Я помню...

Удивительно, но, спустя столько лет, я отчетливо помню нашу первую встречу. Был солнечный, но прохладный день, лето близилось к концу, и тени становились длинными и прозрачными. Я прибыла во дворец Сен-Жермен с четырьмя своими маленькими подругами и огромной свитой. И было мне тогда всего шесть лет. Казалось бы, что я могу помнить из того далекого и беззаботного времени? Но я помню. Когда я однажды рассказала тебе об этих воспоминаниях, ты смеялся надо мной и говорил, что я просто не могу этого помнить. Но я действительно помню все: каждый миг, каждый жест, каждый взгляд, каждый вздох… И теперь, когда я осталась одна, мне очень больно все это помнить… Но, вернувшись мысленно в тот далекий день в 1548 году, я снова отчетливо вижу тебя, такого маленького — а тогда ты был ниже меня ростом — хрупкого, светловолосого, и очень смущенного всей этой суетой вокруг меня, а потому такого неловкого и неуклюжего. Ты поклонился мне тогда, поцеловал руку и говорил какие-то учтивые приветственные слова, которые я почти не слушала, потому что очень устала с дороги. Мы очень быстро подружились, и ты стал партнером по всем моим детским играм, соратником во всех моих шалостях и доверенным лицом, посвященным во все мои глупые девчачьи тайны. Мы играли с тобой в романтические игры, в которых я была попавшей в беду прекрасной дамой, а ты — моим преданным рыцарем. Мы катались верхом по обширному парку, и охотились на дичь, которая в изобилии водилась в местных лесах. Это было самое счастливое и беззаботное время в нашей жизни. То есть, я помню тебя почти столько же, сколько помню себя. И почти каждый день, каждая минута связаны с тобой и заполнены моими воспоминаниями о тебе. Я помню вторую нашу встречу, когда я вернулась из монастыря, куда меня спрятали от англичан. Когда я, уже шестнадцатилетняя, стояла с моими фрейлинами и, вглядываясь в толпу встречавших меня людей, все гадала, каким ты стал за эти прошедшие несколько лет. Помнишь ли ты меня, захочешь ли снова стать мне другом, каким был когда-то? Я помню, как ты шел ко мне стремительным и легким шагом, прямо по траве, презрев все условности этикета. Я помню небрежно распахнутую куртку, золотистые кудри, развевающие на ветру. Я помню твой удивленный и, как мне показалось, заинтересованный взгляд, которым ты быстро окинул всю мою фигуру с головы до ног. И в тот миг я поняла, что влюбилась в тебя с первого взгляда, и, как оказалось, на всю жизнь… Я помню, как мы стояли у воды, и я спросила у тебя тогда: чего же мы хотим? И ты, вместо ответа, потянулся ко мне всем своим существом: телом, лицом, глазами, губами… даже ресницами. И я подумала: «сейчас он меня поцелует!», но… этого не произошло, потому что в тот момент ты не был уверен, что я стану твоей женой и не хотел дарить мне ложные надежды. Ты всегда, всегда был честен со мной. Даже тогда, когда скрывал от меня свои самые страшные тайны. И, конечно, я помню наш первый поцелуй! Ты поддался тогда своим чувствам, не смог удержаться. Но это было лишь мгновение, минутная слабость. И этот поцелуй был скорее отчаянным и прощальным, нежели страстным и нежным. Он не был похож на первый поцелуй двух любящих друг друга людей, которыми мы, безусловно, уже были на тот момент. Ты почти убежал тогда от меня, но я успела увидеть слёзы в твоих глазах и страдание на твоем прекрасном лице. И в тот момент я поняла, насколько небезразлична тебе. Но зато как потом ты целовал меня на берегу озера! Мы были уверены, что никогда больше не увидимся наедине. И отчаяние, захлестнувшее нас обоих, вырвалось наружу. Мы не могли больше сдерживать свои чувства, слишком долго мы вынуждены были это делать. Когда я представляла свой первый поцелуй, то не могла даже и помыслить, что это может быть так… волшебно, так сладко, так невыразимо прекрасно. Твои страстные поцелуи и жаркие объятия заставили меня почувствовать себя женщиной, желанной и любимой. И я оставалась ею до самого последнего твоего вздоха… И я никогда не забуду нашу первую близость. Я пришла к тебе в твои покои, потому что не могла уснуть после пережитых нами испытаний, когда мы оба чуть не погибли от рук итальянских бандитов. От неуверенности и смущения я не придумала ничего лучше, как наброситься на тебя с кулаками и упреками… А ты в ответ признался мне в любви, чем совершенно обезоружил меня. И я