Ещё по одной?

Вечерами — морозными, чтобы согреться за обжигающим всё нутро глинтвейном и разговором с трактирщиком Кабо, или же жаркими, как и этот, когда дневной зной едва начал спадать, а в воздухе витал терпкий запах пота, многие собирались в скайхолдской таверне. Ранним утром или скажем, в полдень, когда все трудились, занимаясь своим ремеслом, не покладая рук, там громко раздавались трели менестреля Мариден Приветной, предназначенные лишь для немногочисленных ранних гуляк, но к наступлению полуночи, тоненький голосок ее лютни, был едва слышен в общем гаме, сама же певичка, уже и не пела, не столь будучи утомленной за день, она, напротив, была весела, хохотала, смех ее же был подобен ей самой и её песням — одним словом, прекрасный, а рядом с ней, на ступеньке лестнице, умащивался предмет её веселья — Сэра, нахально улыбающаяся, она строила рожи и рассказывала дурацкие, но всё равно ужасающе забавные истории; изредка к их компании присоединялся куда более серьезный Крэм — с ним Мариден слишком часто смущалась и пальцы иногда попадали совсем не по тем струнам. — Как он мог?! — На всю таверну взревел зычный голос сэры Кадаш, но никто и не обернулся на столь громкий выкрик — разговоры так и шли своим чередом; все привыкшие — обычно вежливая, доброжелательная гномиха, будущая их предводительницей, становилась после выпивки другим человеком — похабной, нахватавшись от солдат пошловатых шутеек, она, взрываясь хохотом, чуть ли не после каждого слова, рассказывала почти им же эти «остроты», и, стоит заметить, ужасно громкоголосой, на что жаловались больше не находившиеся в таверне, а те, кто в столь ранний час для ее посетителей, уже возжелал спать — в общем, по мнению Малики, которой алкоголь развязывал язык, занудные гады и сволочи (а ещё много других слов, понятные лишь гномам), и «да и нахрена мы вообще таких в Инквизиции держим?!». — Спокойнее, босс, — рассмеялся Железный Бык в ответ ей. Он едва умещался на стуле у стойки и судя по таинственным скрипам, не долго ему ещё было сидеть на этом многострадальном предмете мебели. — Он предал меня, Бык! — Сжав кулаки, она прошептала ему это перегаром в лицо — как бы не и не хотелось Кадаш сейчас закричать, к горлу подступил комок, в голове была одна мысль, выделяющаяся сквозь тех, что были неясные, смутные, своей твердостью — не заплачет. Не плакала и тогда, когда проснулась одна в конюшне, когда поняла, что Блэкволл не просто отлучился по нужде, когда нашла записку, когда услышала отчет разведчика, когда узнала, как он обманывал её, когда судила его… Прежний туман, наплывал на нее, вновь жгло ей сердце, душила загорающаяся злоба. — Босс, — Бык нарушил молчание, тронув Инквизитора за плечо — взгляд ее, отчаянный, вперился в руки ее, — Пойдем. Тебе надо освежить голову. Она не стала спорить, рассеяно кивнула и сделав последний глоток бурбона, выпивая его до последней капли, спрыгнула с высокого стула, подогнанного под нее, и направилась за уже удаляющимся кунари. * * Малика не помнила, как оказалась в своих покоях, события нескольких часов пронеслись для нее за пару минут, остались лишь обрывочные воспоминания; почти забылось то, как они с Быком, едва покинув таверну, внезапно вспомнили — Дориан ведь так красочно описывал пришедшее ему лишь сегодня вино, которое он собирался смаковать на днях, поэтому они, пробрались в покои Павуса и… пьяная гномка и кунари — не лучшие воры и свои задницы они едва успели спасти от поджигания, а ведь это тевинтерец, будучи разбуженный, столь наглым вторжением, еще не заметил на полу разбитую бутылку со своей драгоценной выпивкой; почти не забылось, как они стучались в комнаты к Жозефине — ну так сладкого захотелось Инквизитору, что все — умирает! А у кого ж наибольшие запасы конфет и пирожных знали все. Монтилье вела себя обходительно, как и всегда и, что было до зубовного скрежета противно — сочустливо, вместо прошенной коробочки «ну, дешевеньких каких-нибудь, стареньких уже, Жозенька, если жалко не будет!», вынесла несколько, причем и Инквизитор, не будучи дворянкой (только у тех есть деньги, пожалуй, на такое), распознала, что они прекрасны, ещё даже не попробовав — тут задницу спасти не удалось, не то чтобы прям слиплась, но грозило закончиться; забылось и то, как они с хихиканьем — так, по крайней мере, казалось пьяной даме, на самом деле это был весьма утробный низкий смех, поймали целующихся Кассандру и Варрика — слишком неожиданная пара, чтобы потом подумать, что это приснилось, так что забылось ли?.. — Эээх, — протянула Кадаш, пиная наёмника в плечо ногами — они валялись на полу, молчали, изредка подливали в кружки ржаной эль — и то, и то, конечно же, нашлось в покоях Инквизитора. Странно было это так. Молчать, да с Быком. Не то чтобы, он был болтуном, но она вечно слышала от него что-то — он то комментировал что-то, то шутил, а сейчас была тишина. «- Но