Unintended

      - Мэтт, то есть... Беллз, ты сводишь меня с ума, - Доминик редко когда чувствовал или вел себя неуверенно, и сейчас как раз был один из тех моментов. Сейчас, когда он сидел в съемной квартире со своим лучшим другом - прекрасным музыкантом с чудесным голосом, слушая который можно забыться и дрожать только от осознания того, как он прекрасен - и признавался ему в чувствах. Он осознал это давно, и вот мучения достигли того уровня, когда молчание приносит боль вне всякой меры. - Наша музыка, то есть, по большей части твоя... И ты сам. Я мог бы описывать тебя, но это выглядело бы, блять, так убого. Поэтому, Беллами, я люблю тебя.       Мэттью сидел перед ним на ковре и слушал внимательно, глядя другу в глаза, как если бы это была главная информация в его жизни. Собственно, была, с тех самых пор, как они начали называться "MUSE", и группа постепенно вставала на ноги, обещая в будущем стать наследием британской, хотя нет, мировой музыки. Он слушал Доминика тихо, кажется, затаив дыхание, но вовсе не от волнения. Было в его синих глазах, напоминающих миниатюрную, но сильную вселенную, что-то, от чего хотелось взвыть от тоски. И Доминик чувствовал эту тоску всей душой, но не понимал ее причины и не мог замолчать, даже если этих слов вовсе не следовало говорить.       - Дом, - космически странный солист даже не шелохнулся, а его голос звучал трагически, что не могло не пугать. - Я люблю тебя. - Сказал он так, будто эти слова должны стать приговором, и оттого ударник не нашёлся, что ответить. Он ждал, точнее, мечтал об этом едва ли не каждый день, и вот оно - доказательство взаимности, однако на душе от ответного признания так скверно, что хочется промотать события на десять минут назад. И все потому, что взгляд Мэтта выражал сожаление, смешанное с другим чувством. Этими эмоциями сияли синие глаза, а не радостью и восторгом. Так быть не должно, и наплевать на то, что Беллами не вписывается в обычные "должно". Это неправильная реакция, не те чувства, которые хотелось получить в ответ.       По-прежнему не найдя слов в своей голове, Доминик слез с кровати и сел напротив друга. Он ощущал необходимость сделать что-то, чтобы все стало ясным. Разумеется, и Ховард был в этом уверен, в чудной голове все было если и не логично, то понятно самому Мэтту, а вот мозг ударника готов был вскипеть. Поэтому Дом не придумал ничего лучше, чем провести нежно ладонью по щеке Мэтта с намерением поцеловать его. Беллами прикрыл от удовольствия глаза, а когда вновь увидел лицо Доминика прямо перед своим, даже тихонько сглотнул и подался вперёд. Такой жест не мог не обрадовать, и Ховард воодушевленно, но все-таки осторожно и медленно наклонился ещё чуть-чуть и прижался ко рту Мэтта своим. От удовольствия сложно было сдержать даже выдох, и Мэттью выдохнул, вызвав улыбку Дома, которую можно почувствовать. Ховард придвинулся ближе, желая, чтобы этот прекрасный, но слишком целомудренный поцелуй перерос в нечто большее. Только он обхватил Беллами за талию, как тот словно оцепенел и моментально высвободился из объятий.       - Что?.. - Доминик не представлял, как можно было запороть такой идеальный поцелуй, однако реакция любимого друга говорила об обратном. Парень отодвинулся подальше и посмотрел на своего ударника, который сидел обиженный и растерянный. Мэттью чуть прикусил губу, затем нервно облизнулся, и через секунду заговорил, и в каждом слове Доминику слышалось "прости":       - Я не могу. Я правда люблю тебя, Дом, очень люблю. И моя музыка вся такая расчудесная, как ты говоришь, только потому, что в моей жизни есть ты. Не возьми ты тогда меня в свою группу, ничего бы этого не было, и меня бы не было в том виде, в котором ты меня любишь. Доминик, ты замечательный человек! Ты один не просто принимаешь, как, например, Крис, но понимаешь почти каждую мою странность, иначе хера с два ты знал бы меня так хорошо. Нет-нет, я не хочу сказать, что люблю тебя, как друга, это полный бред. Ты можешь стать тем, кого я буду любить всю свою жизнь, но не сейчас.       Доминику до боли хотелось думать, что Мэтт говорит о сексе. Будь его возлюбленный вокалист стеснительным девственником, боящимся даже поцелуя с языком, вопросов бы не осталось. Но не единственного намека на страх близости, твою мать! Ховард ощущал себя самым тупорылым идиотом, какие только встречаются в природе. Он уже хотел обратить все в шутку, чтобы его признание не воспринималось всерьёз, но только беда в том, что Беллами говорил абсолютно серьёзно. И он глядел своими глазами-звездами так, будто умолял и это понять. Но, вопреки всему, мольба невыносимо злила.       - Не сейчас? Беллз, ты с ума...ты ебанулся? - Ховарда почти трясло. Мозгами-то он осознавал, что это ведь Мэтт, которого хрен пойми каким способом занесло на Землю и которого почему-то не забрали обратно, но, чёрт! Столько лет близкой дружбы и ожидания, страхов ошибиться со словами, с моментом вылились в "не сейчас"? Блять, блять, блять! Нарушить равновесие дружбы ради того, чтобы услышать "не сейчас"? Трижды блять! Эмоции переполняли, грозясь уничтожить все к чертям, ну куда уж там заострять на этом внимание. Было бы более разумным зацепиться за другие слова, однако Доминик вдруг почувствовал себя брошенным, и обида не давала мыслить здраво. - Ты просто... Просто...