сразу же забыла про все разногласия между нами. Претензии и недопонимание испарились, растаяли как предрассветная дымка. Я видела только твои глаза, чувствовала только твои руки, слышала только твоё дыхание, которое смешивалось с моим. И тебе не нужно было спрашивать меня, стоит ли тебе останавливаться, потому что я в тот миг желала тебя не меньше, чем ты меня. Но ты спросил, потому что я всегда была для тебя на первом месте, а уже потом — ты сам и все остальные. Ты любил меня так, как никто никого не любил на этом свете, я уверена в этом — нежно и чутко, умело и страстно… И тогда я поняла, что ты и есть тот единственный мужчина, предначертанный мне богом и судьбой. Я помню утро, когда я проснулась в твоих объятиях, проведя нашу первую ночь в твоей постели. И не было тогда на свете людей счастливее нас двоих. И не было счастливей, когда ты предложил мне стать твоей женой и я ответила согласием. Но счастье — понятие эфемерное и призрачное. Осознание этого пришло ко мне, когда мы вынуждены были расстаться. Я думала, что спасаю тебя, а ты не захотел понять этого. Я почти заставила себя выйти замуж за Баша, потому что главным для меня было, чтобы ты жил. Пусть далеко от меня, но жил. Но, стоило тебе вернуться ко двору, и я увидела вновь твои прекрасные глаза, то поняла, что никогда не смогу полюбить Баша даже близко к тому, как люблю тебя. Но, слава богу, морок предсказания рассеялся, и мы снова могли быть вместе. И когда твоя мать спросила меня, кого же я люблю больше, я ни минуты не сомневалась, так как всегда знала ответ на этот вопрос. Потому что в моем сердце был только ты, моя бесконечная любовь, — мой самый верный друг, мой самый пылкий любовник, моя страсть, моя нежность, моя боль… Я помню нашу свадьбу, когда ты ждал меня у алтаря, а я шла к тебе, счастливая и смущенная. Я помню твой взгляд, полный искреннего восхищения и любви. Никто и никогда так не смотрел на меня. Ты был так красив в своем свадебном сюртуке, расшитом голубыми с золотом цветами. Но я помню в основном твои глаза цвета летнего неба, в обрамлении длинных светлых ресниц, твои нежные губы, которые целовали меня на глазах у восхищенных гостей. Я слишком хорошо все это помню… Я помню наш медовый месяц, вернее, несколько месяцев свадебного путешествия, когда мы разъезжали по замкам Луары… Нет, я совсем не помню замков, я помню только себя в твоих объятиях, утром, днём или ночью, всегда. Я помню как наша любовь и страсть крепли день ото дня, как мы все не могли насладиться, насытиться друг другом. И поэтому часто пропускали трапезы, балы, охоту и прочие увеселения. Ты был самым прекрасным любовником на свете, и сейчас я жалею, что так и не сказала тебе об этом. Я помню тот день, когда узнала, что Лола ждет от тебя ребенка. Что я тогда испытала? Боль, страх, недоумение, злость — на тебя, на Лолу или, может быть, на себя… Не знаю, скорее, все эти чувства сразу обуревали меня в тот момент. Позже ты и сам признался мне в том, что вы провели вместе всего одну ночь. Но вечером, когда я вошла в свои покои и увидела сотни горящих свечей, а в твоих глазах — раскаяние и любовь… мне не нужны были слова. Я знала, знала, что ты любишь только меня и никого больше. И ты показал мне всю силу своей любви этой ночью. И я простила и тебя, и Лолу, и весь белый свет. Я любила тебя так, что боялась потерять рассудок. И спасало меня от безумия лишь то, что ты любил меня еще сильнее… А потом ты запер меня в башне, и я была страшно зла на тебя за это. И мы почти не разговаривали целый месяц. А затем ты собрался на войну и уехал… Я бы хотела рассказать тебе, как я провела эти месяцы без тебя, ведь прежде мы никогда не расставались так надолго. Мне было страшно, пусто и одиноко. И стыдно за то, как неправильно мы расстались, опять обвиняя друг друга в непонимании. Ночью, лежа одна в пустой кровати, я часто не смыкала глаз до самого утра. Мысли кружились, толкались и перебивали друг друга в моей голове. Я прокручивала наш с тобой последний разговор и… как бы мне хотелось, чтобы его не было. А вместо этого мы бы провели эти часы и минуты в объятиях друг друга, и я показала бы, насколько ты мне дорог, как я не хочу тебя отпускать. Но… сделанного не воротишь, поэтому я могла только ворочаться в холодной без тебя постели и молить бога, чтобы он вернул мне тебя живым и невредимым. Но