Benedictio Septem

Жестокая буря ярилась над Штормовыми землями. Ветер ревел неумолчно и день, и ночь; рвал в клочья морские волны, швыряя их соленые пенные останки на стонущие прибрежные скалы. Океан выл, сцепившись с разверстыми седыми небесами, и не было конца и края этой смертельно схватки двух стихий. Стеффон видел в этой буре что-то символическое, последние вспышки ярости долгой и жестокой трехлетней зимы, никак не желавшей уступить весне обледеневший, потемневший Вестерос. Но весна пересиливала, одолевала, и по утрам звонкий солнечный свет все дольше и теплее обнимал стосковавшиеся по оттепелям леса и поля. Только море оставалось тут неизменным — яростным, недобрым и неуступчивым. Стеффон вздрогнул, когда на стены замка обрушился очередной порыв ветра. Он, этот замок, был древним, древнее, возможно самого Винтерфелла — обители Старков. Легенды гласили, что строитель Штормового Предела Дюрран семь раз строил замки на этом самом месте, и шесть раз насланные богами бури и жестокие морские волны губили его строения. Строил он истово, не прекращая упорного противостояния с богами, и не внимая мольбам лордов, мейстеров и старейшин не отступил от неприветливого морского побережья дальше в лес. Почему остался стоять седьмой замок — доподлинно никто не знал. Был он неприступным, гордым, не поддался за сотни лет ни одной осаде, и ни одна живая или мертвая душа не смогла проникнуть со злым умыслом за его стены. Старики твердили, что замок защищен древними чарами, и эти же чары лежат в первом камне его крепостной стены. Они же туманно упоминала и о том, что седьмой замок стоит по воле богов. По той же, что не дала устоять его предшественникам. А еще говорили о том, что когда-то давно дочь Штормового Бога Эленея полюбила смертного… Стеффон конечно ни мгновения не верил во всю эту чушь. Может быть по воле Семерых Штормовой предел оставался невредимым столько сотен лет. Может быть боги и помогали, но только избранным. Стеффон обхватил голову руками, не в силах справиться с охватившим его гневом. Почему же Семеро не хотят помочь тем, кто более всего нуждается сейчас в их защите? Этой ненастной ночью в замке не спали. И виной этому была не страшная буря. Наравне с воплями урагана, время от времени слышался и другой пронзительный звук. Он звучал в унисон, грохотал грознее чем буря. Крик женщины, в муках рожающей свое дитя. Леди замка Кассана Баратеон не могла разрешиться от бремени вот уже больше десяти часов. Мейстеры разводили руками и советовали подождать, а время все шло, накатываясь ненастными волнами, как океан на скалистые берега Штормовых земель. И Стеффон вынужден был ждать, слушая завывания ветра и звучащие ему в унисон стоны своей жены, и время от времени проваливаясь в тяжелые мысли и воспоминания. Стеффон очень любил жену и никогда не стал бы подвергать риску ее здоровье и жизнь ради многочисленности потомства, чем часто грешили знатные лорды, видевшие в женщине только способ обзавестись большим количеством наследников — гарантией того, что род не прервется. Но, Семеро! Он так хотел дочь… В их семье уже росли двое сыновей. Думая о них, Стеффон не мог не испытывать гордости. Роберт и Станнис выросли сильными, одаренными умом и отвагой юношами. И что немаловажно — уважительными к богам и старшим. Он дал им лучшее воспитание и образование и был уверен, что в будущем они станут достойными лордами своего края. Стеффон больше не ждал и не требовал от жены еще наследников, но судьба распорядилась иначе, и Кассана снова понесла. А у него зародилась робкая, тлеющая как одинокий уголек надежда, что на этот раз боги преподнесут им такой долгожданный подарок, и на свет появится девочка. Первая радость скоро сменилась