***
На следующий день ему поступило около пяти по-разному сформулированных предложений реализовать секс на мостике. И это только в вербальной форме – личная почта буквально распухла от пространных од, которым позавидовали бы писатели в жанре эротической прозы. И хотя из-за этого в крови Спока значительно повысилась концентрация аналогов человеческих дофамина и окситоцина – что говорило о сексуальном возбуждении – ответ его оставался неизменным: нет. В течение дня Спок очень ждал вечера, чтобы избавиться от этого потока просьб и требований. Однако сон не принес его вулканскому разуму покоя, подкидывая неясные образы того, как капитан вступает с ним в сексуальную связь на своем кресле. Или они меняются местами. Или ограничиваются оральными ласками, или... иногда в этих смутных картинках присутствовали другие люди, иногда мостик пустовал. Проснулся Спок от ощущения давления на свою грудь. А когда поднял веки, обнаружил развалившегося на нем Джима, с мольбой заглядывающего в глаза. – Нет, – вместо приветствия сообщил Спок и направился в душ, беспардонно сбросив с себя и одеяло, и капитана. Только чтобы быть настигнутым парой часов позже. – Спок, пожалуйста, – увещевал Джим, фурией мечась по лаборатории, пока Спок не обращал на него никакого внимания. – Нет, капитан. – И не называй меня капитаном так сексуально. Спок проигнорировал. – Я заблокирую лифт! – Это привлечет внимание. – Нас никто не увидит. – Вы не можете этого гарантировать. – Я расставлю ловушки на подходе к мостику! – Нарушение правил безопасности, превышение должностных полномочий. – Ну, Спо-о-к... Тот молчал. Джим откашлялся. – Я могу тебе приказать. Спок все-таки поднял взгляд от лабораторного стола, заглянул в глаза Джиму и отчетливо произнес: – Коммуникационный протокол. Джим скривился. – Это самое идиотское стоп-слово, которое только можно было придумать. – Оно доступно и моему, и вашему речевому аппарату и не может быть сказано случайно, то есть – идеально подходит. – Я могу приказать тебе как капитан, – обессилено плюхнувшись на стул, сообщил Кирк. – Превышение должностных полномочий. – Бессердечное ты создание! – Покиньте лабораторию или наденьте респираторную маску, капитан. В противном случае ваши дыхательные пути подвергнутся влиянию щелочных паров. Джим что-то проворчал и, раздосадованный, ушел прочь.***
На следующий день в ход пошла тяжелая артиллерия. На появление капитана в лаборатории Спок просто не отреагировал – знал, чего тот хочет. Но, вопреки ожиданиям, Джим не начал просить: он подошел сзади, обнял за пояс и положил голову на плечо. – Спок?.. – Мой ответ: «нет», капитан. Тяжелый вздох опалил ухо, руки задвигались в складках лабораторного халата, в попытке найти лазейку к обнаженной коже. – Ну же, Спок, я позабочусь о нашей безопасности, не беспокойся об этом. Спок упрямо сжал губы и продолжил работать. Джим вздохнул, нащупал, наконец, пуговицы и, расстегнув одну, зарылся под халат, под форменку, огладил живот, обласкал грудь и мягко потер соски. – Капитан, прекратите. – А вы знаете, коммандер, что каждый раз, когда вы нагибаетесь над своей консолью, мне открывается отличный вид? Иногда, когда мне скучно, я фантазирую о том, что мог бы подойти, содрать с вас штаны и взять прямо на мостике, на глазах у всех. Тихий мурлыкающий шепот касался уха влажным дыханием, мягкие человеческие губы ласкали кожу, а пальцы совсем не целомудренно дразнили затвердевшие соски. Спок стиснул челюсти и дернул плечом в попытке избавиться от навязчивого внимания. – Или минет. Спок, только подумай – все вокруг работают, заняты своим делом, а ты сидишь у меня между ног и отсасываешь. Это был удар ниже пояса – минет Спок любил, и Джиму это было отлично известно. Соски возбужденно зудели, а член неприятно натягивал плотные штаны. По коже носилось желание Джима, и против воли, в постыдной