лучше всего я помню день, когда ты с победой вернулся с войны. Как я стояла в ликующей толпе, и сердце мое выпрыгивало из груди, а душа рвалась к тебе, к тебе, к тебе… И вдруг ты увидел меня, и бросился ко мне расталкивая, стоящих на твоем пути людей. Твой взгляд не отрывался от моего. И когда ты прорвался ко мне через сотни, тысячи препятствий, и наши губы встретились… счастье, бесконечное счастье затопило меня полностью, поглотив без остатка все остальные чувства. Я помню, как мы ворвались в комнату и ты прижал меня всем телом к двери. Я помню твою дрожь, помню, как смешивалось наше прерывистое дыхание, как наши лица соприкасались, а тела прижимались друг к другу. Я плохо помню, как срывала с тебя одежду, как ты что-то спрашивал, я что-то отвечала… Я только помню, как хотела тебя — безумно, страстно и первобытно. Но ты не стал торопиться, а раздел меня трепетно и нежно, непрерывно целуя и лаская каждый сантиметр моего тела, шепча мне как сильно ты меня любишь… Боже! Как больно мне теперь от этих воспоминаний, как сладко… А дальше были ночи, полные любви и бесконечной близости. Мы снова были единым целым, вновь соединившимися половинками одной души. До тех пор, пока на турнире не погиб твой отец, в замок не пришла чума, и Лола не прислала письмо... И ты уехал к ней, потому что не мог поступить иначе. Ты всегда поступал так, как подсказывало тебе твое чистое и искреннее сердце, за что я любила тебя еще сильнее, еще трепетнее. И опять я ждала тебе, не зная, вернешься ли ты ко мне живым, и сможешь ли понять меня. И ты вернулся, но не один, а с сыном, которого, увы, подарила тебе не я, а моя лучшая подруга. Это разрывало меня на части, но твои глаза лучились таким теплым светом, когда ты говорил о ребенке, что я не позволила себе омрачить твое отцовское счастье. И я велела тебе признать сына, воспитывать его как своего. Ах, если бы ты знал, как трудно мне далось это решение. Но я любила тебя, а ты любил сына, и я просто не посмела встать между вами. Я помню пышность и торжественность нашей коронации. Ты сказал тогда, что хочешь, чтобы мы правили вместе, рука об руку, поддерживая друг друга во всем. И я была счастлива услышать это. Ты был так великолепен во всей роскоши и блеске коронационного одеяния, с венцом на твоей прекрасной голове, с королевскими перстнями на твоих изящных и тонких пальцах! Твои руки всегда вызывали у меня восхищение и желание прикасаться к ним, гладить, перебирать длинные пальцы, целовать нежные ладони... А когда они ласкали меня... я просто теряла голову, полностью растворяясь в твоих объятиях. В то время мы загорались от одного взгляда, одного прикосновения, одного намека на близость. Никто, никто не знал мое тело и мою душу так, как ты. Ты всегда чувствовал, как доставить мне неземное блаженство, и получал от этого удовольствие сам. Ты вообще больше любил отдавать, чем получать. Ты был альтруистом в любви, ты был... Нет, ты есть и всегда будешь в моем сердце, пока оно не перестанет биться, до самого моего последнего вздоха... Я помню тот день, когда рассказала тебе о своей беременности. Был ли на свете в этот миг человек счастливее тебя? Уверена, что нет. Ты кружил меня в своих объятиях, бесконечно целовал и рассматривал мой совсем еще плоский живот, пытаясь разглядеть там хоть какие-то признаки долгожданной беременности. Это было так трогательно и так по-детски искренне и наивно, что я поняла, какой ты в сущности еще мальчишка, несмотря на всё произошедшее в твоей жизни. Ты стал очень осторожен во время наших любовных утех, так как боялся навредить малышу. Ты обращался со мной как с фарфоровой куклой, нежным цветком, хрупкой бабочкой. Ты был бы лучшим отцом на свете, я в этом не сомневаюсь, но... судьба распорядилась иначе. И я потеряла нашего малыша, нашего мальчика. Почему-то я была уверена, что это был именно мальчик. Прелестный светловолосый ангел, удивительным образом похожий на тебя. Нет, это слишком больно вспоминать... Я помню, как мы стояли на балконе, куда ты привел меня после случившегося. Я плакала, а ты губами снимал слёзы с моих глаз, и гладил по голове как маленькую девочку. А потом ты распахнул ставни, и я увидела сотни фонариков, воспаривших в небо, похожих на крошечных светлячков, которых мы ловили когда-то в детстве. Ты сделал это для меня, ты помнил это. Ты хотел, чтобы и я