О письме, неловкости и чувствах

«Знаешь, Такао, окружающие всегда были для меня серой толпой, одинаковыми, ведомыми стадными инстинктами, без каких-либо выдающихся способностей, да просто неинтересными, но ты другой. Ты будто тот самый камень на дне реки, что сопротивляется общему потоку и пытается бороться с ним, противостоять. Ты выделяешься своими неугасаемым зарядом энергии, оптимизма, идиотских шуточек, которые меня раздражают. Ты и сам меня раздражаешь, весь, буквально целиком и полностью. Каждый твой косой взгляд, ухмылки, вечные прикосновения ко мне – все бесит. До дрожи в руках, до желания схватить за горло, придавить к стене и придушить тебя. Твоя привычка смеяться даже не в подходящих местах, твои фразы-загадки, смысл которых едва ли возможно уловить, и знаешь его только ты сам. Твое вечное преследование меня, ты ходишь за мной, будто хвост. Я не удивлюсь, если однажды обнаружу тебя в собственной кровати. Ты будто пиявка присосался ко мне как только мог сильно и выпиваешь мою кровь литрами, ежедневно, непрерывно истощая меня. Ты всегда рядом. Не помню и дня, чтобы тебя не было справа от меня, чтобы я не слушал твои глупые рассказы и шутки. До этого дня. Я понял, что под боком пусто, там никого нет. Привычная тишина отчего-то стала давить на уши, пробираясь в мое сознание и пытаясь свести с ума. Мое одиночество плотно сжало свои цепкие лапы на горле, медленно, с невыносимой пыткой сжимая пальцы и лишая меня кислорода. Привычные вещи стали скудными, чтобы делать их одному. Ты разрушил мою жизнь. Ты разрушил все мои правила, установки, порядки. Ты внес хаос в мою жизнь, что мне стало невозможно в ней существовать. Одному существовать. Так что, будь добр, вернись и сделай так, чтобы я смог спокойно жить дальше». Мидорима осторожно вложил письмо в конверт, оторвал защитную пленку с липкого края и запечатал, после вложив в учебник. Он устало потер переносицу, приподнимая очки на лоб, зажмурился и тихо выдохнул, будто освободившись от какого-то тяжелого груза. Он и освободился, изложив свои чувства на белоснежном листе бумаги ровным почерком. Чувства ли? Нет, скорее, претензия и недовольство. Он ни за что и никогда не будет испытывать чувств к этому источнику вечного шума, который сломал Мидориме всю его жизнь. Почему вдруг этого парня стало не хватать? Он же просто лежит в больнице около недели. Подумаешь, аппендицит. Это явление частое, операция не сложная, но почему в груди тогда так защемило, когда эта новость достигла ушей Мидоримы? Нервно цыкнув в сторону, Шинтаро проверил школьную сумку, аккуратно сложенную черную форму, а затем снял очки и, привычным жестом сложив дужки, положил на край прикроватной тумбы. Забравшись под одеяло, завел будильник ровно на семь утра и прикрыл глаза, стараясь уснуть. Завтра будет трудный для него день. *** — Шин-чан, ты соскучился по мне и поэтому не смог подождать в школе всего несколько дней? — в ушах снова зазвенел раздражающий звонкий голос, явно насмехающийся над Мидоримой. — Меня попросили передать тебе домашнее задание, вот что. Ты и так отстаешь по предметам, а с этой больницей не сдашь предстоящий тест, — голос звучит уверенно и правдоподобно, а пальцы левой руки умело поправляют очки на переносице, будто в подтверждение сказанным словам, — я принес тебе учебник и тетрадь. Будешь ты заниматься или нет – не мое дело, но свое поручение я выполнил. Мидорима поправляет накинутый на школьную форму белый халат, отводит взгляд в сторону и хмурится. Рука сама достает из сумки тот самый учебник, тонкую тетрадь и оставляет на краешке кровати. Неловко, если его письмо так и останется непрочитанным. — Но я все же настоятельно рекомендую тебе хотя бы прочесть материал, вот что. — Раз уж об этом просит сам Шин-чан, то прочту! — по палате разнесся веселый смех, сквозь которое неслышно звучит тихое фырчание Шинтаро. — Я не собираюсь помогать тебе, если ты не приложишь своих усилий, — Мидорима встает со своего места, надевает сумку на плечо и идет к выходу, буквально на секунду задерживаясь в дверях, — и выписывайся быстрее, из-за тебя я не могу нормально тренироваться с семпаями, вот что. *** Школьная сумка летит на кровать, за ней следом строгий черный пиджак. Верхние пуговицы будто сдавили шею, не позволяя дышать, и Мидорима срывается почти на рык, когда перебинтованные пальцы непослушно соскакивали с них. Он не знает, что Такао в следующую же секунду открыл учебник и увидел вложенный в него аккуратный конверт. Он не знает, что Казунари, не веря собственным глазам, перечитывал письмо раз за разом, вдавливая в свою память написанные строчки, пытаясь не упустить ни единой запятой. Он не знает, что по щекам потом полились слезы вперемежку с глухим смехом – они явно были от счастья. Он не знает, что Такао тоже его любит.