не неловкая! Совсем даже ловкая» — Думала вновь захмелевающая гномка и привстав, поползла к Быку. — Я потрогаю твои рога? — Спросила она это неожиданно даже для самой себя. Бык ничего не сказал, теперь, правда хмыкнул, а она протянула свои руки — большие мозолистые ладони с коротковатыми пальцами, к рогам — Андрасте, как же ей этого давно хотелось! Ей нравились такие вещи. Ну, как рога! Она оглаживала их, все эти шероховатости, зазубрины, шрамы, и едва на задворках разума промелькнула одна мысль, она выпалила её, не раздумывая: — Трахни меня. Она ожидала удивления, не отрицания, конечно, она понимала, кто перед ней, но мужчина лишь приподнявшись на локтях, взглянул ей в глаза, ухмыляясь этой своей улыбочкой, от которой волнами расходилась эта гадкая истома внизу живота — агггх! Не торопясь, произнес: - Выдержишь? — Я же сама предложила. — Ты можешь недооценивать меня. — Да заткнись ты! — Её начинало это злить — если он против, то пусть так и скажет, если нет — пусть тоже так и скажет! Не может он решить — решит она, поэтому первая целует именно Малика — его усы, щетина, не как у… Тома, они не неприятно режет кожу, а лишь сладко колют ее и от представления, как это будет там, низ заныл ещё больше. Ее язык врывается в его рот, а сама она уже снимала с себя чертову рубашку — да кто ж придумал, что она так сложно снимается?! Его руки медленно шарили по ней, но не помогали — он мягко оглаживал ее груди, грубо — бедра. Она разобралась с одеждой лишь спустя время, с досадой отстранившись, нагота ее не смущала, то, что она стоит перед ним, Быком, вся так — большезадая, коренастая, с грудями, какие могут быть только у гномок — большими, крепкими, с крупными малиновыми сосками, люди редко отличались такими формами, эльфы же никогда. Она не была стыдливой, да и мужчина видел ее нагой не раз — во время вылазок, она всегда купалась в водоемах, чтобы смыть пот и кровь после битвы, не стесняясь сопартийцев, и вылезая, не неловко прикрывалась руками, а была естественна и раскованна — такой она была и сейчас. — Ты уверена? — Бык оглаживает ее тело своими мощными руками — настолько огромными, что грудь ее, не вмещающаяся в ладони тех же людей, утопала в ней. Она хотела ответить — не знаю, но волна наслаждений захлыстнула её, заставив забыть все слова и застонать — Кадаш знала, что кунари хорош в этом, слишком много уж девицы (и не только!) шушукались об этом, но… Он просто оттягивал и сжимал ее соски одной рукой, второй нежно массируя горошенку клитора, а ей уже хотелось крикнуть — сделай что-нибудь, что угодно, я не могу, и он сделал. Погрузил ей в лоно сразу два пальца и она не могла сдержать крика, когда он приносил ей подобные удовольствия пальцами, лишь одними чертовыми пальцами! — Аааах, — выдохнула она, когда он вставил ещё один палец растягивая ее, но не причиняя боли — лишь одно удовольствие. Он, склонившись над ее извивающемся телом, целовал её шею, медленно переходя к грудям, прикусывая сосцы и вызывая у нее болезненные спазмы наслаждения — ей хотелось ощутить его в себе, так сильно… ох. — Ещё рано, — пробормотал он ей в жесткие курчавые лобковые волосы. Пальцами раздвигая половые губы, Бык с негромким чавканьем впился между них ртом. Языком — длинным, широким, он проникал в нее, затрагивая чувствительные точки, вызывая все более громкие крики и стоны. В эти мгновенья, Малика хотела провозгласить его новым Богом — и правда, был ли хоть один мужчина в ее жизни, приносящий ей такое удовольствие, думающий не только о себе, а и о ней, как делал Бык? Удовольствие, так долго поджидающее её, нахлынуло разом — она лишь выдохнула, сильнее сжав ноги вокруг его головы, ухватившись за рога — Создатель, эти восхитительные рога! Голову кружило, даже и спустя несколько минут, когда она, потянулась к нему за поцелуем — вкус ее был солоновато-терпким. — Я просила трахнуть меня, Бык, — рассмеялась она. — Я трахнул тебя. Языком и пальцами. Остальное в следующий раз. — Тогда теперь моё время доставить тебе удовольствие, — промурчала гномка, и не дожидаясь, пока мужчина уложится на спину, перевернула его, спускаясь ниже, беря вверх над ним. Или он так он позволил ей так думать. * * Ей нравилось вдыхать запах Быка. Он пах не как Блэкволл, а точнее — Том Ренье, не навозом и сеном, он пах сладостно и терпко — кровью и потом, его аромат будоражил её, вызывая будоражащие спазмы. Малика встала с кровати и неловко огляделась — конечно, убираться самой ей будет далеко не впервой, но слишком уж привыкла она к слугам, которых сейчас было звать несколько… неудобно. Том Ренье — а точнее, Страж Ренье, она и не собиралась вспоминать его всю оставщуюся жизнь, к черту его, пусть делает, что ему угодно — раз уж хотел стать стражем, пусть и будет им. Но ей уже не было обидно, не было горько. На душе было светло и становилось лишь лучше, едва она глядела на спящего в ее кровати мужчину.