инстинктивной потребности Спок ловил его мысли-образы. Стало жарко. – Капитан, прекратите немедленно. – Нет. – По хрящику уха прошелся язык. – А может наоборот, а, Спок? Ты вечно так занят на своем месте – сложно удержаться, чтобы не сесть перед тобой и хорошенько не отсосать – чтобы ты хватался за свою консоль и не мог сдержать стоны. Споку казалось, что его имеют уже сейчас – жестоко, извращенно и медленно, даже не доставая гениталии из форменных штанов. – Сомнительно, что я не смогу контролировать внешние проявления физического удовольствия. Джим рассмеялся и достал руки из-под одежды. Спок секундно подумал, что тот счел экзекуцию оконченной, но переоценил гуманность собственного капитана – руки скользнули к паху, обласкали напряженный член, а губы впились в кончик уха. – Хватит, – твердо сказал Спок, расфокусированным взглядом уставившись на свое рабочее место. Он не знал, послушается ли Джим или продавит до использования стоп-слова, и узнать не успел – в дверь лаборатории позвонили. Спок бросил на Джима строгий взгляд, и тот по-своему решил спрятаться от незваного гостя – юркнул под рабочий стол. – Джим, это!.. В дверь позвонили еще раз, так что Споку пришлось поступить жестоко, но справедливо: он коленями прижал своего капитана к задней стенке стола, прежде чем открыть дверь. Недовольный программист просочился внутрь и, сложив руки на груди, поинтересовался, почему в программном коде корабля лежит кусок, защищенный каким-то неизведанным шифрованием, и что с этим делать. Спок подался было в подробное объяснение, но когда руки Джима легли на его колени и стали плавно их раздвигать, внутренне запаниковал. Сопротивляться он не мог – иначе его посетитель заметит возню. Словесно высказать протест тоже, да и как-то ограничить Джима не представлялось возможным. Ему оставалась самая ужасная и незавидная участь – подчиняться. И Джим на полную пользовался своим положением – он беззвучно перекатился на четвереньки, дыханием обласкал внутреннюю сторону бедер Спока, мягко куснул сквозь ткань. И когда Спок подумал, что этим Джим и ограничится, тот прижался губами к его члену. Да, через штаны, но и этого хватило, чтобы спина вздыбилась мурашками. А потом он потянул вниз силиконовую молнию и вытащил пенис наружу. – …дать вам доступ к первичным алгоритмам жизнеобеспечения я не могу, – механически говорил Спок, предельно четко осознавая: он сейчас стоит перед одним из программистов с вытащенным из штанов членом, пока капитан гладит его губами. Стыдно сказать, но ситуация вызывала хорошо спрятанный ужас. – Но он конфликтует с новой прошивкой, – несчастно всплеснул руками посетитель. – Вы можете обратиться к… – ровно начал Спок. Джим уложил пальцы на основание его пениса и уверенно обхватил губами головку. Твердая, влажная от предсемени, она стремительно согревалась в человеческом рту, становясь все более чувствительной. Пососав ее, Джим улыбнулся – Спок чувствовал – и двинулся вниз, лаская напряженный член языком. Спок готов был взвыть – не столько от остроты ощущений, сколько от пугающего, ясного осознания, что его это возбуждает. Что он не может дернуться или свести ноги, что капитан ублажает его под столом, что стоящий рядом коллега ни о чем не догадывается и, если они будут вести себя тихо, вряд ли догадается. – Также, – деликатно прокашлявшись и волевым усилием не дав скулам потеплеть, продолжил Спок, – вы можете обойти проблемы совместимости… Джим делал минет со всем пылом. Он облизывал, посасывал, сжимал губами ствол, не жалел слюны, которая стекала на уплотнившуюся мошонку Спока. Пропускал раздутый пенис почти до горла и сжимался, будто старался высосать еще больше сочащейся из уретры смазки. У Спока пересохли губы. Он хотел отскочить от стола, хотел схватиться за волосы Джима и заставить его взять до конца, хотел выгнать программиста, хотел, чтобы