вспомнила и мне было легче переносить потерю ребенка. Ты сказал мне тогда, что мир может быть темным, опасным и жестоким, главное, чтобы мы смотрели ему в глаза вместе. И это действительно было так. Я все могла пережить, пока ты был рядом со мной. Как же мне жить теперь, когда тебя рядом нет... Я помню утро, когда, внезапно проснувшись на рассвете, увидела тебя, стоящего у окна, освещенного неярким светом зарождающегося дня. И я вдруг с удивлением заметила, как изменилось твое всегда стройное и почти хрупкое тело. Как ты возмужал, окреп, как твои плечи налились роскошной мужской тяжестью, а руки - силой, и только талия и бедра остались, как прежде, узкими, а ноги - длинными и стройными. Ты был словно ожившая античная статуя, словно древний бог, сошедший с полотен старых мастеров. Это открытие так взволновало меня, что я тут же позвала тебя обратно в постель, чтобы заново "познакомиться" с твоим прекрасным телом. Ты, наверное, был удивлен этой моей внезапной вспышке страсти. Но если это и было так, то ты ничего мне не сказал, не успел... так как мы тогда почти не разговаривали словами. Мы говорили телами, руками, губами, глазами... Смогу ли я теперь с кем-нибудь хоть раз испытать что-то подобное? Нет, не думаю... Я не помню точно в какой момент началось наше отдаление друг от друга. Может тогда, когда ты скрыл от меня самую страшную тайну, которая терзала и мучила твою чистую душу. И люди, события и последствия этих событий, стали нанизываться друг на друга и сплетаться в темный страшный узел, который душил тебя, а вместе с тобой и меня. Я не понимала причин твоей отстраненности, замкнутости и странных недомолвок. И пропасть между нами ширилась и углублялась, не позволяя нам любить друг друга как прежде - искренне и честно. В какой-то момент я совсем перестала узнавать тебя. Мне казалось, что это не ты, а совершенно незнакомый мне человек, спит со мной в одной постели, ест за одним столом, обнимает меня. Ты стал раздражителен, иногда резок, чего не бывало с тобой прежде. И тогда я решила, что это моя неспособность снова зачать является причиной твоего отчуждения. И однажды, в порыве отчаяния, когда я спросила тебя об этом напрямую, ты подтвердил мне мои опасения. Я не видела твоего лица, ты стоял спиной ко мне, отвернувшись к камину. Но если бы видела, то тогда, скорее всего, смогла понять, что ты лжешь мне, и дико страдаешь от этой вынужденной лжи. Твое лицо никогда не умело лгать мне, никогда. Мы почти перестали разговаривать. Я старалась лечь, когда ты уже спишь, и встать, пока ты еще не проснулся. А потом случилось страшное... Мне даже сейчас тяжело вспоминать об этом периоде нашей с тобой жизни. Да и можно ли это назвать жизнью, скорее нет. Это было существование двух полумертвых людей. И бесконечная борьба - моя борьба за мой ускользающий рассудок и твоя борьба за меня. Я помню твое лицо, когда сообщила тебе, что мы не будем жить вместе как муж и жена. Непонимание, растерянность, боль - все эти чувства промелькнули на нем в один миг, и с тех пор боль поселилась в твоих глазах и в твоем сердце на долгие и долгие месяцы. Ты сказал мне тогда, что наша любовь – это чудо, редкость, драгоценность, что нельзя просто отбросить ее и забыть. Сколько раз позже ты пытался показать мне это. Но я словно оглохла и ослепла, плотно захлопнув створки своей души. Я видела как ты страдаешь, но я не могла, просто не могла снова стать твоей женой в истинном для нас значении этого слова. Мы стали жить в разных комнатах. Все это время я провела в липком тумане. Мои чувства притупились, желания пропали. Осталось только одно - желание мести. Но и свершившееся возмездие не принесло долгожданного облегчения. Я по-прежнему с трудом выносила твое присутствие рядом. Я тонула и задыхалась, тогда как хотела снова жить. Ты казался мне виновником произошедшего со мной, так как вовремя не рассказал мне про своего отца и шантаж. А еще, я казалась себе грязной использованной девкой, а не королевой, и потому мне невыносимо было даже самое малое твое прикосновение. Я покинула замок, но вдали от тебя, даже тогда, моя душа подсознательно тянулась к твоей. Я вернулась, стала искать тебя, и нашла... Вы спали в одной постели - ты, Лола и ваш сын. Ты прижимал малыша к себе, и твое лицо было таким спокойным и умиротворенным, каким я не видела его уже давно. Меня