Поплачем вместе

      Позавчера умер мой прадед. Когда из динамика телефона раздался дрожащий и заплаканный голос бабушки я уже смутно предполагал что случилось неладное. Пообещав приехать завтра на похороны, мысли тут же накинулись на меня, терзая и не давая расслабиться. К моему удивлению, первой из них была отнюдь не сочувственная нотка или что-то подобное. Единственное, о чём я думал тогда, что будет с ними. Бабушка, прабабушка. Их и без того шаткое здоровье пошатнётся, а эта смерть лишь подтолкнёт их, создавая всё новые и новые ступеньки к могильным плитам. Мне было жаль, но не настолько, чтобы в глазах у меня защипало. Мне стало совестно за мою бесчувственность.       На церемонии было не так много людей как я предполагал. Близкие родственники, друзья, все они пришли почтить его, проводить в далёкий, безвозвратный путь. Глядя на окружающих хотелось ослепнуть. Море слёз и белых носовых платочков сливались в пучину скорби и страданий, от чего волей-неволей всплакнёшь. На моём лице не дрогнул ни один мускул. Я ненавидел себя за своё собственное я. Мне не хотелось плакать.       Я не проронил ни слезинки ни там, ни на поминках. Даже по дороге домой. Когда ко мне обращались со словами «поплачь, станет легче» я лишь понимающе кивал, говоря что не стоит за меня беспокоится. Мои щёки были сухими всё это время, чего нельзя было сказать о других. Я уснул без сновидений, почти сразу же, как вернулся домой.       Мой мозг не мог отдохнуть, я всё время корил себя. Неужели я настолько не люблю свою собственную семью, что смерть одного из её членов ничего для меня не значит? Я был зол, очень зол. Если быть точнее, я был в ярости. Вместо того, чтобы дать слабину эмоциям, я ненавидел. Я не сопротивлялся чувствам, нет, я был бы рад принять их, но они увы, сами не хотели идти мне на встречу.       Мне было не интересно откуда волейбольный клуб узнал о случившимся, нисколечко. Их сочувственные взгляды бесили меня. Хотелось послать их куда подальше. Как они, совершенно чужие люди, грустят о чьей то смерти, когда даже я, тот, кто в первую очередь должен был свернуться в комок и реветь целый день, даже не погоревал как полагается? Сжав кулак, я лишь отвернулся, сдержано скрипнув зубами. Ко мне подошёл Хината. Его губы были плотно сомкнуты, а глаза блестели от влаги, которую я был не в состоянии понять или как-то осмыслить. Шмыгнув носом, он уверенно шагнул ко мне и крепко-крепко обнял, туго обхватывая меня руками.       — Мне так жаль, что это произошло именно с тобой… поплачь, Кагеяма… давай вместе поплачем…       Его тихие рыдания впитывались в мою футболку. Почему. Зачем он это делает? Почему этот глупый дурак так убивается из-за чужого горя?       — Ну же. — сильнее стискивая меня поскулил Шоё, — поплачь, Кагеяма, тебе станет легче… давай же…       Я положил руки на его спину. Действительно, что тут такого? Мне не должно быть стыдно. Так же, как и ему. Положив лоб на его рыжую макушку я сильно зажмурился. Горячая капля обожгла кожу, ровной полоской скатываясь вниз. Дрожащими руками я сильнее прижал его к себе. За такое не бывает стыдно… За такое не должно быть… Ещё одна капелька скатилась по моему лицу. Ещё. Ещё. И ещё.       — Молодец, Кагеяма, не держи это в себе. После всех его неразборчивых слов я перестал думать о том, где я сейчас нахожусь. Здесь есть только я и Хината. Только горе и слёзы облегчения.       — Спасибо. Теперь, настала моя очередь. Я плакал как дитя.