Имя

Курогане никогда не называет Фая по имени. Он обходится прозвищами вроде „придурок“, „маг“ или „тот тощий парень“, но его имя не произносит вслух никогда. На то у него есть свои причины, о которых он по ненадобности не распространяется, но они довольно-таки очевидны. Фай и сам никогда - почти никогда - не обращается к нему иначе, как этими дурацкими коверканьями, доводя самурая до белого каления. То и дело начинает противно тянуть гласные, проговаривая то „Куро-тяяяян!“, то „Курованван!“, то его излюбленное „Курорин“, а Курогане не остается ничего другого, кроме как терпеть, потому что он знает, огрызнется - и этот поток прозвищ превратится в громогласный шторм. Курогане никогда не называет Фая по имени. Даже когда искренне переживает за этого придурка, не имеющего ни малейшего понятия о настоящей ценности собственной жизни. Даже когда Фай находится в такой смертельной опасности, что по смуглой грубой коже невольно бегут мурашки от пробирающего до костей страха за белобрысого мага. Даже когда тело само, не раздумывая, бросается на его защиту, не допуская даже мысли о его смерти. Даже когда Фай с окровавленной пустой глазницей умирает у него на руках. Курогане никогда не называет Фая по имени. Фай дрожит и прижимается к нему, губы все еще измазаны кровью, но ниндзя даже не чувствует, что потерял какое-то ее количество. Они разгоряченные, тяжело дышащие, и Фай тихо стонет Курогане куда-то в область прокушенной шеи, выдыхает раскаленный воздух сквозь потрескавшиеся мягкие губы и повторяет и повторяет имя самого Курогане, а его разум полностью затуманен сладким, невыносимым желанием. Воину очень трудно сдержаться, с губ почти слетает короткое слово, но вместо этого он лишь притягивает мага к себе и впивается в его приоткрытый рот поцелуем, жестко, требовательно, со всем возможным собственничеством. Курогане никогда не называет Фая по имени. Потому что он знает, что „Фай“ - это очередная ложь. Потому что он знает, как Фая зовут на самом деле. Потому что он не спешит и терпеливо ждет. Ждет, пока Фай разрешит сам.