это не кончалось, хотел… Спок не знал, как сумел закончить разговор. Более того – кажется, он умудрился закончить его вполне адекватно. Стоило посетителю, поблагодарив, удалится, Спок сжал волосы Джима в кулаке, резко толкнулся в его рот бедрами и кончил через несколько сильных, грубых движений. Когда тот поднял голову, облизывая просочившуюся из уголков губ сперму и кашляя, в глазах его явственно стояли слезы, он шмыгал носом, но выглядел более чем самодовольно. – Капитан, – угрожающе начал Спок. Капитан с завидной ловкостью выскочил из-под стола, вытер рот и нагло заявил: – Вот видишь, мы потрахались в публичном месте. Спок привстал, игнорируя сползающие штаны. – Капитан, это было неприемлемо! Ваше поведение… – Завтра в 1900 у моей каюты. Джим расхохотался и смылся из лаборатории, прежде чем Спок смог сказать хоть что-то. Похоже, даже внушительный стояк, который не могли скрыть штаны, не мешал ему бежать от гнева своего первого офицера.***
В 1859 по корабельному времени Спок стоит перед капитанской каютой и хмурит брови. Джеймс Кирк выходит из нее спустя минуту, деловито кивает и ненавязчиво тянет за собой по коридору. Он вышагивает рядом со Споком ровно и спокойно, демонстрируя редким встречным инженерам капитанскую выправку. Но за годы общения с людьми Спок научился ориентироваться на микромимические проявления, и уверен – дай Джиму волю, тот отпляшет бессмысленный победный танец, а потом сгребет своего первого офицера в охапку, закружит и крепко поцелует в губы. Воли капитану, к счастью, никто не дает. Потому, направляясь на пустующий мостик, он предельно собран и внешне строг. Строгость эта испаряется, стоит дверям турболифта захлопнуться за ними. Джим широко раздувает ноздри, выдавая свое нетерпение. Спок, наизусть знающий реакции своего капитана, ожидает, что его сейчас прижмут к стене и зацелуют, беспардонно облапав. Но Джим просто подходит, прижимается ко лбу и оглаживает пальцами скулы. В этих прикосновениях тепло, желание и обещание безопасности. Когда они выходят на мостик, Джим широким жестом предлагает Споку присесть на свое место у научной станции, а потом активирует голосовой интерфейс. – Тутси, – мелодично взывает он к бортовому компьютеру, который авторитарно так назвал и иногда позволял себе флиртовать с ним (с ней) под недоумевающим взглядом первого помощника. – Детка, отслеживай движения турболифта и сообщи мне, если кто-то будет подниматься на мостик. – Принято, капитан. – И задержи турболифт на десять секунд на четвертой палубе, если он будет подниматься на мостик. Компьютер артачится, запрашивая причины, но Джим деактивирует протокол безопасности капитанским кодом доступа. – Нелогично, – нейтрально комментирует Спок и выжидающе смотрит на Джима. Секс на мостике – это желание капитана, а значит и процесс должен быть реализован по его сценарию. Но тот не торопится приступать к делу. Он обходит кресло Спока по кругу, укладывает теплые ладони на его челюсть, а большими пальцами начинает массировать чувствительный затылок. – Капитан?.. – Давай, расслабься. Я хочу, чтобы ты тоже получил удовольствие, а не дергался. – Я не дергаюсь, – отвечает Спок, но опускает голову, позволяя пальцам ласкать нервные узлы у черепнопозвоночной щели – чувствительные пучки нейронов, расходящиеся от спинного мозга. Эти касания и правда расслабляют, ментальный шум чужого желания и нежности заполняют разум. Когда Джим обходит кресло, чтобы поцеловать Спока, тот охотно подается к его губам, сжимает коленями чужие ноги. Джим ерошит его волосы и достает из кармана штанов мягкую полоску белой кожи. Спок сглатывает. Когда элементы доминирования только начинали разбавлять их близость, в подобных вещах не было нужды. Но чем дальше, тем глубже они уходили в пробах как человеческих, так и вулканских сексуальных практик, и в какой-то момент им