но он списывает все на неудобное положение во сне. После этого раза Кихён совсем успокаивается, потому что секс с не соулмейтом доставляет, наверняка, столько же удовольствия, даже если метка у тебя уже есть. Кихёну, конечно, судить трудно, у него опыта нет, как и метки, а у Вонхо он как-то поинтересоваться не рискнул, мол, ну как? Не гложет ли чувство вины за то, что ты, имея метку, трахаешься с первым встречным? Не его это дело. Природа странная штука — вроде сама эти метки придумала, но на деле… Ничем человека этим не ограничила. Наоборот даже, легализовала окончательно нетрадиционную ориентацию, например. Кихён не устает поражаться ее мудрости и бессмысленности одновременно.***
Студенческие годы летят быстро, потому что у Кихёна нет времени на отдых и скуку, ему нравится заниматься медициной, и когда приходит время практики в больнице, он радуется как ребенок, наконец-то дорвавшийся до вожделенной игрушки. С любовью разглаживает перед зеркалом белый халат и поправляет бейджик, приколотый к карману. Наконец-то начинается по-настоящему самое интересное. Взрослая жизнь. Уставший после очередного дня Кихён забегает за кофе в ближайшую к больнице кофейню, который поможет ему не уснуть в метро, пока он доберется до дома. Он рассеянно скользит взглядом по машинам, проезжающим мимо, в ожидании зеленого сигнала, чтобы пересечь маленькую площадь и нырнуть в подземку. Издалека слышится рык мотоцикла, который превращается в тихий рокот на светофоре, и Кихён машинально поворачивается голову на звук. Выкрашенный в черно-красный, сияющий блестящим бензобаком хромированный красавец останавливается совсем рядом. Наездник тоже поворачивает голову, скрытую под серебристо-черным шлемом, и Кихён каким-то восьмым чувством понимает, что тот смотрит прямо на него. А потом распахивает глаза в немом удивлении, когда мотоциклист приподнимает забрало — Кихён безошибочно узнает его, хотя прошло достаточно много времени. Вонхо, кажется, улыбается и кивает на противоположную сторону улицы, срываясь с места на зеленый. Кихён, не вполне осознавая ситуацию, вспоминает, что ему тоже надо перейти дорогу, и быстрым шагом идет по зебре, пока светофор не поменялся. Вонхо уже припарковался и, стащив с головы шлем, слезает с мотоцикла, явно намереваясь подойти к все еще растерянному Кихёну. — Привет, — говорит он, ероша свои и без того растрепанные волосы темно-пшеничного оттенка, и Кихён осознает, насколько же они повзрослели за эти несколько лет. — Тебе идет этот цвет. Я даже подумал, что обознался. — П-привет? — почему-то с вопросительной интонацией отвечает он, слишком удивленный тем, что они встретились снова. Просто вот так вот случайно, где-то на перекрестке. И тем, что Вонхо действительно узнал его. — Спасибо. — Ты по делам или домой? — продолжает Вонхо, оглядывая его с головы до ног, пытаясь угадать, чем Кихён занимался до этого момента. — Я практикант, — говорит Кихён и, спохватившись, быстро добавляет, — в больнице. — Вау, — восклицает тот. — Это очень круто. Поздравляю. Вонхо смотрит так, словно что-то ищет в его глазах и не находит. Кихён не знает, что там можно искать кроме откровенного удивления и настороженности, потому что это было черт знает когда и да, просто секс. Он чувствует покалывание в ладонях и понимает, что просто слишком сильно сжимает стакан с холодным кофе, в котором еще не успел растаять лед. — Так… мм… Как ты? — спрашивает он, чтобы скрыть неловкость и прервать затянувшуюся паузу. — Нормально, — кивает Вонхо, по-прежнему не стесняясь рассматривать его. — Нормально. Может… Ты не