тревогой. Долгая зима и лютые морозы не прошли даром — Кассана заболела лихорадкой. Слава Семерым, она поправилась довольно скоро, но мейстеры предупредили своего лорда о том, что в родах могут случиться осложнения, да и ребенок после перенесенной матерью болезни скорее всего родится слабеньким… Стеффон не хотел думать о плохом, но теперь, стоя за закрытыми дверями покоев и слушая слабеющие крики своей жены и глухое бормотание повитухи, перемежающееся с короткими спокойными приказами мейстера Лимана, он был близок к тому, чтобы впасть в отчаяние. Он с надеждой подался навстречу отворившейся двери, но вышедший мейстер Лиман был темен лицом. Он ободряюще дотронулся до плеча своего лорда и тихо произнес: — Она борется. Очень слаба, но, если будет на то воля Семерых, она справится. Большего Стеффон вынести не мог. Он резко развернулся и пошел прочь из замка, понимая, что не сможет оставаться тут хотя бы даже мгновение. Порыв ледяного, пахнущего солью ветра, ударил его в грудь, едва не отбросив назад, в каменную клетку замковых стен. Снаружи было необыкновенно светло — гораздо светлее, чем должно быть ночью или во время бури. Стеффон посмотрел под ноги и с удивлением убедился в том, что глаза его не обманули, и земля действительно покрыта тонким слоем мелкого, твердого, похожего на крупу снега. Он остановился и медленно поддел белую порошу носком сапога. В Штормовые земли редко приходил снег. Весь он доставался Винтерфеллу и другим северным землям, а тут, на берегах ненастного Узкого моря, довольно было только бурь и зимних штормов, которые часто приносили с собой обрывки парусов и деревянные обломки, в которых с трудом угадывались изломанные корабельные снасти. Широкая бухта, ощетинившаяся зубьями острых скал, на обрывистом берегу которой и стоял Штормовой предел, так и называлась — Заливом погибших кораблей… Стеффон шел вперед, прикрывая глаза ладонью от колкой снежной крупы, пока из полутьмы перед ним не выплыл величественный белый силуэт сердце-дерева, чардрева с вырезанным скорбным ликом и алыми, будто кровь листьями, трепыхающимися на ветру. Не чувствуя пронизывающего холода, Стеффон обессиленно упал на колени и закрыл лицо руками. В это мгновение он хотел бы, как и другие, уметь умолять богов, уметь уповать на них и верить им, как верил мейстер Лиман, но слова молитвы застряли в горле, оставшись непроизнесенными. Потому что нельзя умолять, если нет непреложной истинной веры, веры до конца. Ты поверишь — пришла вдруг мысль, и Стеффон так и не понял, кому она принадлежала — ему самому или смешливому голосу, прозвеневшему в вышине и смешавшемуся со свистом ветра… Он рывком поднялся на ноги и сразу же увидел слугу, спешащего к нему со стороны замка и размахивающего руками. — Милорд!.. Милорд, там… Лицо Стеффона окаменело. — Леди скончалась? — мертвым голосом спросил он. Слуга побелел и застыл, а потом, словно очнувшись, замотал головой. — Что вы, милорд, ей гораздо лучше! Мейстер Лиман прислал меня, дабы возвестить о том, что у вас родилась дочь! Дитя шло ножками, от этого все беды. Почтенный мейстер говорит, что раз все обошлось — так это настоящее чудо… Чудо. Стеффон, не чувствуя сил, снова опустился на колени и поднял лицо к небесам. Небо стремительно светлело и голубело, ночной мрак уносился прочь вместе со штормовыми снежными тучами и последними отголосками грома. Воздух становился прозрачным, словно кто-то там, в вышине, начисто вытирал старое пыльное стекло. Стеффон прикрыл глаза, чувствуя, как тепло солнечных лучей касается его лица. Когда он открыл их, ветер совсем стих и едва шевелил алые листья чардрева, взиравшего на мир мудро и покровительственно. Где-то далеко, в рощах к северу от замка зашевелились и робко