понадобилось что-то, что позволяло бы провести четкую грань, когда «коммандер, на колени» становилось приказом, а не просьбой. Символ в виде ошейника подходил идеально, тем более, если Спок был не в настроении, он всегда мог мягко отстранить от себя Джимовы руки до того, как его «нет» не будет взято в расчет, заменяясь стоп-словом. Но сейчас он склоняет голову, позволяя кожаной ленте мягко обернуться вокруг шеи. Замок щелкает с ощущением слабого дискомфорта – на внутренней стороне пластинка с выгравированным именем Джеймса, которое еще минут двадцать будет зеленеть на шее. Когда руки Джима с благодарной лаской проходятся по щекам, Спок целует его пальцы и поднимает взгляд. Он ждет указаний, наконец, ощущая себя в безопасности. Вместе с ответственностью уходила тревога, а раз Джим пообещал за ним присмотреть, значит, он присмотрит. – Чудесно выглядите, коммандер, – выдыхает Джим, позволяя ощутить свое восхищение, и направляется к капитанскому креслу. Короткий кивок головы без слов говорит Споку «следуй за мной», и он беззвучно ступает по начищенному полу, пока не оказывается перед Джимом. Потемневший от предвкушения взгляд Спока скользит по чужому телу и останавливается на явственно проступающем сквозь штаны члене. Он тоже возбужден, не пытаясь этого скрыть. – Разденься, – просит-приказывает Джим. Спок отвечает коротким кивком, стаскивает с себя ботинки, ставит их в сторону, складывает на них носки. Джим сразу же прикипает взглядом к тонкопалым ступням, но когда коммандер снимает форменку и беспомощно оглядывается, едва ли не фыркает. – Прости, – улыбаясь, говорит он. – Можешь сложить на кресло Сулу. Обнаженный по пояс Спок в ошейнике смотрит на него с укором и тихо напоминает: – Это аморально, капитан, – но слушается, а потому не видит, как Джим беззвучно смеется. Спок – удивительный нижний: только он может совмещать идеальную дисциплину с совершенно неуместными комментариями. Любой другой получил бы за такое заслуженный шлепок по заднице, но так – лучше. Как напоминание, что Спок всегда остается Споком – и будучи растянутым на кровати с фаллоимитаторм меж ног, и имея своего капитана прямо за рабочим столом в каюте, и просто степенно обедая в общей столовой. Вскоре Джиму становится не до смеха: Спок раздевается до конца, встает перед ним на почтительном расстоянии – вытянутый по струнке, прилизанный, не скрывающий собственного возбуждения. Прозрачные капли на зеленой головке члена красноречивее слов говорят о том, сколь приятно ему происходящее. И именно в этот момент сзади раздается низкий гул туроболифта, спускающегося на нижние палубы. Спок будто выпадает из своего медитативного состояния, вскидывает взгляд. Но испугаться не успевает, Джим приказывает: – Подойди ко мне. Спок слушается, позволяя теплым рукам пройтись по его телу – погладить, царапнуть, сдавить, раздразнить соски, сжать затвердевший член и остановиться на ягодицах. От прикосновений по телу бегут мурашки. Руки капитана теплые и бережные, его эмоции струятся по нервным окончаниям, и хотя в шахте турболифта звучат тихие шумы, Спок расслабляется. – На колени, коммандер, – произносит Джим и тянет за ошейник вниз, меж своих ног. – Поласкай себя, – говорит он, и когда Спок смотрит на него с невысказанным вопросом, уточняет на понятном тому языке: – Я хочу посмотреть, как ты мастурбируешь. Спок кивает, разводит ноги шире, чтобы сохранить равновесие, укладывает ладонь на свой член. Джим нетвердой рукой расстегивает собственные штаны и опускает их вместе с бельем под аккуратные яички. Спок сразу же прикипает взглядом к его экзотичному розовому пенису – не такому большому, как у вулканцев, но с крупной головкой и более широкому. И продолжает смотреть, пока лениво двигает узкими пальцами по собственному стволу, когда прислоняется к капитанскому колену для дополнительной опоры, когда