против, если мы… Кихён с ужасом ждет продолжения типа сходим выпить или как-нибудь прогуляемся, или любую подобную ерунду, потому что не любит отказывать. И у него большие проблемы с доверием. — Честно говоря, я сегодня устал, поэтому хочу домой, но ты можешь пойти со мной. Зато честно. Кихён выпаливает это, чтобы избавить Вонхо от неловких попыток найти подходящие слова, а себя — от любого выбора. Он всей душой ненавидит ситуации, когда его вынуждают становиться еще более мнительным, чем он есть. — Как насчет токпокки на ужин? — продолжает Кихён. — Звучит отлично, — расплывается в улыбке Вонхо. Подспудно они оба знают, чем это закончится, когда Кихён устраивается на мотоцикле и крепко сжимает руками чужую куртку. Метка Вонхо все такая же — кровавые витые лепестки на ребрах, словно они проросли под кожу, въелись в его грудную клетку. Кихён хочет коснуться их, но одергивает себя каждый раз, потому что чужое. Ему почти жаль. С утра они одновременно выходят из дома Кихёна и разъезжаются в разные стороны, не обменявшись ни номерами телефона, ни ID в соцсетях, ни даже простейшим увидимся. Кихён не верит в совпадения, но теория вероятности не опровергает шанс их встречи даже в многомиллионном городе. Здесь не над чем думать. В конце концов, у него до сих пор нет метки.***
После определения в ординатуру Кихён практически живет в больнице, дневные и ночные дежурства сливаются в одну сплошную бесконечную полосу с редкими перерывами на сон и поездки к родителям, но он на самом деле счастлив. — Твоя смена закончилась? — спрашивает молодой врач из его отделения, когда они пересекаются в коридоре после вечернего обхода. — Не хочешь выпить? Кихён знает, что нравится ему практически с самого прихода сюда, но не уверен, что служебный роман — то, что нужно его репутации. Хёну ему тоже нравится, в принципе, а пара пива еще никого ни к чему не обязывают. — Хорошо, — кивает он, улыбнувшись. — Только переоденусь. — Буду ждать тебя в холле. Может, выпить не такая уж плохая идея. Сближаться с коллегами по работе тоже нужно, главное, не пересекать черту. У Кихёна со всеми неплохие отношения, хотя некоторые медсестры считают его дотошным занудой и ворчуном. Но это только потому что он постоянно напоминает им, что они должны больше думать о работе, чем о личной жизни остального персонала. Кихён выходит из ординаторской, попрощавшись с остающимися на ночь коллегами, и направляется в холл, когда со стороны входа скорой помощи слышатся крики и топот. Ну вот, у кого-то веселая будет ночка. Почему-то невыносимо зудит правая рука, и Кихён машинально лезет под рукав, расчесывая кожу докрасна. Мимо него проносится другой ординатор, на бегу выкрикивая что-то о перемолотом фарше с костями в кожаном мешке. Кихён пару мгновений стоит в оцепенении, а потом бросается следом. Из разговоров он понимает, что прибывшего практически сразу повезли в операционную, еле-еле стабилизировав в приемном. Он забывает про Хёну, ожидающего его в холле больницы, и торопится в смотровую, откуда они обычно наблюдают за операциями. — Не выживет, — хмуро бросает заведующий отделением, который судя по виду тоже собирался домой, но пришел посмотреть на пациента. Остальные благоразумно помалкивают, понимая серьезность ситуации. У Кихёна отчего-то заходится сердце, когда он видит парня на операционном столе. Крови так много, что белая когда-то футболка полностью окрасилась в темно-красный. Ассистент передает куски одежды, которые с парня срезали по частям, медсестрам. Кихён, не отрываясь, смотрит на происходящее, не замечая, что Хёну тоже