зачирикали птицы. Стеффон вздохнул полной грудью, чувствуя как незамутненная радость заполняет его тело сквозь прорехи, оставленные тревогами прошедшей ночи. В Штормовые земли наконец пришла весна. **** Стеффону не нравились новые покои его жены. Это была не та уютная комната, которая принадлежала им двоим и была свидетельницей самых сокровенных и нежных минут их любви. Но мейстеры настояли — леди на сносях, ей нужен отдых и покой, а тем паче — здоровый сон в отдельной кровати. Как будто бы темнота, тишина и одиночество когда-нибудь исцеляли недуги. Покои, которые занимала теперь леди Кассана, изнутри были отделаны искусно изрезанным явором. Огромные и роскошные, они напоминали Стеффону то дорогой кованый сундук вроде тех, в которых браавосский ростовщик-скряга обыкновенно хранит свое добро. Такие способны были пережить и пожар, и кораблекрушения, и опасную ласку соленой морской воды. Они были надежны и прочны. Гораздо более прочны, чем человеческая жизнь, — подумал Стеффон, с неудовольствием понимая, что память в очередной раз не к месту услужливо подбрасывает ему картины его прошлого, вызывая к жизни болезненные воспоминания. Каким слабым может быть человеческое сердце — до сих пор ощущает осаднение от, казалось бы, давно забытых ран. Тогда, несколько лет назад, ветер и волны принесли к скалистым берегам Штормового Предела обломки темного явора. Им была отделана изнутри каюта капитана, да и сундуки на борту имелись. Вещи остались целы, а вот люди не выжили. Вина терзала Стеффона и по сей день, будто это он умолил Штормового Бога послать ту жестокую бурю, унесшую жизни стольких людей. И жизнь его жены Ровены. Видят семеро, он не хотел для нее такой судьбы. Как и судьбы быть его женой. Его лорд-отец высказался предельно ясно и жестко — он, Стеффон, должен взять в жены дочь Тарта и обеспечить Штормовым Землям наследника. И он не осмелился ослушаться родителя, потому что знал — долг на нем, долг и обязанность сохранить род сильным. Не озаренная улыбками жениха и невесты, свадьба по договоренности состоялась, и было ли то предвидением и волей богов или злым роком человеческим, но этот брак не дал главного, ради чего свершался — у Стеффона и Ровены не было детей. Череда неудач, когда его жена раз за разом выкидывала плод, и гибель его детей в младенчестве — ни один из живых рожденных не достигал и года — укрепило Стеффона Баратеона в мыслях о том, что он прогневил богов. Так шли годы. Мейстеры разводили руками и все чаще говорили о том, что женщин рода Тарт не благословили ни Мать, ни Дева, ни Старица… Ровена не была с ним счастлива. Она мучилась от неразделенной любви к нему, которая все же настигла ее спустя время, и от того, что никак не может подарить мужу дитя. А он, привязавшись к ней как к близкому другу, так и не смог полюбить ее как желанную женщину. А потом Стеффон встретил леди Кассану, дочь своего вассала лорда Эстермонта… Покрытые зеленым бархатом летних мхов скалы грелись на солнце. Лес гудел, шевелили тяжелыми от плодов ветвями разлапистые каштаны, дубы роняли желуди в густую набухшую траву. Пахло густо и душно, как пахнет в лесу в самый разгар исхода лета. А еще здесь, на границе Штормовых земель, отовсюду из любой точки было слышно море. Иногда оно шептало, иногда смеялось или грозно рокотало, но не замолкало ни на на миг. Это было время, когда никто еще не вспоминает о зиме, но все вокруг знают, что она уже в пути. Жители местных селений почти всегда носили зеленое — десятки оттенков от бледной, как туман, шелковой зелени, похожей на цвет ростков скалистого цветка, до бурой, как морская водоросль, грубой саржи или холстины. Стеффон замечал все это будто откуда-то издали. На сердце у него было