Сердце стаи

Стая чувствует — Дерека накрывает. Накрывает словно лавиной. В этой лавине все: гнев, раздражение, беспокойство и даже, где-то очень глубоко, потаенный страх. Но он держит себя в руках. Рявкает на стаю, заставляя держать строй — ровную цепь с промежутками в сто метров, которой они прочесывают лес. Вот так по-человечески, потому что не имеют возможности положиться на нюх: чертова магическая пыльца, так щедро рассыпанная последним сверхъестественным существом, отдавшим богу душу под когтями местных оборотней не так давно, забивает нос, все рецепторы просто отказываются работать. Поэтому они ищут Стайлза вот так. Час назад все было спокойно: стая обитала в лофте, занимаясь, кто чем: Айзек зубрил математику, Питер пил кофе и внимательно наблюдал за ним, Эрика делала маникюр, Бойд пытался доделать географию, Дерек же читал, в кой-то веке наслаждаясь тишиной в своей обители. И даже притупленное обоняние, а точнее, отсутствие нюха как такового, не раздражало, потому что разгружало мозг, позволяя забыть о постоянном контроле. А по поводу тишины… Главный возмутитель спокойствия в этот вечер куда-то запропастился, возможно занимался гиперопекой своего отца, как делал всегда, после того, как выбирался из очередной безумной заварухи, возможно серфил что-то в интернете. Вот только то, что «запропастился», в действительности — «пропал», им сообщил прибежавший и бледный словно мел МакКолл. Это произошло сорок пять минут назад. Нет, уже сорок шесть. И с каждой прошедшей минутой стая напрягается все сильнее. Причины две и они просты: Они боятся не найти Стайлза и они боятся его найти, особенно, если тот окажется в целости и сохранности. Парадокс, никто не спорит, но альфа взвинчивается с каждым мгновением все сильнее, и лучше бы у Стайлза были какие-нибудь весомые причины для того, чтобы пропасть среди ночи во все еще заколдованном лесу, если он не хочет быть разорванным на лоскуты. А он не хочет. Так не хочет, что голосит на весь чертов лес. От этого у оборотней почти лопаются перепонки. Они кидаются на звук, и Дерек впереди планеты всей. Потому что Стайлз зовет его. В этом крике мольба и боль. Беты и альфа выжимают из себя все, что могут, несясь на этот крик, который так пугающе становиться хрипом, что прерывается странным и ужасающим хлюпаньем. Носы не улавливают металлического запаха, но этого уже и не нужно. Такой звук издает кровь, когда толчками выходит из рваной раны. Один рывок и Хейл-младший далеко впереди, стае остается лишь бежать на жутковатые звуки криков и ломающихся костей. Дерек занят делом. Поэтому, когда стая наконец рядом, он уже закончил. Труп неизвестного им существа лежит разорванный на куски где-то в стороне. На все про все не более полуминуты. А теперь сам Дерек, бледный и дрожащий, стоит на коленях перед лежащим на земле Стайлзом, зажимая рану на его шее, просит его держаться, не отключаться, хотя кровь льется меж его пальцев. Стае не до испуга — нужно действовать. Кто-то звонит в 911, кто-то кидается к альфе и юному друиду. Стилински перепуган, он цепляется ломкими пальцами за футболку Дерека, полубезумно улыбается, пытается прошептать ему что-то, но не может. В его глазах истерика. Он сражается: с собой, с паникой, со смертью. Стая же сосредоточена на его сердцебиении. Они ничего не могут сделать, а альфа ужасающе сосредоточен, как перед атакой. Стая слышит, что его сердце бьется в такт сердцу Стайлза, и они знают: стоит сердцу Стилински остановиться хоть на мгновение, альфа вгрызется в шею сына шерифа, хочет тот того или нет. Но Стайлз сильный — Стайлз держится. Стилински настолько хочет жить и при этом остаться человеком, что умудряется дождаться скорой, и это подобно чуду. Вообще, все, что происходит в последующие часы, и чудо и надежда на него. Большая кровопотеря и многочасовая операция, бледный как мел шериф, которого в пору самого класть на операционный стол. Но он держится. Сила духа, вот чем они схожи с сыном, вот чем они оба поражают стаю, которая может думать об этом только немного отстраненно — в основном они сосредоточены на сердцебиении друга. Они выделяют только его, стараясь не обращать внимания на звон медицинских инструментов. Еще они иногда с опаской поглядывают на Дерека, который отстраненно смотрит на свои руки. Пусть он отмыл их, как только они все примчались в больницу, но запах крови въедается в кожу, в ногти. Чертово сверх обоняние вернулось не так давно и так не вовремя. Запах крови Стилински заполняет собой, казалось бы, все, перебивает типичные запахи больницы, больше напоминающие химическое оружие, этот запах дурит мозг, от этого хочется выть и скулить, потому что Стайлз — часть стаи. Самая несуразная, самая болтливая, самая хрупкая и самая, мать вашу, необходимая. Поэтому волчата обсуждают график