пришел и стоит рядом, догадавшись, что могло задержать Кихёна. — Шансов мало, — тихо говорит он, и Кихён раздраженно дергает плечом. Он слишком поглощен операцией. Вцепившись в низкие перила, Кихён смотрит на показания приборов, сам прекрасно понимая, что такие травмы не совместимы с жизнью. Несколько часов, которые он проводит в смотровой, кажутся минутами, и это только первый этап, но парень пока остается жить. Ноги сами несут Кихёна к его боксу, хотя он знает, что тот без сознания. И, чуть ли не плача от облегчения, Кихён прислоняется лбом к стеклу — не Вонхо. — Это тот мотоциклист? — шепчутся за его спиной медсестры. Сердце Кихёна ухает куда-то вниз. Он знает, что это странно, но не может избавиться от наваждения: на месте этого парня мог оказаться Вонхо. Может, только потому что он единственный байкер, которого знает Кихён, — а это единственное логическое объяснение, которое приходит ему в голову. Он цепляется за него как за гнилое бревно в бурной реке своих страхов. — Что с тобой? — спрашивает кто-то, и Кихён поворачивается машинально, на голос. Перед ним стоит Хёну с немым вопросом в глазах. — Ты его знаешь, вы знакомы? — Я… Не знаю. — Ты в порядке? — Нет, — честно признается Кихён. — Я не в порядке. Он вновь поворачивается к стеклу, но не знает, что ему делать вообще. И почему вдруг воспоминания о Вонхо стали для него такими пугающими. — Что у тебя с рукой? — Хёну решительно берет его руку в свои, заметив, что Кихён беспрестанно ее расчесывает, и задирает рукав, рассматривая красные следы по всему предплечью. — Я заметил, что она тебя беспокоит. — Не знаю. Может, аллергия? — неуверенно говорит он и осторожно высвобождает ладонь из чужих рук. — Пройдет. — Мое предложение еще в силе, — меняет тему Хёну, словно почувствовав, что Кихён не хочет дальше обсуждать эту тему. Кихён глупо моргает пару секунд, пытаясь понять, о чем тот говорит, потом вспоминает, что они собирались выпить. Он по-прежнему не любит говорить нет, но… — Да, пойдем. Кажется, я сегодня перенервничал, — говорит Кихён. И это правда. Отвлечься за бокалом пива в чьей-то компании гораздо проще, чем в своих пустых и одиноких четырех стенах. Вонхо был там дважды. Кихён мотает головой, отгоняя путающие его воспоминания и мысли. Ему не нравится чувствовать себя уязвимым. Это случается через неделю, и Кихён даже не уверен в том, что именно видел. Они с Хёну выходят из больницы после смены, собираясь поужинать и выпить по пиву в том же ресторанчике в квартале отсюда, когда Кихён улавливает боковым зрением знакомый силуэт. Моментально повернувшись, Кихён цепляется взглядом за темные штаны в обтяжку и мотоциклетную куртку из толстой кожи с яркими вставками на рукавах, но фигура Хёну на мгновение заслоняет его от Кихёна, а потом парень пропадает. Он останавливается и закрывает глаза, пытаясь воспроизвести то, что успело остаться на сетчатке — у Вонхо вновь темные волосы, и он держит в одной руке шлем, постукивая им по бедру. Вонхо ли? Кихён не видел его больше двух лет и вполне мог обознаться, тем более, в полумраке колонн, отбрасывающих тени на широкое крыльцо больницы, лица было не разглядеть. — Плохо себя чувствуешь? — Голос Хёну выдергивает его из хоровода недомыслей и недообразов. — Голова закружилась, — бессовестно врет Кихён. — Наверное, от голода. Идем быстрее. Где-то недалеко взрывается оглушительным, как ему кажется, рокотом невидимый мотоцикл. У Кихёна пропадает аппетит. Ночью он ворочается, не в состоянии успокоиться и уснуть, потому что образ Вонхо преследует его. Кихён ругается в полголоса, убеждая самого