- эта же самая обида, на счастье, также не давала придумать что-то злобное, однако очень хотелось. Практически рефлекторно хотелось сделать больно в ответ, чтобы затем спросить: "Ну что, нравится?". И только Доминик снова открыл рот, как Мэттью, в отличие от друга, видя шаткость ситуации, перебил его.       - Доминик, прошу тебя, - он вдруг подался вперёд и заключил в ладони лицо Ховарда. Мэтт смотрел на него, и взгляд синих глаз успокаивал, даже если того не хотелось. Он медленно поглаживал друга по щекам, касался пальцами прядей челки, и тот практически уже растерял свою злость и обиду.       - Я ненавижу тебя, Беллами.       - Что ж, я это заслужил, - слегка улыбнулся Мэтт и нежно взял Дома за руку. Ховард фыркнул и выдернул свои пальцы из тёплой ладони.       - Не заслужил, идиот, и ты сам это понимаешь. Ты вообще не заслужил ничего из того, что я бы хотел тебе сказать...       - Идиот? - Мэттью улыбнулся шире, но не показывая зубов.       - Именно так, - Доминик наклонился и на свой страх и риск поцеловал парня в лоб. Ситуация все ещё казалась крайне дебильной, и решение даже не планировало маячить где-то на горизонте, однако поделать с этим ничего нельзя. - Теперь уходи к себе в комнату. И не вздумай припереться ночью.       Мэттью поднялся и поковылял из комнаты Дома. Он был одет в чёрную рубашку и брюки, что ему очень шло, пусть и тёмное делало его ещё стройнее. Красивый, дьявол бы его побрал. Как же не хотелось отпускать его из комнаты, особенно, когда творилась такая невероятная хрень. Хотелось смотреть в эти вселенски прекрасные глаза до тех пор, пока не найдутся все ответы. Но вместо этого...       - Спокойной ночи, Доминик.       - Спокойной ночи, Беллз.

***       - Дом, ты спишь?       До этой самой минуты, твою мать. С момента того разговора прошло два дня, за которые ни разу не поднималась тема любви, отношений и прочей херни, что творилась между друзьями. Две ночи Доминик спал прескверно. Он все думал и гадал, что же происходит в голове его любимого человека, сигналы с какой планеты перешибали ему импульсы здравого смысла. На мгновение Дом даже решил, что все ему приснилось: слишком уж по-обычному, если можно сказать так о Мэттью, вел себя вокалист. Но Ховард ещё не совсем слетел с катушек от любви, хотя если б тот вечер оказался сном, проблемы не существовало бы вовсе. И не нужно было бы в собственной голове обвинять лучшего друга во лжи и в том, что он просто не хочет развалить группу. Но нет уж, наслаждайся тем, что Мэтт тебя вроде бы тоже любит. И как только Доминик себя в этом убедил, он смог более или менее уснуть спокойно. Однако, Мэттью решил, что сон - слишком престижно для человека, влюбившегося в него, поэтому он заявился к Ховарду ночью с желанием поговорить.       - Доминик! - он не рисковал говорить в полный голос, зато шептал со всей силы. - Ты проснулся, я знаю!       - Беллз, - промямлил Дом в подушку, цепляясь за одеяло, которое Мэтт пытался стянуть, - Сделай одолжение.       - Какое?       - Иди в задницу.       - Позже, ладно? Я хочу поговорить.       - Говори, только про себя.       Мэтт фыркнул и бесцеремонно завалился рядом с ударником. Будь они парой, Дом и слова бы не сказал, а так...       - Какого хрена? - Доминик буквально отодрал голову от подушки и сматерился, увидев, как близко находится Мэтт, в частности, его губы, которые уже два дня хотелось поцеловать ещё раз. Беллами улыбнулся и потрепал Ховарда по голове, сказав, что он очень забавный. Дом промолчал. Это создание космоса не отвяжется, пока не выложит все, что терзает его душу. И чего уж там жаловаться, Доминик обожал иной раз слушать Мэттью, потому что мысли у него поистине внеземные, странные и такие притягательные, что хочется в этом разбираться и понимать. Кроме того, никому, кроме ударника Мэтт не мог излить душу, которая казалась очень ранимой в такие моменты.       - Хорошо, - сдался Ховард, вспомнив, что любит Беллами ещё и за эти ночные разговоры. Он хотел подняться, чтобы ненароком не вырубиться, но Мэтт мягко надавил на его плечо.       - Не вставай, - его рука медленно поползла вниз и замерла в районе бедра Доминика, что очень ему понравилось. Но гораздо сильнее ему нравилось то, что Мэттью лежит рядом, лицом к нему и щекочет своим дыханием его губы.       - Как думаешь, мы сможем сохранить самобытность? Я имею в виду, что, в основном, люди на планете одинаковы, а сама Земля... Она... Она похожа на музей, музей всяких разных организмов, или музей мышц. "Мясо" звучало бы более грубо. И, зная все это, тяжело будет, как считаешь? Сейчас нам едва за двадцать, я люблю смотреть в небо ночью и думать о звездах, не особо жалую структуру шоу-бизнеса, и это делает нашу музыку немного бунтарской. Да, нашу, потому что без тебя не было бы меня и музыки. Сейчас, пока нам за двадцать, мы верим, что сможем бороться против... Даже не знаю, против чего конкретно нужно бороться. Просто это желание сидит внутри и не даёт покоя. Иной раз хочется осмеять что-то глобальное для человечества в целом, сделать это с помощью музыки. Амбиции зашкаливают, творчество только закипает, я безумно тебя люблю, но! Я ощущаю кожей, как меняется жизнь. Она делает это так стремительно, что прежняя жизнь просто разбилась. А ведь она тоже важна. Я тогда познакомился с тобой, научился играть на гитаре, мы превратили в мусор казенные инструменты - это все было просто замечательно, и вот оно разбивается о будущее и стремительно несущееся настоящее. И я хочу знать, будешь ли вместе со мной, когда жизнь, которая нас ожидает через пару лет, тоже станет прежней и тоже разобьется.       Мэттью прекрасен. Он прекрасен этим сумбуром, на удивление понятным, в голове, прекрасен почти отсутствующим взглядом, тихим голосом. Конкретно сейчас он прекрасен тем, что лежит рядышком и, рассказывая о том, что его тревожит, поглаживает сквозь одеяло, скорее неосознанно, бедро Дома.       - Я буду с тобой, даже если вернётся цензура. Тогда ты вскипишь ещё сильнее, будешь писать музыку подпольно. Тебя за это поймают, и я отправлюсь на расстрел вместе с тобой.       - Ты говоришь абсолютный бред, Ховард, - улыбнулся Мэтт. Он закусил губу, просунул руку под одеяло, схватился за его край, и накрыл и себя тоже, а затем отыскал теплую ладонь Дома и сжал ее. Доминик судорожно выдохнул. Хотелось вновь спросить, все выяснить, Но Мэттью не скажет об их отношениях ни слова, пока сам не захочет.       - Зато я единственный, кто говорит тебе его наедине и знает, что тебе нравится этот бред.       - Все верно, - Мэттью медленно, зная, что это доставит удовольствие им двоим, переплел их пальцы.       - Мы сохраним самобытность. Ты никогда вдруг не станешь жителем Земли. И космос в твоей башке не сожмется. И я тоже безумно тебя люблю.       - Ты ведь все понимаешь?       - Нет, конечно. Чтобы полностью тебя понять, даже тобою быть недостаточно. Но так и быть, я стану счастливым, если ты хотя бы иногда будешь приходить ко мне под одеяло и говорить.       -Хочешь, я останусь?       - Да.       И Мэтт вновь заговорил. О том, что было и что будет, о звездах и их значении для Вселенной. Иногда он говорил что-то, что вообще не относилось к теме разговора, но было логично обусловлено в его собственной голове. И это было прекрасно, как и то, что порой Мэттью вдруг начинал петь своим нежным высоким голосом, заставляя глаза Доминика закрываться от удовольствия. Да к черту эти все выяснения отношений. Невозможно сомневаться во взаимности, теперь уже никак. И пока что этого достаточно.

***       "Пока что" длилось практически три недели. За это время Мэтт пришел в комнату друга всего лишь один раз, задал какой-то незначительный вопрос и отключился у него на постели, даже не выслушав ответа. Все потому, убеждал себя Доминик, что работа шла полным ходом, они репетировали почти каждый день, пока ладони не начинали гореть от мозолей и не срывались связки. И после такого времяпрепровождения не хотелось ничего, кроме сна. Так чувствовали себя Дом и Крис, Мэттью же порой ночами сидел в своей комнате и что-то тихонько бренчал на гитаре, подпевая. Доминику думалось, что он сочиняет какую-то новую песню, которую вскоре представит группе. Он всеми силами пытался понять это, ведь давно стало ясным то, что творчество для Беллами на первом месте, в отличие от приземленных человеческих отношений. Но как же хотелось, чтобы в одну из таких ночей Мэтт отложил свою гитару и пришёл к другу в постель, чтобы вновь смотрел на него небесно-синими глазами и тихо говорил. Однако, такого больше не случалось. Это снова приводило в замешательство, особенно если учесть то, что Мэттью опять ни слова не говорил о своих чувствах к Доминику, словно желал оставить все так, как есть. Об этом свидетельствовало его спокойствие, казалось, он вовсе забыл, что каждую ночь в соседней комнате его ждёт по уши влюбленный ударник группы "MUSE". Ожидание лишало сна, Дом прислушивался к гитарным аккордам, к непривычно высокому голосу и иной раз засыпал лишь под утро, а затем безбожно лажал на репетициях. В отличие от Мэтта, который вроде бы тоже мало спал, однако пел всегда воодушевленно, сильно, от его голоса кровь то закипала, то стыла в жилах. Он буквально насиловал бедную гитару, выбивая из нее раздирающие слух звуки, но именно такое хотелось слушать вечно.       