дежурств в больнице: возможность того, что дежурить будет не у кого, даже не рассматривается. Дерек словно пришибленный, и в обсуждении не участвует. Его состояние столь плачевно, что он позволяет Питеру не просто сесть рядом, но опускает голову на чужое плечо, прикрыв глаза, словно пытаясь спрятаться от действительности. Питер понимает почему. Стая понимает. Поэтому Хейл-старший едва заметно качает головой, отрицая возможность дежурства племянника этой ночью. И не важно, как ему удастся утащить Дерека отсюда, он это сделает. Потому что в его кармане патрон с аконитом. Потому что этой ночью Дерек будет в дрова. Так и происходит. Питер почти остервенело напаивает своего альфу и не видит в этом ничего предосудительного. Это необходимо. Чертовски. Жизненно. Необходимо. Далее все идет по накатанной. Волчата дежурят у постели друга, даже вне часов посещения, — спасибо Мелиссе, что оставляет маленькую щель, не захлопывая окно наглухо, — зачастую прогуливая школу, но четко соблюдая график дежурств составленный в первую ночь. И ни Мелисса, ни Джон, просто не в состоянии что-то сделать с этим. За последним, кстати, тоже приглядывают, но еще более незаметно. Дерек же категорически отказывается следовать какому-либо расписанию: кажется, он ошивается возле больницы круглосуточно, обеспечивая выручкой ближайшее кафе днем, а ночью и вовсе выгоняя дежуривших волчат спать, оставаясь в одиночестве в палате Стилински. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он тот, кого видит Стайлз, когда приходит в себя в первый раз. На следующее утро Дерек выглядит уставшим, но капельку счастливым, а Стайлз всеми жестами, — из-за травмы он не может говорить, но врачи успокаивают, что это временно, — показывает зашедшему в палату Питеру, чтобы тот оттащил племянника домой и не выпускал, пока тот не выспится. Получается смешно и бесполезно. Но Хейл-старший все равно понимает его и выполняет просьбу, это сопровождается тихим рычанием альфы, но Дерек слишком вымотан, чтобы действительно пытаться сопротивляться. Стайлз опять берет на себя бразды правления, едва придя в себя и найдя способ более менее эффективного общения, в виде записей в блокноте. Стилински — часть стаи, ее сердце, и как только оно возвращается на место, стая вновь начинает функционировать, как единый отлаженный организм. Джона все это не устраивает. Нет, нет и еще раз нет. Каждый раз, когда он, заходя в палату сына, видит там кого-то из волчат, то борется с желанием выкинуть их оттуда за шкирку. Ему хочется оградить сына ото всего этого. От всей нечисти, бед и проблем. Он расспрашивает врачей о возможности перевозки сына в другой штат, он связывается с риелторами в выбранном городе. Он подготавливает все, что нужно для того, чтобы откровенно сбежать. И стая знает. Они не косятся на него, как на врага народа, но предателем считают совершенно точно. Они смотрят на него странно: это взгляд побитых щенков с оттенком тщательно подавленного гнева. Это не пугает, скорее расстраивает и заставляет почувствовать себя отчаянно виноватым. А вот усмешка Питера Хейла заставляет всерьез напрячься, тот будто знает что-то такое, чего не знает шериф. Что-то, что явно не позволит чете Стилински покинуть город. Джон сталкивается с чертовым оборотнем в больничном коридоре. И от очередной усмешки у Джона срывает тормоза, он боится неизвестно чего и бежит в палату сына, хотя понимает, что оборотни не сделают ему больно, не навредят, но ему необходимо увидеть сына, а лучше забрать его прямо сейчас. Пусть даже придется прорываться с боем, для этого у него в табельном аконитовые пули. Но ворвавшись в палату, замирает на пороге. Их никто не будет держать, не физически. Потому что то, как Стайлз перебирает волосы Дерека, сидящего на полу и запрокинувшего голову на постель вчерашнего школьника, привязывает их к Бикон Хиллс куда сильнее, чем бы то ни было. Пальцы сына зарываются в жесткие волосы оборотня, массируют кожу головы и волк расслабленно улыбается. Джон вообще впервые видит его улыбку. Перехватив ладонь Стилински-младшего, тот касается ее губами. А сын тихо, через силу, шепчет: — Я тебя не оставлю, Альфа. Ты больше не будешь один… — Джон не оборотень, но и он чувствует ту волну облегчения и благодарности, что накрыла молодого мужчину, а оттого тяжело сглотнув, тихо покидает палату, чтобы тут же столкнуться с Питером, который с подозрительно доброжелательной улыбкой протягивает ему стаканчик кофе. Крепкого, черного, сладкого. Это подкуп. Взятка перед очень длинным разговором. И все о чем думает шериф, что нужно продержаться в этом разговоре достойно, отстоять свою позицию и постараться сделать так, чтобы после выписки Стайлз поехал домой, а не в особняк стаи. Но что-то ему подсказывает, что данная позиция давно сдана без боя.