себя в том, что в Сеуле полно мотоциклистов, и один из них лежит без сознания у них в палате — без надежды выкарабкаться, к сожалению. Возможно, это был один из друзей бедолаги. Но дурацкое сердце, вероятно, внезапно решившее, что Кихёну не хватает драмы в жизни, не желает успокаиваться, назойливо ноет о том, что это Вонхо. Кихён устал доказывать ему, что не верит в совпадения. И что волноваться о человеке, которого нет в его жизни, совершеннейшая глупость. Парень умирает через три дня. Кихён тупо смотрит на пустую, уже убранную кровать, и не может ничего поделать с ощущением безысходности. Вонхо точно так же может умереть в другой больнице или погибнуть прямо на дороге, и Кихён никогда не узнает об этом. Это просто смешно — почему Вонхо вообще должен попасть в какую-то передрягу? Только потому что он водит байк? Кихён бьет себя по щеке, неожиданно больно, и смеется, потирая горящую под пальцами кожу. Ну не идиот ли.***
Хёну молчит дольше обычного, когда они прощаются после очередного ужина, и у Кихёна закрадывается подозрение. Нет, он практически уверен в том, что тот хочет сказать и мысленно впадает в панику — нужно предотвратить это немедленно, чтобы… — Кажется, я встретил своего соулмейта, — давясь каждым словом, в конце концов выдает Хёну и смотрит почему-то виновато. Господи, серьезно? Кихёну хочется рассмеяться, он-то себе уже нафантазировал всякое… — Это же здорово, — улыбается он, искренне радуясь за друга, который, к счастью для них обоих, так и не стал чем-то большим. — Да? — удивляется Хёну, не понимая, что выглядит сейчас еще более неуклюже, чем обычно. — А ты так не считаешь? — Я думал, ты против всего этого… Ну, меток, предназначения. — Я не против, — терпеливо поясняет Кихён. — И никогда не был. Я против того, чтобы строить вокруг этого свою жизнь. Против того, чтобы поиск соулмейта становился самоцелью, как будто без этого нельзя быть счастливым. Понимаешь? Хёну кивает, словно бы увидев его первый раз. Наверное, Кихён как-то неправильно выразил свою позицию в отношении меток, когда они обсуждали этот вопрос. — Как его зовут? Познакомишь нас? — К-конечно, — смущенно улыбается Хёну. — Минхёк. Ли Минхёк. — Отлично, тогда жду, — Кихён хлопает его по плечу. — До завтра? Оставив все еще немного ошарашенного Хёну, он уходит в сторону остановки. Вряд ли тот понял, почему так обрадовался этой новости Кихён, иначе он бы умер со стыда. Ничего не меняется кроме того, что теперь они с Хёну ужинают гораздо реже. Кихёну не обидно, он давно научился не привязываться к людям настолько, чтобы испытывать потом ревность и досаду, если их пути разойдутся. У него все еще проблемы с доверием, и он утешает себя тем, что отношения у него не заводятся по причине отсутствия времени и сил — работа отнимает и то, и другое, — но на самом деле (и Кихён себе в этом иногда признается) потому что не может позволить себе потеряться в ком-то. Особенно когда у этого кого-то есть метка, потому что… Ну да, у него все еще нет метки, и это больше не беспокоит. Наоборот, дает право на свободу и помогает Кихёну противостоять миру соулмейтов, озабоченных поиском друг друга. Ему никого не надо искать. Никто не ищет его. Кихён позволяет себе слегка напиться на вечеринке отделения и категорично отказывается от того, чтобы приехавший за Хёну Минхёк отвез домой и его тоже — дом Кихёна совершенно в другой стороне и нахер такой крюк делать, я лучше прогуляюсь, мозги проветрю. Минхёк берет с него обещание написать, когда он доберется до квартиры, и Кихён громко фыркает в ответ. Тоже мне, мамочка. Последний