тяжело. Традиционная ежегодная охота в преддверии праздника урожая, которую устраивал его отец Ормунд Баратеон в годы лета, не была его самым излюбленным занятием, но он всегда принимал в ней участие. Главным образом, лишь потому, что обязывало положение — в этом мероприятии принимали участие лорды-вассалы Штормовых земель. Стеффон заметил ее сразу, выхватив из толпы взглядом ценителя женской красоты. Она стояла, поглаживая бархатную морду молодой каурой кобылы и вполголоса разговаривала с красивым темноволосым молодым человеком, которого он хорошо знал. Их очевидное сходство отчетливо говорило о том, что тот приходится ей братом, хотя Стеффон мог бы подумать, что в роду у нее были Таргариены. Матерью самого Стеффона была Рейла Таргариен, а нынешний король, Эйрис, приходился ему двоюродным братом, но внешне он не напоминал валирийца даже отдаленно. Она была мала ростом, но удивительно ладна в плотном богатом платье для верховой езды. Волосы — черные с голубоватыми искорками — забраны просто, почти небрежно. В темно-синих глазах, почти фиолетовых глазах — пронизанная летним солнцем морская глубь… Стеффон понял, кто она, почти сразу. — Моя дочь, высокородная леди Кассана Эстермонт, — мгновением позже услышал он голос лорда Элдона-старшего. — Вы, конечно, уже знакомы с моим сыном Элдоном. — Леди охотится верхом? — с удивлением предположил он, увидев, как она деловито и привычно подтягивает седельную подпругу. — Я не собираюсь участвовать в охоте, милорд, — улыбнулась девушка на вопрос Стеффона. — Для меня охота — простор для длинных прогулок, ведь на Эстермонте простор иной, морской, а лошади по воде скакать, увы, не умеют. Стеффон не понял, в какое мгновение для него расцвели краски уходящего лета. Теперь кругом была не досадная суета, а веселье и смех, а море пело ему днем, а ночами нежно шептало… Он пробовал ухаживать за ней все последующие дни, а по окончании охоты вернулся в Эстермонт, надумав какие-то дела со своим вассалом и надеясь увидеть Кассану, но получил от нее вежливый, но твердый отказ. Она была юной леди, не связанной словом, а он не был свободен… После знакомства с Кассаной, брак стал тяготить его, и в то мгновение, когда Ровена, окончательно разуверившись в своей способности подарить роду Баратеон наследника, сообщила ему о своем решении покинуть Штормовые земли и отправиться послушницей к Молчаливым сестрам, Стеффон едва сдержал свою радость… А потом корабль, на котором плыла Ровена, попал в бурю и разбился. Так на сердце Стеффона Баратеона легла вина за нелюбовь к жене и за любовь к другой женщине… Прошло время, и печаль почти забылась. Выждав приличествующий срок, Стеффон попросил руки Кассаны Эстермонт и получил согласие. В скорости у них родился сын Роберт, потом Станнис, и вот теперь, благодарение Семерым, жена подарила ему долгожданную дочь. Тяжелые старинные двери не пропускали ни звука. Стеффон взялся за бронзовую, покрытую зеленоватым налетом патины ручку и решительно шагнул в комнату. Темные стены рванулись вверх — в покоях Кассаны были непривычно высокие сводчатые потолки, увенчанные излишне помпезной люстрой с по меньшей мере тремя десятками свечей, большинство из которых были сейчас погашены. Такие потолки подошли бы скорее для зала, предназначенного для совещаний и пиров, чем для спальни. Стеффон не смог подавить содрогание. Комната была темна и душна, как подземелье. Или роскошная семейная крипта. Последняя мысль заставила его похолодеть. Слишком свежи были вспоминания о прошедшей штормовой ночи, о своем страхе потерять жену и не рожденного еще ребенка. Стеффон взял себя в руки и тепло улыбнулся. Леди Кассана полулежала в заботливо подоткнутых ей под локти подушках, и было ясно, что только