словно ударили ножом в сердце. Я знала как ты хотел настоящую семью, полную смеха и детских голосов. Я знала как это важно для тебя - не для страны, а для тебя лично. Больше всего на свете я мечтала подарить тебе ребенка, но подарила его тебе не я... Ты продолжал делать все, что было в твоих силах, чтобы изменить ситуацию. Ты стал оставаться на ночь в моей комнате. Ты сказал мне, что просто хочешь смотреть на меня спящую. Это прозвучало так трогательно и так искренне, что я не смогла тебе отказать. Ты спал на маленьком узком диванчике, жестком и неудобном, но тебе было все равно. Тебе было важно лишь одно - находиться рядом со мною, слышать мое дыхание, отгонять мои ночные кошмары. Один раз я не выдержала и пригласила тебя в свою постель. На твоем лице отразились все чувства сразу: надежда, недоверие, сомнение и, конечно, любовь, которая всегда была в твоих глазах, когда ты смотрел на меня. Но я не смогла спать с тобой рядом, как бы сильно мне этого не хотелось. Я помню как позвала тебя к себе в комнату, в отчаянной попытке зачать наследника. Я всеми силами стремилась вырваться из мрака, почти поглотившего мою душу. Ты сказал, что еще слишком рано, но все равно пришел, смущённый и неуверенный. Я первая поцеловала тебя, и твое тело мгновенно откликнулось. А впрочем чему я удивляюсь, ведь так было всегда. Ты начал целовать меня в ответ, сначала робко, потом глубоко и страстно, твое дыхание стало частым и прерывистым, а руки... Нет, ты не успел обнять меня, так как увидел... нет, скорее почувствовал, мою скованность, мое внутреннее отторжение. Ты всегда чувствовал и знал меня лучше, чем я себя. В общем, у нас ничего не вышло. А Луи... он просто все время был рядом, и с ним мне было легче переносить мои страдания. Поэтому через какое-то время мне стало казаться, что он - это выход из сложившейся ситуации, что мне надо отпустить тебя. Ведь даже в это страшное время я не переставала любить тебя, и мне невыносимо было видеть твою муку. Я хотела, чтобы хотя бы один из нас снова был счастлив. Но ты не хотел или не мог быть счастлив без меня, а я не могла сделать тебя счастливым как прежде. А потом... потом ты отпустил меня. Ты сказал, что больше не можешь видеть мои мучения. И я ушла к Конде. А ты... Ты стал похож на призрак. Однажды Лола рассказала мне, что ты почти перестал спать. И только сын держал тебя еще в этом мире - в мире, где я предала тебя и нашу любовь. Я помню тот страшный день, когда Лола пришла в домик, где я проводила время с любовником, и рассказала, что ты при смерти. Боже! Я сразу бросилась к тебе. И когда я увидела тебя, лежащего без сознания на нашей супружеской кровати - бледного, неподвижного, похожего на мертвеца... Вот тогда я в полной мере осознала, что же я натворила. Ты мог простить мне все, даже мою физическую измену, но ты не смог пережить мою измену тебе как королю, и Франции как стране. Я сидела у тебя в ногах, и молила господа, чтобы он позволил мне сказать, как я сожалею о случившемся, а тебе услышать это. Только в тот момент я отчетливо поняла, что никогда не прощу себе, если ты умрешь из-за моего предательства. Что самое дорогое на этом свете - это твое еле уловимое сейчас дыхание, которое еще совсем недавно я не могла выносить рядом, что я люблю, по прежнему люблю только тебя одного. И бог снова был милостив ко мне, хотя я и не заслуживала этого. Ты очнулся, снова открыл свои прекрасные очи, задышал полной грудью. Лекари так и не смогли тогда точно сказать, что за болезнь поразила тебя. Только я одна знала ответ на этот вопрос. Эта болезнь называлась разбитое сердце. И разбила его тебе я... Я помню как ты позвал меня вскоре после того, как очнулся. Ты сказал, что посылаешь французскую армию для защиты границ Шотландии. Это твое решение поразило меня в самое сердце, меньше всего я ожидала от тебя этого. Но, не взирая на мою измену, ты как всегда стремился защитить меня и мою несчастную страну, раздираемую кланами и религиозными войнами. Конечно же я рассталась с Конде, хотя это было непросто. Луи так и не смог понять, почему я снова вернулась к тебе. А я просто любила. В тот момент я любила тебя еще сильнее, так как чувствовала страшное раскаяние за то, что натворила. А ты... Ты не смог простить меня. Видно слишком сильно я ранила твою душу и должно было пройти время, которое как известно лечит