автобус везет его по мокрому после вечернего дождя городу, спускаться в метро нет никакого желания, поэтому Кихён действительно идет пешком, вдыхая влажный прохладный воздух и выпуская маленькие облачка пара изо рта. Даже трезвеет немного. Дойдя до своего квартала, он вдруг понимает, что проголодался и, невзирая на очень позднее время, решает поесть рамен в маленьком круглосуточном магазине почти рядом с домом. Давно такого не было, со студенческих времен, наверное, когда не оставалось сил и денег на готовку, и они ели рамён вот в таких магазинчиках. Положив голову на согнутую руку и прикрыв глаза, Кихён терпеливо ждет, когда заварится лапша, чувствуя странное умиротворение и чуть-чуть ностальгию. Ему лень открыть глаза даже когда кто-то присаживается рядом и, судя по звукам, тоже заваривает рамён. Да похер. Выждав положенное время, Кихён поднимает голову, скользит взглядом по отражению в витрине и замирает, встретив чужой взгляд, пойманный в такую же стеклянную ловушку. В горле пересыхает, Кихён тянется за бутылкой воды на столе и делает большой глоток, плохо понимая, что он должен сказать или сделать, или стоит ли вообще… — Ты любишь разваренный рамен? — вполне серьезно спрашивает Вонхо, указав кивком на его коробку. Его появление как ответ на все кихеновы вопросы, которые он никогда не задаст. — Прости, не хотел напугать тебя, — продолжает он, поднимая чужие палочки со стола, и вкладывает их Кихёну в руку. — Ешь, правда, а то невкусно будет. — Нет, не напугал. Ты напугал меня до чертиков, орет внутри Кихён. Только не своим появлением. Страх за Вонхо с того момента, когда того парня привезли к ним в больницу, до сих пор был осязаемым, хотя Кихён и затолкал его куда-то совсем далеко. Спасибо, что ты жив. — Мы наконец-то едим рамён, — улыбается Вонхо, когда Кихён все же находит в себе силы посмотреть на него. — По-настоящему. Кихён смущен против воли и ощущает, что его уши горят. Хорошо, что под отросшими волосами не видно. Ему безумно хочется спросить, был ли Вонхо тогда около больницы, но он боится выставить себя дураком. Склонность преувеличивать значимость некоторых вещей и видеть несуществующее не позволяет ему заикнуться об этом. — Ты ездишь в дождь? — нахмурившись, спрашивает он вместо этого, словно готовится прочитать лекцию по технике безопасности и пропесочить Вонхо, проявляющего потрясающую беспечность. — Когда я выезжал, дождя не было, — спокойно отвечает тот. — Потом мне пришлось катить байк несколько километров, пока я не понял, что больше не выдержу. Поэтому я оставил его на стоянке неподалеку. — Не боишься? — Там нормальное место. — И как ты оказался здесь? — Ну… — Вонхо заметно тушуется, ковыряя палочками остывающую лапшу. — Ты не поверишь. — Попробуй, вдруг получится, — подначивает его Кихён. — Искал метро и заблудился? — Нет, — мотает тот головой и смотрит исподлобья. — Шел пешком и понял, что здесь живешь ты. У Кихёна вытягивает лицо от удивления. То есть, в смысле?.. — Я же говорил, не поверишь, — губы Вонхо искривляются в подобие горькой усмешки. — Я был у тебя два раза, думаешь, я не помню? Кихён никогда не думал, что встречи с ним имеют для Вонхо хоть какое-то значение. Что он вообще помнит о кихёновом существовании, не говоря уже обо всем остальном. — Нет, я… — он замолкает, пытаясь придумать хоть что-нибудь в ответ. — Я не думаю. О боже. Это прозвучало равносильно тому, что Кихён не думает вообще, то есть не думал о Вонхо. Но признание в том, что Кихён продолжает думать о нем уже черт знает сколько, тоже прозвучало бы странно. Здесь любой вариант как