начинает трогать свои соски, когда, покрыв пальцы предсеменем, заводит руку назад – к анусу. Глаза Джима темнеют, он приоткрывает рот – не то в попытке получить больше кислорода, не то завороженный. Он тоже мастурбирует: уверено и быстро елозит крайней плотью по головке. Но Спок так восхитительно выглядит, что через пару минут он с тихим стоном сжимает свой член у основания и пару раз вздрагивает в попытке удержать себя от оргазма. После чего выдыхает: – Все, хватит. Руки мне на колени. Спок слушается и Джим не может оторвать взгляда от его правой ладони – влажной, которой он только что трахал и растягивал себя. Взгляд у Спока такой же мутный и безумный, как и у него самого, он жмется ближе к ногам, ему явно не хватает тактильного контакта. Оргазм опять подступает слишком близко, потому Джиму приходится медленно дышать и думать о чем-то отстраненном, чтобы удержать себя. Наконец он сползает чуть ниже, раздвигает ноги и коротко приказывает: – Отсоси мне. Все это стоит хотя бы выражения лица Спока, когда он слышит эти слова. С неприкрытой жадностью он подается вперед, но Джим останавливает его в паре миллиметров от члена. Он не дает взять на всю длину, берется за ствол в основании, дразняще гладит влажной головкой по губам. Ноздри Спока трепещут от тяжелого дыхания, он жадно втягивает в себя мускусный запах предсемени и ласкает чувствительную плоть языком. Ерзает нетерпеливо, будто пес в охотничьей стойке – давай, выпусти меня. И когда Джим разжимает его волосы в безмолвном «можно», Спок жадно припадает к его члену. Он берет на всю длину, на которую способен, жадно вылизывает и посасывает головку. Двигаясь вперед, он прижимает пенис к ребристому небу, чтобы после плотно сжаться на венчике горлом. И беззвучно рычит, посылая невыносимую вибрацию по всему члену. Джиму кажется, что он сейчас задохнется – сильные, влажные, чуть прохладные прикосновения вытягивают у него всю душу. Из уголков губ его первого офицера на ствол сочится слюна. Тень от опущенных ресниц на лице Спока кажется ирреально глубокой в ярком свете мостика, да и сам Спок, берущий в рот на всю длину в центре корабля, пока сам Джим в капитанском кресле – это слишком. Шальная мысль о том, что все это могло бы происходить, пока весь экипаж в сборе, и его собственные коллеги украдкой бросали бы взгляды на обнаженного первого помощника, порождает в груди волну удовольствия и ревности. С недостойно высоким стоном Джим отстраняет Спока от себя, складывается пополам, прижимается к чужому лбу и тяжело дышит. Спок облизывает зеленоватые губы от слюны. – Хочу тебя, – будто бы оправдываясь, шепчет Джим, и гладит его по затылку. – Как же я тебя хочу. В солидарности Спок жмется ближе, и Джим откидывается на кресле, хлопая себя по бедру. – Давай, мальчик мой, иди сюда. В иной ситуации Спок бы упомянул, что, дескать, его возраст делает некорректным обращение «мальчик», но сейчас он слишком возбужден, ноют оставленные без внимания эректильные ткани. Он послушно усаживается на колени Джима, обнимая его ногами. Капитанское кресло достаточно широкое, чтобы вместить их двоих, но все равно это безумно тесно. Не без недовольства Спок понимает, что в случае чего, не сможет быстро соскочить с капитанских колен. А Джим крепко обнимает его, устраивает свой член меж ягодиц и хаотично целует в шею и плечи. Его прикосновения безусловно приятные, но слишком слабые, и Спок нетерпеливо елозит, не зная как попросить о большем. Джим, как назло, не торопится. Он усаживает поудобнее, гладит по бокам. Сам он уже пару раз был в шаге от разрядки, потому предпочитает подразнить Спока, довести его до окончательной потери контроля. Он начинает гладить и массировать чужой напряженный член, прижимается губами к затвердевшим зеленым соскам. Спок вцепляется в его волосы – не то для дополнительной точки опоры, не то в желании