Невысказанное

Как часто проводя ночи с женщинами, топя горечь в исступленной близости, касаясь их тел, он видел перед собой её, а в голове звучало её имя. Как часто ему хотелось вернуться в прошлое — туда, где ждала таинственная девушка с едва заметной улыбкой и отблеском печали в глубоком, задумчивом взгляде темно-карих глаз. Вернуться, и изменить это прошлое так, чтобы не потерять её. Яркий белый свет бьёт в глаза, стоит разомкнуть веки. Привыкнув к свету, Тояма оглядывается вокруг, пытаясь прийти в себя и понять, где он оказался. Осмотревшись, он понял, что находится в больничной палате, о чем ясно свидетельствовала капельница, стоящая возле кровати, и неприятный запах хлорки и лекарств. Переведя взгляд, Тояма увидел девушку, склонившуюся у его постели. Похоже, она сидела здесь не первый час и от усталости задремала. «Значит это не было предсмертной галлюцинацией,» — он улыбнулся, вспомнив последние события до потери сознания. Тонкое платье, совсем не подходящее к холодному времени года, легкий аромат незрелого лимона, и руки, держащие в крепких объятиях. Совсем как когда-то… Тояма мечтал умереть именно на её руках. Пальцы холодные, как лёд, кожа белая, почти прозрачная, и лицо все то же. Она совсем не изменилась, все такая же как прежде, словно и не проходило этих двадцати шести лет, казавшимися Тояме мучительной вечностью. И это кажется чем-то ненормальным. Не может человек совсем не измениться внешне за столь долгий промежуток времени. И если бы не последняя встреча, если бы он не потерял сознание прямо на ее руках, перед этим услышав в своей голове её такой родной голос, и те слова, что показались игрой больного воображения: «Садако переродилась», — то скорее решил бы, что эта девушка — её дочь, если и вовсе не внучка. Садако кажется слишком ненастоящей, чтобы быть живым человеком, и в то же время слишком живой, чтобы оказаться призраком. Она словно балансирует на грани живого и неживого. Воспоминания, что никогда не покидали, сиротливо спрятавшись на задворках сознания, ясно дают понять, что и в прошлом он чувствовал нечто подобное, когда смотрел на неё, когда прикасался к ней, мучаясь иррациональным страхом: коснуться — и лишь воздух сжать в сомкнутых пальцах. Иллюзия рассеется, исчезнет; также неожиданно, как девушка в черном, хранящая некую тайну в своем вечном молчании. Девушка в чёрном — символ несчастья, символ беды. Она не скажет ни слова, и лишь будет ненадолго появляться на сцене в особо значимые моменты. Длинное черное платье создаст резкий контраст с алебастровой кожей актрисы, а лицо её выразит задумчивость, углубленность в мысли, что неведомы другим. В конце спектакля девушка в черном подойдет к микрофону, раскроет губы, — и свет резко погаснет, ознаменовывая окончание пьесы; а с губ девушки не сорвется ни слова, и для зрителей так и останется загадкой: что же хотела сказать девушка в черном? Сигэмори оказался на редкость проницателен, определив тогда, в прошлом, для Садако эту роль. Что же не успела сказать девушка в черном? Что не успела сказать Садако? Не стал ли груз невысказанных слов той самой проклятой записью на пленке? Её завещанием миру. Её желание — быть услышанной, быть понятой и принятой этим миром, что всегда оставался враждебным, вселяющим страх с осколками ненависти. Желание, обретшее плоть и получившее форму смертельного вируса. Садако открывает заспанные глаза и тепло улыбается, глядя на Тояму. И улыбка её кажется мужчине эфемерной, как и сама девушка-призрак, сидящая на стуле у его постели. Сколько раз он видел её во снах… Чаще — в кошмарах, после которых просыпался в холодном поту, но потом вновь хотел погрузиться в тот ужасный сон, лишь бы только снова её увидеть. Страх и любовь сосуществуют. Она склоняется над ним, накрывая прохладной бледной ладонью его руку. «Тояма, я вернулась», — её голос звучит в его голове — совсем, как тогда. Даже спустя столько лет, Тояма не смог забыть момент её первого и единственного признания. Слова из глубины сердца, переданные прямо в разум, запечатлевшиеся в нём навсегда. Слова, которым незачем быть произнесёнными вслух. В глазах щиплет от непрошеных слёз, и движения с трудом удаются из-за еще не прошедшего окончательно действия анестетиков; но Тояма сжимает узкую ладонь девушки в своей руке, другой рукой касаясь её лица, проводя пальцами по бледным щекам, губам, длинным черным волосам, — лишь бы убедиться, что происходящее реально, а не очередной сон усталого разума. «Даже если ты — иллюзия, прошу, не исчезай.» И спросить хочется столь о многом, но слова застревают комом в горле, так и не вырвавшись на волю. Девушка в чёрном никогда не отвечала на вопросы. — С возвращением. И в мягкой улыбке Садако, Тояма находит ответ на самый важный вопрос — она тоже скучала.