серпом по собственным яйцам. — Потом я проголодался, и вот я здесь. Ты, как оказалось, тоже, — скрашивает неловкую паузу Вонхо. — Привет? Кихён смеется в голос, тут же прикрывая рот рукой, мало ли, вдруг у него кимчи в зубах застряло, и тянется за водой. Это забавно. — Ну, привет, — все еще со смехом говорит он. Общение с Вонхо похоже на американские горки, захватывает дух и заставляет ощущать биение собственного сердца так явно и живо, что хочется сжать его руками, чтобы успокоить хоть немного. — Разве три не счастливое число? — спрашивает Вонхо, когда они выходят из магазина в прохладную сырую ночь. Кихён смотрит на него в замешательстве, не имея понятия, что он должен ответить на это, поэтому Вонхо делает шаг сам, протягивая руку, чтобы отвести упавшую прядь с чужого виска, и (как будто это самое естественное в мире) наклоняется к его губам, касаясь их совсем не целомудренным поцелуем. Они знакомы достаточно, чтобы Кихён не строил из себя недотрогу, а Вонхо боялся дотронуться до него, чтобы не оттолкнули. В это раз они начинают раздеваться едва зайдя в квартиру, путаясь в обуви, рукавах, и тихо матерясь в унисон. Кихён сам тянет с него футболку, с восхищением оглядывая уже знакомый рисунок, и смело пробегает пальцами по ребрам — к черту все. Под ладонью глухо бьется чужое сердце, и Кихён закрывает глаза, растворяясь в таких знакомых прикосновениях и ласках. Плевать на то, что Вонхо предназначен кому-то другому или другой, Кихён не верит в совпадения, и то, что они вновь сталкиваются можно считать гораздо ближе к судьбе, чем какие-то метки. — Мне показалось, что я видел тебя, — говорит он после, дрейфуя на грани сна. — Недавно, около больницы. Это ведь не так, да? — Да, — шепчет Вонхо, зарываясь рукой в его спутанные волосы. — Да, Кихён. Кихён хочет спросить, что да — то, что ему показалось или что это был он, но мягкие прикосновения Вонхо усыпляют его еще до того, как он может сформировать вопрос в своей голове. Наутро Кихён вновь становится слишком мнительным, чтобы уточнить ответ. Он хочет попросить Вонхо остаться — первый раз в своей жизни. У Кихёна случается один из редких выходных, который он готов посвятить не очередной уборке и визиту к родителям, а чему-то новому, точнее кому-то… — Мне нужно забрать байк и съездить по делам, — Вонхо пресекает все его метания одной фразой, и Кихён закусывает губу от досады. Ладно. Это совсем не похоже на судьбу на самом деле, не стоит заниматься самообманом. — Если у тебя выходной, то, может, ты захочешь потом прокатиться со мной? Пообедать? Я быстро освобожусь. Долбаные американские горки. Кихён сжимает в руке губку для мытья посуды с такой силой, словно хочет задушить кого-то (себя или Вонхо, он не уверен), и вымученно улыбается, обернувшись через плечо. — Звучит неплохо. Но что если я решу выйти в магазин… — Кихён-а, — обрывает его Вонхо, — вообще-то, я оставлял тебе свой номер еще тогда. Кихён бледнеет в ужасе, дергается, роняя чашку в раковину, и смотрит на него диким взглядом. Тогда. Он пытается вспомнить день после ухода Вонхо, но это не помогает. Кихён не слишком хорошо чувствовал себя после той ночи, что вполне объяснимо, и собирался дольше обычного, боясь опоздать на пары. — Я думал, ты просто больше не хочешь меня видеть, — глухо говорит Вонхо, видя, что Кихён в растерянности. — Я написал свой номер на одном из стикеров на твоем столе, но ты так и не позвонил. О господи. Бардак, который они устроили на столе — Кихён помнит, как потом чертыхался, собирая по полу измятые тетради и упавшие книги. Скорей всего стикер отправился