они не дают ей в изнеможении откинуться на постель. Глаза ее, обыкновенно темно-синие, почти фиолетовые, теперь посветлели, свидетельствуя о перенесенном страдании, обволоклись темными тенями и поблескивали неестественно и диковато, а щеки впали и ярко рдели, не сочетаясь с прозрачной бледностью лица и бескровностью искусанных губ — молодую женщину все еще лихорадило. Несмотря на все это, Кассана слабо и счастливо улыбалась. Рядом с постелью стояла колыбель, кружевная пена белых пеленок слегка шевелилась. Стеффон жестом отослал слуг и, подавив желание немедленно броситься к колыбели, присел на край постели, бережно взяв жену за руки. — Возможно, ты захочешь назвать ее Белленорой? — произнес он, целуя ее ладонь. — Если бы леди Эстермонт была жива, она была бы рада, что внучка носит ее имя. — Какое ужасное имя, — улыбнулась Кассана тенью улыбки, прижимаясь щекой к руке мужа. — Право же, пожалей нашу дочь. Стеффон рассмеялся. — Если мы назовем ее Рейлой, то нас обвинят в отсутствии выдумки и оригинальности. Он поднялся и с осторожностью склонился над колыбелью. Крошечная девочка спала, крепко сжав в кулачке кружевной край одеяльца. У Стеффона стало тесно в груди. — Так как же? — спросил он. Кассана приподнялась на постели. — Ты знаешь обычай, — сказала она. — Имена своим детям дает лорд. Стеффон покачал головой. — Сделай это. Ты вольна в выборе, потому, что подарила мне счастье, о котором еще совсем недавно я не смел и мечтать, а эта ночь стала одной из самых счастливых и самых страшных в моей жизни. О, Кассана, я думал, что потерял вас обеих!.. — Тогда слушай, мой муж, — тихо, но твердо произнесла леди Кассана. — Когда-то, многие зимы назад, в такую же страшную ненастную ночь, как эта, родилась такая великая любовь, которая заставила дочь Штормового Бога пойти против своего отца и последовать за своим возлюбленным в мир смертных, отрекшись ради любви от всего. Я даю своей дочери имя — Эленея — от имени дочери Штормового Бога, и я даю ушедшей ночи, которая подарила ее нам, имя — Буреночь, чтобы помнить и не забывать никогда. Произнеся эти слова, она устало откинулась на подушки и прикрыла глаза. — Ты уверена, что хочешь этого? — задумчиво произнес Стеффон. — Я думал, что ты назовешь ее по имени кого-нибудь из наших предков… Почему ты решила так? — Мое сердце решило, Стеффон, — улыбнулась Кассана. — Я не призываю тебя видеть в моем решении высокий смысл. А пока же… Ее прервал осторожный стук в дверь покоев. Не дожидаясь разрешения, в комнату вошли двое мальчиков. — Роберт, Станнис! — улыбнулся Стеффон. — Подойдите же и познакомьтесь со своей сестрой! Они были немного растеряны — оба. Когда родился Станнис, Роберт был совсем малышом и не помнил, как это произошло, как и не помнил своего брата новорожденным. Он подошел и с опаской, вытянув шею, смотрел на белоснежный попискивающий сверток, который его отец достал из колыбели. Станнис же, молчаливый и замкнутый от природы, и вовсе, кажется, был готов заплакать — он очень любил свою леди-мать, и ее больной вид обескуражил и расстроил его. — О, нет, мой милый, — ласково произнесла Кассана, погладив его по щеке. — Я не умираю, просто я очень устала и мне необходимо отдохнуть.              — Матушка, отец, поздравляю с рождением дочери! — бойко проговорил Роберт. Из них двоих он был не только старше, но и смелее. — Спасибо, дорогой, — улыбнулась Кассана.       Станнис посмотрел на сестру и вдруг просиял светлой и радостной улыбкой.              — Какая она крошечная! — прошептал он и бережно взял сестру за ручку. Маленький сморщенный кулачок тотчас сомкнулся на его пальце. — И какая сильная! — Я буду защищать ее, — вдруг посерьезнев, произнес Роберт. — Буду защищать, пока жив.