схватиться хоть за что-то. Ласки капитана влажные, горячие, откровенные и болезненные – когда тот прикусывает чувствительные бусины сосков, – но неизменно бережные. Спок стискивает зубы, не зная, хочет ли он прекратить эту пытку, отстраниться или, наоборот, прижать плотнее. Когда рука Джима, измазанная в предсемени, скользит меж ягодиц и без сопротивления вторгается внутрь, становится совсем плохо. Или хорошо. Будь тут больше места, Спок бы метался, стараясь получить больше: просил перейти непосредственно к копуляции или, будучи без ошейника, сам бы взял желаемое. Но сейчас, подвластный Джиму, зажатый меж чужих бедер и подлокотников, на мостике, пусть и безлюдном, он может только крепче обнимать капитана и тихо скулить в растрепанную шевелюру. Горят под шершавым языком твердые соски, истекает смазкой член, анус податливо расходится под пальцами и влажное нутро холодит воздухом. – Капитан, пожалуйста… – задыхаясь, шепчет Спок. – Я сейчас… «Кончу», – хочет сказать он, но не говорит, потому что это будет ложью. Он отлично себя контролирует, потому не позволит себе такую вольность без разрешения. Но Джим и правда прекращает его пытать, выпускает из хватки и смотрит на позеленевшие скулы безумным взглядом. А после сползает ниже, размазывает предсемя по собственному члену и приказывает: – Давайте, коммандер, насадитесь на меня. Где-то на границе сознания Спок понимает, что форма приказа не совсем корректна, но сейчас ему не до терминологических тонкостей. Он руками разводит свои ягодицы в стороны, в пару скользящих движений находит потеплевшим от ласк анусом голову члена и медленно опускается вниз. Капитан прикусывает губы, щурит глаза, как от боли, но не двигается – не то позволяет самому регулировать скорость, не то хочет полюбоваться. А скорее всего и то, и другое. Спок тихо ахает, когда садится до конца и ерзает еще, чтобы впустить в себя пенис поглубже. А Джиму хорошо и плохо одновременно, он скрипит зубами, бессознательно гладит бедра, покрытые редким черным пухом. В свете софитов мостика Спок так красив и развратен одновременно, ошейник расчерчивает его шею белым мазком, он напряжен и кажется, что воздух вокруг них звенит от этого напряжения. Джим вталкивает себя до основания, прогибается, шепчет какой-то восхищенный бред. Но двигаться не торопится, зато вовсю ласкает Спока руками – гладит, царапает, стискивает. Тот укладывает пальцы на живот, моргает удивленно, по-совиному, прогибается: ждет, когда Джим стиснет его и начнет вбиваться в быстром, грубом темпе. Но Джим мотает головой, оглаживает пальцами упругие соски и говорит: – Нет, коммандер. Двигайтесь сами. Спок слушается – прикусывает губу, приподнимает себя и опускает вниз с громким, неприличным шлепком влажной кожи. От неожиданности Джим выдает удивленное «ох!», он сам был бы бережнее, позволил бы привыкнуть к себе. Но уже дал отмашку Споку на полную свободу воли, и тот пользуется этим вовсю. Он двигается с механической точностью, с четко выверенной скоростью, под нужным углом – почти как секс с запрограммированным мастурбатором, но такая глупая мысль даже не приходит Джиму в голову. Сейчас Спок слишком «живой», откровенный, жадный до близости. Он вцепляется в плечи Джима в поисках опоры, запрокидывает голову, стонет – тихо, но безумно интимно, с безусловным удовольствием. Он приподнимается ровно настолько, чтобы сжаться анусом под венчиком головки, а потом резко опускает себя и долю секунды елозит, чтобы твердый пенис вошел как можно глубже. Он охотно подставляется под хаотичные касания человеческих рук. Ему в голову даже приходит мысль почаще использовать такую позицию – избавленный от необходимости придерживать его, Джим не скупится на ласки, терзая горячими ладонями потемневшие соски, жмущийся к животу член и беззащитные, чувствительные бока. Очень скоро под этим сенсорным шквалом