в мусор вместе с испорченными листами и другими стикерами, которые Кихён иногда использовал в качестве закладок. — Я не знал, — мямлит он, виновато ковыряя подол футболки. — Не заметил, когда убирался. Понадобилось шесть лет, чтобы Вонхо признался в этом. Кихён тихо умирает где-то внутри, еще не в полной мере осознав масштаб такой мелкой на первый взгляд катастрофы. — Ты сказал, что это… — просто секс, мысленно заканчивает за него Кихён, когда Вонхо замолкает. — Что ты не заинтересован в отношениях. Поэтому я не хотел на тебя давить. Кихён поднимает глаза на сидящего за столом Вонхо, — совершенно прямая спина и сжатые в кулаки руки, — видно, что ему с трудом даются эти слова. — Я был глупым и обиженным на всех за то, что у меня нет метки, — признается Кихён, стараясь хоть как-то загладить свою вину. Он даже не понимает, почему чувствует ее. — У тебя ее по-прежнему нет. Что-то изменилось? — Я научился жить с этим. Бывает же, что у людей вообще нет соулмейтов, но это не значит, что они не могут любить. Но, Вонхо, у тебя есть метка. — Ты знаешь его значение? — он приподнимает футболку, показывая краешек рисунка. — Можешь не отвечать, я уверен, что знаешь. Я увидел это в твоих глазах еще в первый раз. Так что… Не думаю, что мы так уж сильно отличаемся друг от друга. Кихён подходит ближе, замирая рядом в нерешительности, но Вонхо разворачивается, притягивая к себе, и прижимается щекой к его животу. Пальцы сами по себе вплетаются в жесткие волосы на затылке, Кихён перебирает короткие пряди, чувствуя чужое дыхание сквозь тонкий хлопок, и думает, что если бы они начали встречаться тогда, то у них не было бы и шанса. Он действительно был слишком глуп и уперт для каких-либо отношений. — У нас бы не вышло, — говорит он в полголоса. — Я знаю. — Ты правда мне нравишься, — гудит Вонхо куда-то ему в бедро. — И ты мне. — Хосок. — Что? — непонимающе сморит на него Кихён сверху вниз. — Шин Хосок. Мое имя. — О, — в удивлении округляет губы Кихён. — Хосок. Мне нравится. Приятно познакомиться, Хосок. Он пробует имя на вкус, повторяя про себя несколько раз до тех пор пока Хосок не тянет его к себе на колени, вынуждая раздвинуть ноги, и целует искусанные губы, скользя языком внутрь, ласкает податливо раскрытый рот чувственно и настойчиво. Кихён тяжело дышит, возбуждаясь от простого поцелуя, почему-то теперь все ощущается по-другому. Льнет к нему, прогибаясь в пояснице, и тихо стонет, когда Хосок забирается под футболку, касаясь обнаженной кожи горячими ладонями. — Тебе вроде куда-то надо, — бормочет Кихён, вопреки собственным словам цепляясь за чужие плечи. — Я не опаздываю. — Хосок игриво прикусывает его за нижнюю губу и окончательно стаскивает футболку. — У тебя же редко бывают выходные. Кихён никогда не чувствовал себя настолько целым.***
Последнее, что он помнит до того, как теряет сознание, отчаянный визг тормозов и металлический грохот, от которого кровь стынет и сворачивается в склизкие сгустки. Кихён приходит в себя в приемном скорой помощи с маской на лице и жуткой болью в ногах. Резким движением содрав маску, он пытается дотянуться до кнопки вызова медсестер, потому что не может подняться самостоятельно. Сестра прибегает сама, вероятно, по тревожному сигналу приборов, и вздыхает с облегчением — боже, Ю Кихён-ши, вы напугали всех нас до смерти. Кихён силится спросить про Хосока, но она тут же убегает, чтобы позвать врача. Во рту гребаная Сахара и опухший язык прилипает к пересохшему небу. Когда приходит врач, Кихён знаком показывает на графин и, слава богу, медсестра наконец-то подносит к