В какой-то момент мучительная неопределенность (Доминику вдруг резко стало мало одного лишь "я безумно тебя люблю") надоела Ховарду. Он хотел сбежать от вечно находящегося по близости Мэтта, от его проницательных глаз, его отстраненности, когда дело касается отношений. И такая возможность скоро представилась: солист решил смотаться в магазин, потому что вспомнил о необходимости иногда принимать пищу. Бросив из гостиной Доминику что-то вроде "Скоро буду!" он хлопнул дверью. Ховард тут же подорвался с места, нашёл огрызок бумаги и, оставив записку, также слинял из квартиры. Он разрывался между желанием зависнуть в каком-нибудь баре и просто шататься по улицам, куда ветер дует. В итоге он заглянул в полупустой с утра бар, выпил бокал пива и отправился гулять. Глядя, в основном, себе под ноги, Дом особо не задумывался над тем, куда он вообще идёт. Шагает, и ладно, этого вполне хватит, чтобы разобрать свои мысли, хотя разве можно их разобрать, когда дело касается Беллами? Эта синеглазая сторона вопроса вводила в ступор, а затем в отчаянье, потому что Доминик не имел ни малейшего понятия о том, что делать. Он нестерпимо хотел большего, хотел отношений, пусть даже негласных. С одной стороны он, разумеется, понимал, что является полнейшим идиотом, а с другой... Что может происходить в голове человека, который говорит, что любит тебя и держится при этом особняком? Хотелось бы думать, что по крайней мере Мэтт в курсе всех причин своих поступков.       Доминик все шел и шел, и с каждым шагом его желание высказать свои чувства росло. Если Мэттью верен словам, которые сказал, он поймёт его, что бы там Дом ни выпалил. Вскоре ноги немного устали, и Ховард уселся за столик в первом попавшемся кафе, заказал себе обед и продолжил думать, отогнав мысль о том, что привычку думать в нем выработал как раз Беллами. "Он не посмеет послать меня нахрен, - говорил про себя ударник. - Но запросто сможет увести разговор в какое-нибудь ебическое русло. Нужно будет его заткнуть чем-нибудь и заставить меня выслушать, потому что... Потому что, блять, кого я ещё смогу так любить?"       И внутренний голос отвечал, что никого, потому что стоит узнать Беллами, как другие начинают казаться невероятно скучными и посредственными, даже сам Доминик считал себя порой таким тупицей, что задавался вопросом, как Мэтт с ним общается.       Пока Дом обсуждал сам с собой все плюсы и минусы разговора начистоту, вокруг него немного стемнело. Удивившись тому, что он целый день провёл вне дома и вдали от Мэттью, Ховард побрел в обратном направлении. Но порой он даже скрывался на бег, лишь бы желание высказаться в нем не пропало, иначе все так и останется в этом гребанном подвешенном состоянии. Он матерился на себя за то, что ушёл так далеко, и теперь уже бежал не останавливаясь, пока в поле зрения не показался дом. Из окон их квартиры горел свет, значит, Мэтт на месте. Прекрасно.       - Эй, я дома! - крикнул Доминик и хотел уже с порога залепить рот Беллами каким-нибудь носком, но тот резво крикнул в ответ:       - Наконец-то! Где ты шалавился?       Дом улыбнулся:       - Выйди ко мне, пожалуйста, я хочу поговорить.       - Нет, сначала ты идёшь сюда, и я тебе кое-что показываю.       Ховард едва ли не выпал из кед от счастья, решив, что Мэтт наконец-то одумался, и буквально влетел в комнату. Воображение уже нарисовало полуголого Беллами с распростёртыми объятиями. Но объект обожания ударника сидел на постели, одетый в чёрную футболку и домашние штаны. Он держал в руках гитару и медленно перебирал струны. Увидев, каким радостным забежал к нему Доминик, он удивился.       - С тобой все в порядке? - спросил он и удивился ещё больше, когда спустя мгновение парень осунулся, и улыбка сползла с его лица.       - Да, как всегда. Прости, что ушёл, я хотел...       - Не страшно, ты же оставил записку. Садись.       - Куда? Ты расселся прямо посередине кровати.       Мэттью улыбнулся и подвинулся к изголовью, приглашая располагаться напротив себя, что Дом и сделал.       - Я написал кое-что для тебя. Это... Ты должен понять, хорошо?       Доминик хотел было прервать Мэттью, но не успел этого сделать, так как солист заиграл мелодию настолько нежную, непохожую на предыдущие, что говорить расхотелось тут же. А потом он запел, и у Ховарда, как у девчонки, защемило сердце.       ...You could be the one who listens to my deepest inquisitions You could be the one I'll always love.       I'll be there as soon as I can But I'm busy mending broken pieces of the life I had before...       Доминик слушал, едва дыша. Всякий раз, когда Мэттью поднимал на него глаза, полные нежности и любви, он словно выпадал из реальности, и вовсе не хотелось туда возвращаться. Голос возбуждал что-то невероятно чувствительное в душе Доминика, отчего хотелось чуть ли не рыдать. Мэттью пел высоко и кротко и будто бы вновь умолял о чем-то, как в ту самую ночь.       "Но я занят склеиванием осколков своей прежней жизни, что была до тебя". Беллами последний раз коснулся гитарной струны и посмотрел в глаза Дома.       - Я назвал ее "Импровизация". Что скажешь?       Доминик смог выдавить из себя единственное "волшебно", будучи до конца не уверенным, о музыке он говорит или о человеке. Мэттью улыбнулся и, поставив гитару на пол, взял сидящего напротив парня за руку, совершенно сбивая того с толку, потому что больше Мэтт ничего не говорил и не делал. И, чёрт возьми, это с ума могло свести.       - Беллз... Я так сильно хочу тебя поцеловать, - и, не дожидаясь ответа, он наклонился и прижался к губам Беллами. Пальцы последнего сжались вокруг запястья Ховарда, но на поцелуй он не отвечал, а через мгновение и вовсе отстранился.       - Доминик, пожалуйста, давай оставим все как есть.       