почти всё. Но иногда, когда ты думал, что я не вижу, я ловила твой взгляд, полный любви и боли. Даже тогда ты не переставал любить меня... А потом Луи, сошедший с ума после моего ухода, поднял восстание с целью свергнуть твою династию с французского трона. Я помню как мы сидели с тобой в твоих покоях, накануне финальной битвы, которая была заведомо проиграна тобой, так как горстка храбрецов, даже под твоим началом, не смогла бы отбить атаку целой армии, которую собрал Конде. Ты сказал мне тогда, что если бы был уверен, что Луи сможет обеспечить мою безопасность, то отказался бы от меня ради моего спасения. Ты сказал это так спокойно, так обыденно, и только твои глаза как всегда выдавали тебя с головой. Уже привычная волна любви и боли выплеснулась на меня, окатила с головы до пят, проникла в каждую клетку моего тела, в каждую молекулу моей души. Сейчас я понимаю, что таким образом ты прощался со мной, так как был уверен, что не переживешь завтрашний день. И я решила действовать, ничего тебе не сказав. Иначе ты бы снова запер меня в башне, а это означало бы твою верную смерть, допустить которую я никак не могла. К счастью задуманный мною план удался, и ты ворвался в шатер Конде, который лежал без сознания, раненый мною ножом в живот. Ты спросил меня тогда, искренне недоумевая, почему я выбрала тебя, а не его. Ведь его армия была больше и сильнее, и выбирая тебя, я обрекала себя на верную смерть. И я сказала тебе правду, что я люблю тебя, и всегда, всегда любила только тебя одного, с самой нашей первой встречи и до последнего дня. И я увидела... нет, скорее почувствовала, что ты простил меня. А может быть, ты простил мне самые страшные грехи еще до того, как я их совершила, потому что любил так сильно, как никто и никогда на этом свете. Я помню как триумфально ты вошел в тронный зал! Король-победитель! И впервые за многие месяцы я увидела улыбку на твоем лице, и невольно улыбнулась тебе в ответ. Ты был так прекрасен, так мужественен в своих сверкающих доспехах. Ты был мужчиной, воином, героем! Я так гордилась тобой в тот момент! Потому что ты был моим мужчиной, моим героем, моим победителем! А потом ты узнал о похищении твоего сына, твоего единственного ненаглядного мальчика. Я никогда раньше не видела как ты плачешь. Но боль от потери была так невыносима, что ты не смог сдержаться. Я прижимала твою голову к своей груди, и чувствовала твою боль как свою собственную. А ты припал ко мне как ребенок, доверчиво и трогательно, я была нужна тебе в тот момент как никогда. Но, хвала господу, это оказалось неправдой. Я очень хорошо помню, как вошла в свои покои, где ты ждал меня у открытого окна и легкий весенний ветерок играл с твоими золотистыми кудрями, как я когда-то. Мое сердце остановилось на мгновение, сделало кувырок, а потом забилось снова бешено и стремительно. Ты сказал, что хочешь поговорить, но я уже понимала, что разговаривать мы будем мало, так как твои дивные глаза уже сказали мне все без слов. Мы словно заново узнавали друг друга, наши руки и губы исследовали самые укромные места наших тел и самые потаенные уголки наших душ. В тот день я навеки отдала тебе свое сердце, а ты отдал мне свое. Мы провели в постели вечер, ночь и все утро... и почти весь следующий день, с короткими провалами в сон в объятиях друг друга. Мы не отзывались на стук в дверь, а потом слуги и вовсе перестали стучать, видимо догадались сами, что это бесполезно. Мы любили как в первый и последний раз в жизни - самозабвенно, безумно и отчаянно, словно боялись, что это может никогда не повториться. Я не могла и помыслить тогда, что ты уже был смертельно болен... Потом были месяцы полного безмятежного счастья. Я наслаждалась теплом, солнцем, танцами и тобой. Ты же строил лодку. Я не понимала тогда, зачем тебе это? Почему ты отдаешь этому занятию все свое свободное время, ведь есть плотники? А ты лишь смеялся и говорил, что нет на свете занятия важнее этого - только лишь одно, заниматься со мной любовью. Но позже, когда ты рассказал мне о своей болезни, все сразу встало на свои места. Я помню, словно это было вчера, как ты обнял меня, и со слезами на глазах сказал, как страшно тебе оставлять меня одну во Франции, без твоей защиты. Ты знал, чего мне это может стоить, в отсутствие наследника. Даже в этот миг ты думал не о себе, а обо мне! Ты