его губам стакан с водой. — Хосок, — хрипит он, глотая последнюю каплю. — Где он? Врач переглядывается с медсестрой и кивает ей на выход. — Что ты помнишь? — спрашивает он, откидывая легкое одеяло, чтобы проверить состояние Кихёна. — Я переходил дорогу, — морщится тот от боли в ноге, когда травматолог нажимает куда-то ниже колена. — Я чувствую, не надо. Пальцами тоже могу шевелить. — Это хорошо, — кивает врач, переходя на живот и грудь. — У тебя трещины на обеих ногах и ушиб внутренних органов, так что не пытайся скакать, ладно? Что еще? — Издалека ехала машина, я думал, она остановится на светофоре, но водитель не сбросил скорость и… Что с Хосоком? Я прошу вас, пожалуйста, скажите, где он?! — С тобой хочет побеседовать полиция, я могу сказать им, что ты в порядке? — Да, все что угодно, пусть приходят, но… — Кихён-ши. — Да? — он замирает в каком-то непонятном оцепенении. — Кое-кто хочет тебя видеть. Помимо полиции. Врач выходит, оставляя занавеску приоткрытой, и тут же из-за нее выныривает Минхёк, за которым виднеется внушительная фигура Хёну. — Как ты? — тут же подлетает к нему Минхёк. — Я в порядке, серьезно, могло быть хуже. Почему никто не говорит мне что с Хосоком?! Хёну подходит медленно, словно каждый шаг дается ему с трудом, и смотрит так виновато, будто он сам сидел за рулем той машины. Кихён хочет прибить их обоих. Но потом происходит что-то запредельное — Хёну берет его правую руку и, бросив встревоженный взгляд на Минхёка, задирает рукав больничной рубашки, демонстрируя Кихёну это. Витые линии на его предплечье складываются в узор из кровавых лепестков. Они въедаются под кожу, пытаясь прогрызть себе путь внутрь, к сосудам, чтобы питаться его кровью. Кихён шокировано смотрит на цветок, не понимая как такое возможно. Не замечая того, что Минхёк чуть ли не плачет, сжимая его ладонь, и Хёну бледнее простыней, на которых лежит Кихён. Красная паучья лилия** цветет на его руке — цветок печали, такой же, как и на груди Хосока. Кихён уже знает, что это значит, но отказывается верить, переводя бессмысленный взгляд на Минхёка. — Прости, — всхлипывает тот, прижимаясь губами к тонкому запястью. Ему не за что извиняться, но Минхёк просит прощения не за себя. Хёну опускает рукав вниз, хотя это не помогает — Кихёну так больно дышать, что хочется вырвать легкие вместе с сердцем и отдать их на откуп проклятому цветку только чтобы… Чтобы. — Хосок спас тебя, вылетев перед той машиной, — произносит Хёну и, не выдержав, отворачивается, не в силах смотреть ему в глаза. — Он знал? — шепчет Кихён, оглушенный внезапной догадкой. — Хосок знал, но не сказал, потому что я бы ему не поверил. Что мы… соулмейты, говорит в его голове кто-то голосом Вонхо, и Кихён хочет кричать. Цветок смерти оплетает его запястье, стекает кровавыми слезами. Кихён не слышит тревожного сигнала мониторов, топот персонала и распоряжений врача, его собственное сердце стучит гораздо громче, долбит молотком прямо по перепонкам. Под закрытыми веками — Хосок, он улыбается и, хитро прищурившись, говорит, что любит, ведь Кихён ему верит, да? Кихён должен ему верить. Кихён верит. Кихён любит. Кихён хочет к нему. Надо было сигануть как та дуреха со школьной крыши. Только не от неразделенной любви, а от чувства ненужности, которое преследовало его всю жизнь. От того, что Кихён всегда ощущал себя лишним, не принадлежащим этому миру счастливых, отмеченных знаками людей. Проклятое предназначение уничтожило его любовь, оставив после себя боль и опустошение. Без метки Кихён был счастлив, и он не знает, как ему теперь быть без Хосока.