Ода овсянке

Сегодня мне плохо спалось, поэтому встав очень рано, бережно умывшись, чтобы окончательно не отогнать сонный морок, пошла готовить завтрак. Бен тоже скоро встанет, у него утренние съемки, а добираться от моего дома до площадки целый час, вот и приходится будить его в такую несусветную рань. На особые изыски времени уже не хватало, и поплотнее завернувшись в халат, который не очень то и грел, я принялась готовить овсянку. Во-первых, потому что я ее любила, а во-вторых, хотелось немного подразнить Бенедикта. Он ее не то, чтобы совсем не ел, скорее предпочитал ей какое-нибудь мясо (мужчинам нужны калории) или сладости (вот только вчера: ..такая сладкая, так бы съел всю... как ребенок, ей Богу!). Уже раскладывая кашу по тарелкам, почувствовала, как сзади меня обвили теплые руки и все пространство вокруг окутал теплый коричный аромат его парфюма. - Ну и чем ты будешь кормить своего мужчину? - Бен носом уткнулся мне в макушку, заглянул на сервированный стол. - Оу, овсянка, - ухмыльнулся в мои волосы, - ты становишься похожей на среднестатистическую англичанку. Осторожней, они прохладны в выражении чувств. - Развернув меня лицом к себе и, увидев мою разобиженную моську, решил добить. - И вообще, овсянка не способствует любовным утехам. Это всем известно. И задрапированный в безупречный костюм, и не менее безупречную белоснежную рубашку, этот самонадеянный павлин с достоинством лорда уселся за маленький стол в моей небольшой кухне, как если бы его усадили рядом с королевой-матерью, и с явным аппетитом стал уплетать кашу, которую сам же раскритиковал. Мое возмущение пыталось найти выход наружу, картинки расправы в моей голове сменяли друг друга с невероятной скоростью, мозг искал самый правильный вариант ответа, чтобы уесть этого сноба, такого любимого и такого засранца. Стоп! Любимого... Сейчас я тебя отлюблю. Точно, сейчас ты узнаешь, как называть меня среднестатистической. Пфф.. Ну надо же! - Может еще чего желаете, сэр? - Завязываю вокруг длинной точенной шеи Бенедикта белую, как снег салфетку и непринужденно усаживаюсь ему на колени. - Может и желаю, - нервно ерзает и грозится заработать косоглазие, утонув в вырезе моего халата, - но я уже должен бежать. Он отчаянно пытается справится с накатившим возбуждением, и это ему почти удается. Ладно, сделаем обходной маневр. - Ну хотя бы дозавтракай, а то потом до вечера не сможешь нормально поесть, - сначала отступаем, сбиваем с толку, а потом... - Давай я с тобой поем, - глотаю ложку овсянки и следующую ложку предлагаю Бену. Не сопротивляется, только такие родные тонкие руки как бы невзначай перемещаются на мою талию. И вот оно! Одинокая капелька молока задерживается в уголке рта и я не спеша, чтобы не спугнуть дичь раньше времени, слизываю ее. Слышу, как Бен резко выдыхает и его аристократические пальцы начинают жить своей жизнью, поглаживая мои бедра. - Что я с тобой вечером сделаю..., - выдыхает в мой приоткрытый рот и я понимаю, что еще немного, и я забуду, для чего все это затевалось, и отдамся на милость победителя, а он, как истинный британец, оставив меня на грани самовозгорания умчится на работу, потому что следуя правилам хорошего тона он не должен опаздывая влетать в съемочный павильон, как оглашенный, в смысле как Шерлок, а просто обязан войти с ровным пульсом, не сбившимся дыханием и осанкой принца крови аля я-глотнул-зонт-Майкрофта-и-мне-так-удобно. - Ну тогда до вечера, - еще одна ложка отправляется в его рот с добавкой в виде почти невесомого поцелуя. Мгновение, и двое упертых людей вовсю пытаются не утратить контроля над кипящими эмоциями. Ложка овсянки, поцелуй, еще ложка, еще один. С каждой новой порцией выражение его глаз меняется, и в них легко читаются сначала удивление, потом заинтересованность, позже мелькает искра догадки и лукавые черти в прозрачном омуте сменяются жгучей страстью. Цвет его желания яркий, почти бирюзовый с легкой поволокой дымчатых облаков. Именно такими глазами смотрит на меня сейчас мужчина, из-за которого я согласна перестать быть хищницей. Слышишь? Я готова стать твоей добычей, только пусть яркое небо в твоих глазах не перестает пленять меня, только не отпускай сейчас, когда я так беззащитна перед тобой, когда все чувства и все желания читаются в моих глазах, как будто слова признаний, мольба о пощаде прописаны на каждой клеточке моего тела. И я уже не понимаю, когда твои руки настойчиво стягивают одежду, как ты впиваешься в меня таким властным тягучим поцелуем, что вся выдержка трещит по швам, контроль летит ко всем чертям, как ты умудрился сбросить чей-то телефонный звонок (Боже, кто-то звонил?), если твои руки и губы заняты только мной. Они везде... Единственное, что я сейчас понимаю, так это то, что сегодня Бен впервые сорвал съемки, и что его фраза "Что я с тобой сделаю вечером..." имеет теперь совсем другое значение, потому что вечером это будет продолжением, а не началом. Это была моя последняя связная мысль перед тем, как мозг помахал мне ручкой, тая в тумане, наполненном нашими стонами... Хотя нет. Последней была мысль: "Вот тебе овсянка! Выкуси!"*)))