Нет, только Беллами способен такого, как Дом, поднять до небес, а затем столь жестоким способом вернуть на землю, потому что в небесах ему делать нечего.       - Ты сам слышишь, что говоришь? - заговорил Доминик тоном абсолютно задолбавшегося человека. - Беллз, ты же доверяешь мне больше, чем кому бы то ни было, но не можешь подпустить ещё немного ближе? Я буду с тобой в любой жизни и буду помогать собирать осколки всех тех, которые ты разобьешь. Ты пишешь самое прекрасное признание в любви, которое я когда-либо слышал, а затем посылаешь меня. Ты лучше скажи, чему мне больше доверять, и я отъебусь от тебя.       Мэттью выглядел виноватым щенком. Он так и не отпустил руки друга. Блять, он ведь не хотел делать Ховарду больно, но делал всякий раз, и это мучило. Но Мэттью пока не мог по-другому. Он чувствовал что-то грандиозное и до одури порой боялся. И страх часто перешибал те чувства, что он испытывал к Доминику, который был столь терпеливым, что уже становилось стыдно от собственной невыносимости.       - Дом, ты же знаешь, что...       - Если скажешь, что любишь меня, я тебе врежу, клянусь. Спокойной ночи, Беллз.       - Постой, - Мэттью и второй рукой схватился за друга и наклонился к нему. Он прижался лбом к его лбу и пробормотал срывающимся голосом: - Все, что ты слышишь от меня - чистая правда. И меньше всего на свете я хочу потерять твоё доверие и тебя.       Доминику хотелось перемешать нежности вместе с колкостями и вывалить это все на солиста, который явно перегибал палку со странностями. Но вместо это Ховард высвободился из некрепкой хватки Мэттью.       - Не приходи, пожалуйста, - сказал он, закрывая за собой дверь.       На следующие четыре дня Дом попросил выходной для группы, потому что последние несколько недель Мэтт изводил всех репетициями и тоже устал, только никогда бы этого не признал. Работать он может и дома, что постоянно делает вместо того, чтобы поговорить с Домиником, а ударнику не помешало бы слинять к семье хоть ненадолго. Поэтому, зайдя в квартиру, он тут же начал собирать вещи, не обратив особого внимания на Мэтта, играющего на гитаре в своей комнате.       - Хочешь уехать? - солист возник за спиной совершенно неожиданно, и Дом выругался, уронив на пол футболку. Мэттью поднял ее, свернул и положил в сумку. - Я буду скучать.       - Я тоже, - ровно ответил Дом, продолжая собираться.       - Когда поезд?       - Завтра в пять утра.       Мэтт задумался на минуту, а затем вновь заговорил:       - Я уйду ненадолго, хочу...       - Как угодно.       - Ладно.       Ударник глубоко вздохнул только когда услышал хлопок входной двери. Стиснув зубы он выпил половину стакана виски, чтобы быстрее заснуть. Также он хотел написать записку, чтобы Мэтт не появлялся сегодня в его комнате. Вероятность обратного, конечно, крошечная, но... Хотелось, чтобы Мэттью проигнорировал эту записку и пришёл. Однако Доминик, привлеченный каким-то журналом, забыл о записке и отправился к себе в кровать читать. Скукота журналов всегда помогала быстро заснуть.       Беллами не было примерно часа два. За это время сон уже практически сморил Ховарда, и он клевал носом, дочитывая статью, и практически не услышал прихода друга. Доминик вдруг резко вспомнил о записке, когда ручка двери в его комнату повернулась, и на пороге появился Мэтт. То, что он восхитительно ебал мозги, вовсе не умаляло его очаровательности, особенно в чёрном и под вечер.       - Я гулял по улице, - сказал он, прекрасно видя, что Доминику не особенно хочется это слушать. - И думал о том, что мне панически страшно бывает при мысли о будущем. Оно кажется таким шатким, когда ты не работаешь, просрал свою возможность получить высшее образование и лелеешь мечту о захвате мира своей музыкой. Мы пришли на развилку и выбрали тот путь, который не выбрал бы нормальный человек. В тот момент жизнь, которая могла бы быть, разрушилась. Я знаю, что заебал тебя с этим уже. Но пойми, путь выбрали мы с тобой, сейчас мы идём вместе, и просто иногда выводит из себя то, как ты пришёл в мою жизнь и теперь играешь в ней главную роль! Что могло бы быть без тебя? Ты пришёл и раскрошил все, что было до тебя, и я думал, что вынужден это собирать. Но на самом деле я лишь разбиваю твоё сердце. И мне кажется, что если я тебя сейчас отпущу, то потеряю. Вот о чем я думал, пока гулял.       Доминик едва мог держать рот закрытым. Еще сложнее было дать ответ.       - Ты меня не потеряешь, и завтра я уеду, - сказал он. О, каких усилий стоило не подорваться с постели и не броситься с объятиями на Мэтта. Но нет, хватит уже таких попыток. "Все как есть" это когда Мэттью стоит в дверном проеме и не проходит дальше.       - Нет, - шепнул Беллами и подошёл к кровати. Он зажал что-то в кулаке, но Дом не смог это разглядеть, так как вокалист забросил "это" под кровать, а сам бесцеремонно забрался на нее и тут же уселся на бедрах друга, который едва успевал моргать от удивления.       - Беллами, ты долба...       - Это тебе так кажется, Ховард. Но ты вернешься, и между нами будет пиздец. Я такого не допущу.       - Мэттью, если ты решил разыграть сценарий "потрахаться-в-последнюю-ночь", то иди в задницу.       - Помнишь, я говорил тебе, что ты можешь стать тем, кого я буду любить всю свою жизнь, - Мэтт словно не слушал. Он смотрел в глаза Доминика, ошарашенные и несколько озлобленные. - Я жестоко ошибся. Ты был им, Доминик. Был с того самого момента, как взял в свою группу, а я идиот. Я люблю тебя, - и вдруг он наклонился и поцеловал Ховарда. Уверенно, но неумело, всего лишь обхватил своими губами верхнюю губу Доминика. А Ховард, охренев окончательно, просто вырубил все свои обиды и недоверия, потому что Мэтт сам поцеловал его, и был таким тёплым и восхитительным, и, кажется, его прорвало. - Я люблю тебя, - шептал он в губы и снова прижимался. - Я люблю тебя, - выдыхал он в поцелуй. - Я люблю тебя.       Это был самый горячий поцелуй без языка на свете. Чужое дыхание настолько сладкое, а губы мягкие, что хочется просто вжаться в них и раствориться к чертям. Доминик оторвался от спинки кровати, чтобы обнять Мэттью, и тихо застонал, когда язык вокалиста вдруг коснулся его зубов. Ещё немного, и он решит, что позволено все. А пока они наслаждались поцелуем уже более глубоким. Ховард столкнулся своим языком с языком Мэтта и, услышав тихое скуление последнего, жарко выдохнул и укусил парня, крепче обхватив его за пояс. Он хотел уже схватиться за его задницу, как вдруг Беллами оторвался.       Нет, нет, нет, не может такого быть!       - Ты по-прежнему не хочешь отыграть сценарий "потрахаться-в-последнюю-ночь"? - спросил синеглазый, улыбаясь. - Потому что я хочу тебя.       О да, да, да, да, чёрт возьми!       Мэттью рассмеялся, когда губы Дома прижались к его шее, а через секунду уже звонко застонал от удовольствия. Теряя голову, он уперся руками в грудь Доминика, придавливая того к спинке кровати.       - Тшш, смотри, - шепнул он и принялся расстегивать рубашку. Послышался выдох Ховарда, который смотрел во все глаза на медленно раздевающегося Беллза. Такой красивый, чёрт возьми. Чёрные взъерошенные волосы и светлая кожа шеи, плеч, груди, постепенно обнажающейся. Рубашка отправилась на пол.       - Смотри, не трогай! - нагло шикнул Беллами, когда к нему потянулись пальцы, явно желающие обласкать хрупкое тело. Доминик прошептал в ответ что-то типа "сученыш", а Мэтт наклонился и поцеловал его, жадно и больше не стесняясь проникать языком в рот. Он тихонько постанывал, будучи весьма чувствительным, и параллельно поцелую стянул футболку с Доминика, а затем вновь выпрямился и игриво поерзал на бедрах ударника.       - Ты уверен, что хочешь спать с парнем, Доминик? - шепнул он, явно издеваясь. Мэттью открыл рот для следующей колкости, но Дом, порядочно заведенный, схватил мелкую пакость за голый торс, прижал к себе и впился в его рот поцелуем, который не оставлял никаких сомнений в том, что да, Ховард готов и хочет трахать паршивца. Вдруг потерявший контроль Мэтт понял, что быть в подчинении очень волнительно, и со стоном сдался. Кусая губы, пока Дом кусал его шею, он взял в руку ладонь Доминика и повёл ею по своей груди вниз, чтобы пальцы ударника чувствовали кожу под ними, какая она горячая и как дрожит под нею каждая крохотная вселенная.       Ховард целовал, вылизывал, кусал шею Беллами все сильнее и с большим желанием, пока ладонь, ведомая рукою вокалиста, не ощутила нечто твердое и такое же горячее, как весь Мэтт.       - Дьявол, Беллз, - выдохнул Доминик и оторвался от поцелуев, чтобы посмотреть на парня, и то,что он увидел, было восхитительно: Губы Мэттью были чуть опухшими от укусов и неприлично красными, в глазах плясал шальной похотливый огонь, и кончик языка то и дело показывался изо рта, когда вокалист практически незаметно толкался в ладонь Ховарда.       Беллами сам не верил, что он так сильно хочет Дома, что его прикосновения сквозь одежду могут заставить скулить и кусаться от удовольствия. Но, о да, хочется отдаться ему только за поцелуй, отдаться с потрохами, чтобы Доминик выебал из него всю дурь, которая мешает жить.       - Дом, сожми сильнее, пожалуйста, - взмолился Мэтт, жалея, что не пришёл в комнату совсем голым. Его шея уже болела, потому что Ховард вошёл во вкус в буквальном смысле и кусал, кусал, кусал...       Доминик выругался, потому что его Беллз был слишком сексуален. Он оторвался от поцелуев и заставил Мэтта выпрямиться. Теперь он ощущал стояк солиста своим собственным стояком и приказал себе сдержаться и не выебать его прям здесь же.       - Раздевайся, - рыкнул блондин и потянулся к своим джинсам. Когда Мэттью вновь уселся на него, уже будучи полностью обнажённым, он сматерился, потому что член Беллами касался плоти Доминика, и было горячо, влажно, и хотелось попробовать. Ховард, облизываясь, обернул пальцы вокруг члена Мэтта, наслаждаясь его стоном и видом беззащитного горла: вокалист запрокинул голову, дрожа. Он откинулся чуть назад, уперевшись руками в постель на уровне лодыжек Дома, и Ховард, соблазненный по самое не могу, схватил любовника под колени, заставляя того упасть на спину, а сам навис сверху, умудрившись улыбнуться одновременно ласково и плотоядно. Хорошо, что кровать достаточно большая, иначе пришлось бы продолжать на полу. А хотя, какая разница, где, когда губы возлюбленного ударника так чувственно целуют? Концерт стонов имени Беллами продолжился с новой силой, когда Доминик, нежно проведя языком по подбородку и до уха, зашептал, едва ощутимо кусая хрящ:       - Любовь моя, Мэттью Джеймс, подай знак, если хочешь, чтобы я отсосал тебе. Мэтт захотел выругаться в голос, но получилось лишь ахнуть, потому что только Дом закончил предложение, как его ладонь вновь обхватила член вокалиста. Доминик ждал, ласково касаясь языком за ухом, и хмыкнул, когда Мэттью отыскал его свободную руку.       - За...Закрой глаза, Дом, - задыхаясь, попросил Беллз, и как только просьба была исполнена, он медленно и с чувством взял в рот указательный и средний пальцы ударника и начал вылизывать их так, как хотел бы, чтобы это делал Ховард с его членом.       Чёрт возьми, нельзя же возбудиться элементарно от того, что твои пальцы кто-то обсасывает! Однако, Ховард чувствовал иначе. Рефлекторно, в такт движениям языка Мэтта, он ласкал его член, и заводился сильнее с каждым приглушенным стоном.       - Блять, Беллз, ты точно хочешь, чтобы это сделал я, а не наоборот?       И Мэтт, последний раз скользнув губами по пальцам, запустил свои в лохматую шевелюру и горячо поцеловал Доминика, выдохнув требовательное "Да". В следующие мгновения он узнал, как это восхитительно, когда твою грудь с любовью ласкают чьи-то губы. Языком Дом зацепился за светлый сосок и начал дразнить его, то едва касаясь кончиком, то кусая, то всасывая в свой рот, отчего Мэттью издавал фантастически сладкие звуки, цеплялся за пряди светлых волос, а другой рукой то сминал простынь, то царапал плечо парня. Затем он почувствовал поцелуи чуть ниже, они были короткие, но уверенные, и спускались дальше, пока губы не наткнулись на головку члена, лежащего на животе и умопомрачительно горячего. Мэттью затих на вдохе и подал голос только тогда, когда Доминик взял его в рот. На вкус синеглазый вокалист был слегка солёным, но вот запах... Нельзя сказать, что он был приятным и вкусным, но действовал на мозги так, что хотелось сосать и сосать. Гладкая головка скользила между губ, попадала на широкий мокрый язык, и все это чувствовалось столь остро, что Мэттью готов был кричать от удовольствия, а Доминик желал исследовать каждый сантиметр. Что он и делал, закрыв глаза и воспринимая лишь странные ощущения, что дарила горячая плоть и стоны на грани крика. И это восхитительно - насаживаться ртом все глубже, зная, что это сводит Беллза с ума, потому что он уже не знает, куда деть свои руки и как еще шире развести ноги, утоляя подсознательное желание отдаться.       - Какая же ты шлюшка, Беллз, - не удержался Ховард, оторвавшись на мгновение, а затем принялся целовать уже весь влажный член, и это занятие тоже доставляло удовольствие.       - Дом... Ооо, чёрт, да послушай ты! Под кроватью справа от тебя... Доминик, прекрати, умоляю, я не хочу, чтобы это кончалось.       Ховард улыбнулся и оторвался, наконец, понимая желание Мэтта не кончать слишком быстро. Он навис над синеглазым и хотел было вытереть губы, как вдруг увидел, что Мэтт недвусмысленно облизывается, и поцеловал его, буквально тая от ощущения того, с каким желанием слизывает все Беллами.       - Под кроватью, говоришь? - Ховард быстро нашарил рукой то, что Мэтт спрятал, когда вошёл в комнату, а затем пару секунд не мог поверить своим глазам: в руке у него находились презервативы и тюбик лубриканта.       - Беллз, сукин ты сын!       Пока Доминик пребывал в состоянии абсолютного восторга и нечеловеческой любви к вокалисту, Мэтт воспользовался моментом и повалил его на спину, вновь запрыгнув сверху.       - Я хотел, чтобы ты трахал меня всю ночь и потом не смог уехать. А затем чтобы ты трахал меня все выходные, - шептал Мэтт на ухо ударнику, нежно сжимая при этом его член. - Мне так хочется оседлать тебя, Доминик.       Мэттью забрал у дрожащего ударника смазку и выпрямился.       - Я купил съедобный, чтобы можно было сделать так, - подло улыбаясь, Мэтт выдавил немного себе на палец и, засунув его в свой рот, медленно и вдумчиво принялся сосать. - Мм, вишневый.       - Как же мне повезло влюбиться в тебя, грязный ты извращенец, - прорычал Доминик, отобрал лубрикант и выудил один презерватив из упаковки. Он схватился за бедра Мэтта и мягко попросил придвинуться ближе, в результате чего вокалист оказался стоящим на коленях на уровне живота Ховарда. Доминик, слабо понимая, что из себя представляет секс двух парней (при всем желании заняться оным с Мэттью он ни разу не смотрел гей-порно), выдавил на пальцы немного лубриканта и осторожно попытался ввести один из них в дрожащее тело. Пусть Беллами и выглядел так, словно хотел, чтобы его отодрали, как шлюху, он вовсе не желал изнасилования. Это читалось в глазах, на миг выдавших испуг. Доминик свободной рукой привлек Мэтта к своей груди и поцеловал его. Он целовал долго, нежно, пока пальцу не стало более менее свободно, и Беллз