объяснил, почему не рассказал мне о своей болезни раньше. Боже! Сначала ты не хотел, чтобы я возвращалась к тебе из жалости, а потом, видя мое безграничное счастье, не хотел его разрушать. И я поняла, что воспоминания о Конде до сих пор причиняют тебе боль. Но я всегда, всегда любила только тебя одного, даже когда была с другим. Об этом я и сказала тебе тогда, в часовне, где мы сидели на полу друг напротив друга. И я помню, как просияли твои дивные глаза, словно я сказала ровно те слова, которые ты всегда мечтал услышать. Потом ты позвал меня к морю, где нас дожидалась построенная тобой лодка. И я вдруг вспомнила тот маленький кораблик, который ты сделал для меня и подарил на осенней ярмарке несколько лет назад. Ты назвал его моим именем. Тогда мы были совсем еще детьми, но ты уже многое умел делать своими руками - мечи, кораблики... А сейчас ты построил настоящую лодку. Я смотрела на тебя и видела, что и сам ты стал настоящим мужчиной, настоящим королем. И я так гордилась тобой и так любила... А дальше... дальше началось твое постепенное угасание. Боли усиливались, травы Нострадамуса уже почти не помогали, и тебе все труднее было держать себя на людях. Иногда ты не выходил из комнат по несколько дней. Ты стал страшно бледен, под глазами пролегли лиловые тени, а губы утратили свой привычный яркий цвет. В самые тяжелые часы, когда боль становилась особенно невыносимой, ты не хотел видеть никого кроме меня. Ты держал меня за руку, и это помогало тебе справляться с болью, с которой ты сражался мужественно и достойно. Врачи предлагали тебе опиаты, но ты не желал, чтобы твой разум был затуманен. Ты предпочитал сохранять свой рассудок ясным и трезвым. В такие моменты часто мы лежали молча рядом, голова к голове, обнявшись и прижавшись друг к другу. Я старалась держаться и не плакать, хотя внутренние слезы душили меня и сердце мое разрывалось от боли и страха за тебя. Конечно же я продолжала бороться. Я приглашала самых знаменитых лекарей и знахарей. Помню одного безумного шарлатана, который обещал вылечить тебя жабьим пометом. Ты послушно пил все настойки и микстуры, которые они прописывали тебе литрами. Но ничего, ничего не помогало... Ты умирал у меня не глазах. И тогда я молилась - исступленно, страстно и долго, чтобы господь смилостивился снова и не забирал тебя у меня. Я помню наш последний танец, когда ты, превозмогая страшную слабость, вышел со мной в бальный зал, держась за меня как за спасительную соломинку. Распорядитель, желая угодить нам, объявил танец для короля и королевы. Я увидела растерянность на твоем бледном лице, и уже приготовилась сообщить о нашем отказе, но ты сказал, что хочешь танцевать со мной. И, боже, как ты танцевал! Даже сейчас я не могу сдержать слёз, вспоминая это. Вся наша любовь и наша мука воплотились в этом танце. Мы забыли про всё и про всех. Мы были словно одни в этом зале, заполненном людьми. Я видела только твои глаза, которые не отрывались от моих; чувствовала только твои руки, которые кружили меня, приподнимали, прижимали к себе - твои нежные, сильные и надежные руки. Как же мне теперь не хватает их... В какой-то момент тебе стало легче. Краски снова вернулись на твое прекрасное лицо. Ты стал как будто прежним, и я уже почти поверила, что болезнь отступила, но это было не так. Ты упал с лошади во время прогулки с Чарльзом и, когда тебя принесли на руках в наши покои, я испугалась - таким ты был бледным и слабым. Я хотела позвать твою мать, врачей, собрать консилиум, но ты не позволил мне. Ты сказал, что чувствуешь скорый конец. И ты хотел видеть рядом только меня, ты не хотел тратить последние драгоценные минуты своей жизни больше ни на кого. Так сильна была твоя любовь ко мне... Я помню как потеряла тебя в первый раз. Мы лежали рядом. Боль была так велика, что ты с трудом мог дышать. Я держала твои руки, которые были холодными как лед и пыталась хоть немного согреть их своим теплом. И вдруг ты попросил меня рассказать о нашем будущем - о нашем счастливом будущем. Сначала я подумала, что твой рассудок помутился от нестерпимой боли, но ты был в полном сознании. И я вдруг так отчетливо представила себе эту прекрасную картину. Я представила тебя: катающегося на лошади вместе с нашей дочерью, читающего книгу нашему сыну, плавающего со мной на лодке - здорового, сильного, красивого. И я рассказала