стоны Спока превращаются в поскуливания, он с силой сжимается на чужом члене, прижимается к груди, тычется носом в изгиб шеи. Он так близок к оргазму, так хочет его, но не смеет без разрешения. Горячими, стонущими вздохами Джиму на ухо он просит о долгожданной разрядке. – Давай, Спок, можно. – Задыхающийся, стонущий в унисон Джим, едва находит в себе силы для связной речи. – Кончи для меня. По напряженному телу Спока проходит крупная дрожь, его объятия становятся почти болезненными и он скрипит зубами, изливаясь на капитанскую форменку в шумном молчании. Стоны будут потом, когда он сможет хоть немного расслабиться, когда сведенное в судороге горло выпустит голос. И когда он, наконец, обмякает, стонет тихо и облегченно, Джим в два сильных движения изливается внутри. Воздух и правда звенит. Не от напряжения Спока, совсем нет. Тем более коммандер лежит на груди своего капитана, прерывисто дышит тому в ключицы – и он вполне расслаблен. Звенят яркие лампы, едва слышно звенит электропроводка, гудит далеко внизу варп-ядро, гуляет в шахте турболифта разреженный воздух. Тяжелое, запыхавшееся дыхание кажется инородным на мостике, из-за него Спок не дает себе растечься. Он отлипает от чужой груди и строго смотрит на Джима. Тот с улыбкой снимает мягкий ошейник и задерживает руку, чтобы погладить оставшуюся печатку со своими именем. «Мой», так и не звучит в молчании мостика. Спок, впрочем, лирического настроя не разделяет. Он ерзает, неодобрительно разглядывает на вид хорошенько оттраханного Джима (у них всегда так: кто бы сверху ни был, оттраханым выглядит Джим) и сообщает: – Твоя форма испачкана, а нам еще идти до кают, чтобы вымыться и переодеться. – Ты зануда, – сквозь смех произносит Джим так, что даже Спок понимает завуалированное признание в любви. Смягчаться, впрочем, он не намерен и продолжает строго смотреть. – Боже, Спок. Иди сюда, отдышись, у тебя сердце сейчас из груди выскочит. Действительно, на зеленоватом следе от ошейника можно заметить, как быстро, даже по вулканскам меркам, бьется сердце Спока. Тот ворчит, что термин неправильный, но умолкает, притянутый ближе, и действительно позволяет себе расслабиться. Одеваются они все равно впопыхах – увлекшись ленивыми ласками, случайно досиживают до момента, как кому-то из ремонтников понадобилось на мостик. И если Джиму достаточно просто застегнуть штаны, снять форменку и поправить волосы, то Спок едва-едва успевает облачиться за то время, пока турболифт спускается к нижним палубам и поднимается вверх. В общем, когда на мостик входит недовольный десятисекундной задержкой Кинсер, и Джим, и Спок все еще оправляются, но выглядят предельно невинно. Кинсер окидывает их нечитаемым взглядом, ворчит что-то про гуманоидов и идет к научной станции, не особо обращая внимания на сбивчивое капитанское бормотание, вроде «а мы тут плюшками балуемся». Спок в ситуации разбирается быстрее и уводит Джима с мостика. Его карманы вызывающе топорщатся так и не надетыми носками, и Джим забирает их, чтобы запрятать в свою скомканную форменку – а то уж очень выпирают.***
– Ну, приятель, что на этот раз? – Скотти плюхнулся на свое кресло – возмутительно чистый и выспавшийся после увольнительной (в этот раз Боунз привел его в норму и избавил от абстинентного синдрома). Кинсер не стал даже поднимать головы от падда и показал четыре пальца. Скотти присвистнул – отличный улов. Четыре застуканные камерой за сексом в капитанском кресле парочки – это рекорд. Обычно коллекция домашнего порно главного инженера пополнялось хорошо если двумя случаями за увольнительную. Дальше Скотти все эти случаи, конечно, не шли, да и собирал он их спортивного интереса ради, а не для сплетен или, что хуже, шантажа. И сейчас, весьма удовлетворенный количеством улова, он запустил первую запись – ого, сразу же трое! Вечер обещал быть интересным.