не выдохнул с облегчением и удовольствием. Мэттью едва не взвизгнул, когда почувствовал в себе второй палец. Хотелось ощутить уже член Дома, но, чёрт, было больно даже несмотря на лубрикант. И пес его знает, сколько такая пытка ещё бы продолжалась, если б Доминик слегка не изменил положение пальцев и не прошелся вскользь по простате, заставив Беллза вскрикнуть от первого укола настоящего удовольствия. Мэттью выгнулся, оперевшись руками о грудь любовника, тем самым насадившись ещё глубже, и ощущения накрыли столь яркие, что синеглазый издал глубокий грудной стон, едва ли не сведя и без того держащегося на грани Ховарда с ума. Теперь Беллз уже сам контролировал ситуацию, обхаживая собою пальцы Дома, и вскоре этого стало недостаточно. Наклонившись, чтобы подарить ударнику полный желания влажный поцелуй, он нашарил рукой презерватив, отстранился, разорвал зубами упаковку и, улыбаясь ожидающе и несколько нервно, надел его на член Ховарда. Затем выдавил ещё смазки и ласкающе распределил ее по всей длине, а остатки торопливо слизал с ладони. Мэттью приподнялся, готовый уже к главному, но тут почувствовал на себе руки Дома.       - Тише, ковбой, - шепнул он, прижимая Мэттью к груди. Он впился губами в его шею и одновременно с этим надавил головкой на тугое отверстие. Боже, как горячо, как тесно и больно! Войдя наполовину, Доминик уже практически потерял голову, а Мэтт, казалось, улетел из этой реальности куда-то в другую, свою собственную, где были только он и Дом. Он вновь попытался подняться, не смея выпускать из себя пульсирующего Доминика, и выпрямился, наконец. Стиснув предплечья Ховарда, он мучительно медленно опустился до конца, закусил губу, явив собою чудесное зрелище, и принялся двигаться вперед-назад, не позволяя Дому взять власть в свои руки. Но ударник не жаловался. Мэтт был восхитительным: горячим, ласкающим. Он стонал от удовольствия и приносил удовольствие Доминику, стискивая его, обдавая жаром своего тела и возбуждая каждое нервное окончание. Привыкнув, он немного приподнялся, отчего член скользнул по простате, и тогда...       Какая это была скачка! Мэттью словно обезумел. Он срывался на крики, когда было особенно хорошо, что-то шептал в ответ на рваные поцелуи Дома, чей мозг тоже стремительно расплавлялся. Он вцепился зубами в шею Ховарда, когда тот поднялся и схватил Беллами за задницу, ещё резче натягивая на себя. Теперь стало куда жарче: ощущалось на коже чужое дыхание, движения одного тела откликались в другом, губы непрерывно целовали, и толчки были все более глубокими. Слишком хорошо для первого раза, просто уничтожающе хорошо! Уже ничего не было слышно, кроме стенаний Мэттью и рваных вдохов и вскриков его возлюбленного друга, ритм беспощадно срывался, хотелось драть хрупкого Беллза жестче, тем более, что он так грязно шептал на ухо, совершенно потеряв голову. Не выдержав, Доминик повалил Беллами на спину, грубо схватил его за ноги, заставляя их скрестить за спиной, и сорвался на пугающе бешеный темп. Особенным удовольствием было слышать, как стоны сменяются криками, спину раздирают царапинами, как судорожно сокращаются мышцы и как прекрасно при этом выглядит Мэттью, чье тело с трудом выдерживало такой натиск. Больше эта пытка не могла продолжаться: голос Беллами слетел на фальцет, когда он кончил, ощущая на своих бедрах чудовищное давление пальцев близкого к оргазму Дома. Ещё пара мгновений, и все, что до этого чувствовал Доминик, сконцентрировалось в его теле и тут же стремительно взорвалось, оставляя после себя удушающую пустоту.       - Вау, - только и смог выдавить из себя Мэттью, когда немного очухался. - Дом, ты жив? Если да, то это было охуенно. Если нет, то я сейчас присоединюсь к тебе.       - Тсс, - подал голос Ховард. Он лежал рядом и глядел в потолок, а точнее, он просто видел потолок, потому что мозг все ещё находился в состоянии послеоргазменной отключки.       Мэтт послушно заткнулся, но отыскал руку Ховарда и сплел их пальцы. Через некоторое время рядом послышалась возня, и Беллами, который лежал с закрытыми глазами, почувствовал тёплый поцелуй на губах и улыбнулся.       - Беллз, - позвал Доминик. - Я все-таки уеду. Ты настолько качественно выебал мне мозг, что ему необходим отдых. Но я настолько сильно тебя люблю, что вернусь завтра утром.       - Ты козёл, Ховард, - прошептал Беллами, но в его глазах, сияющих пуще прежнего, не было ни капли обиды. - Завтра утром или не возвращайся совсем, ясно?       Доминик уехал невероятно разбитым в физическом плане, однако на душе так спокойно никогда не было. Дома его будет ждать сонное дитя космоса, возможно, с новой упаковкой лубриканта с другим вкусом под подушкой, и главной задачей будет то, какими извращенными способами они израсходуют его. Может, начнут намазывать на хлеб, может, Ховард будет слизывать его с живота Беллза - какая разница? Теперь можно творить что угодно, потому что, как бы это ни звучало, вместе их хрен запугает такая двуличная гадость, как будущее.       "Эй, Дом, - писал Мэтт, когда Доминик был в дороге. - Импровизация получилась превосходной".