тебе об этом. Ты сказал мне тогда, что слышишь звонкие голоса наших детей, играющих на улице. Ты сказал, что видишь их нежные личики, что ты любишь их так же сильно как любишь их мать, и длинные дорожки слез катились из твоих прекрасных глаз, потому что ты знал, что этого никогда не случится. А потом ты перестал дышать... Я звала тебя, я просила тебя не оставлять меня одну, я обещала подарить тебе детей... И бог снова услышал меня. Дельфина вернула тебя к жизни и ко мне. Но, увы, это было так недолго... Потом ты придумал эту поездку в Париж, чтобы мы могли побыть наедине после твоего чудесного воскрешения, и когда уже мы ехали в карете, я напомнила тебе об одном событии, произошедшем на свадьбе твоей сестры, через несколько дней после моего возвращения в замок. Я танцевала со своими фрейлинами - юная, босая и дерзкая - и вдруг с потолка посыпался "снег" из перьев. Это было так неожиданно и так чудесно! Я сразу вспомнила как мы с тобой, будучи еще детьми, устроили такой же "снег" в твоей спальне. Мы прыгали на кровати и подкидывали вверх миллионы маленьких перышек, которые плавно кружась, ложились на наши головы, плечи, лица. И, когда я нашла взглядом твое лицо, чтобы понять, сохранил ли ты тоже это воспоминание из нашего общего детства, то была поражена увиденным. Ты смотрел на меня так, будто я была единственной, неповторимой и самой желанной девушкой на всем белом свете. И наверное, именно тогда я поняла, что наши судьбы с самого рождения были переплетены, как ветви деревьев, растущих вместе, и мы обязательно будем счастливы. И мы были... Ты сказал мне, тогда в карете, что тоже помнишь эту историю, и множество других историй из нашего детства. Потом ты поцеловал меня, и целовал снова и снова - сначала нежно, потом со все нарастающей страстью. Твоя болезнь, а потом и твое чудесное исцеление, изменили наши чувства, сделали их сильнее, острее, ярче. Поэтому меня сразу же закружил водоворот из эмоций, и я почувствовала как меня засасывает воронка страстного желания любить тебя, и быть любимой тобой. И я, на беду, увидела то самое маленькое озерцо в лесу, где смерть вырвала тебя из моих объятий. И я никогда не прощу себя за это... Но в тот момент я не думала ни о чем, кроме того, как заняться с тобой любовью на берегу этого живописного озера. Ты, видимо, хотел этого так же сильно как и я. И мы, как когда-то в раннем детстве, взявшись за руки, побежали к нему. Мы мгновенно скинули с себя одежду, и совершенно нагие окунулись в чистую и прозрачную воду. Мы плескались и резвились как дети, позабыв обо всем и обо всех. В те минуты ты не был королем, а я не была королевой. Мы были просто юношей и просто девушкой, безумно влюбленными друг в друга и в жизнь. Это были последние мгновения чистого и абсолютного счастья, но тогда я не знала об этом. Позже, уже на берегу, мы любили друг друга так искренне, так самозабвенно, так нежно... Потом ты уснул, расслабленный и утомленный, а я смотрела на тебя спящего, и сердце мое наполнялось бесконечной радостью и благодарностью господу, за то, что он вернул мне тебя вновь. Спящий, ты был так красив, так безмятежен! Я не видела в своей жизни человека, который был бы прекраснее тебя! Я осторожно, стараясь не потревожить твой сон, гладила твои шёлковые кудри, целовала твои широкие плечи, почти невесомыми поцелуями, перебирала длинные пальцы... и не подозревала тогда, что это в последний раз. Я не помню как ты умер, или может быть я не хочу этого помнить. Но я помню, что и в свои последние минуты на этой земле, ты думал и говорил не о себе, а о тех кого любил - о сыне, о матери и обо мне. Ты не хотел, чтобы я страдала, ты хотел, чтобы я снова вышла замуж, снова смогла любить... Но это невозможно... Сбылось пророчество Нострадамуса. Ты погиб из-за меня, и я отдала бы сейчас все на свете, лишь бы ты остался жить. Даже свою собственную жизнь, которая кажется мне сейчас такой ненужной, такой бессмысленной. Ты был самым достойным и самым красивым человеком, которого я знала. И может быть поэтому господь так рано призвал тебя к себе, чтобы иметь удовольствие видеть тебя рядом в райских кущах. Ведь у меня нет сомнения, что ты попал именно в рай. И у меня совершенно нет уверенности, что мне будет даровано счастье встретиться с тобой вновь на небесах, так как для меня рай вряд ли распахнет свои врата...